Глубоко мне лично неизвестный и столь же неуважаемый г-н Магин!
Вы, слегка, но в существенном, перевирая цитату, пишете: «собака лучше льва».
Я, конечно, не лев, но ведь и не собака, чтобы со мной и с моими коллегами — замечательными поэтами и переводчиками — разговаривали в таком тоне. То есть, если бы Вы (письменно или устно) изложили мне Ваши идеи о переводе, я бы огорчился, но попробовал честно объяснить, в чем Вы, на мой взгляд, не правы. Но если бы Вы начали их излагать тем залихватским тоном, каким написана Ваша рецензия, я бы от беседы уклонился. Я так разговаривать не умею, и учиться уже не буду. К сожалению, публичный характер Вашей провокации лишает меня счастливой возможности Вам не отвечать. Отвечаю.
Попробую начать с исправления основных фактических ошибок. Вы пишете о героях нашей книжки:
Поэтов объединяет одновременный интерес к фольклору и авангардным экспериментам. Четверо из них были сверстниками, жили и писали в Америке. Символисты, но помладше русских: начали в 1910-е, за 10 лет добились известности. Что касается Мангера, то он представлен как продолжатель их стиля.
Наши авторы использовали фольклорные мотивы то больше, то меньше, среди множества других инструментов. Символизм был только отправной точкой для их творчества, дальше все было у всех по-разному. Символизм не имеет отношения к «авангардным экспериментам», впрочем, с литературоведческой терминологией у вас не благополучно. Заявление про «их стиль», продолжателем которого стал Мангер ― чудовищно. То есть пять поэтов, проживших более или менее длинную жизнь, постоянно менявшихся (сравните хотя бы раннего и позднего Мани Лейба) так все и лепили в одном стиле, да еще и обзавелись на старости лет щенком-эпигоном. Это все, что Вы вынесли из нашей книжки.
Далее Вы обращаетесь к скромным персонам трудившихся:
Переводчики и поэты, не владеющие идишем (Сергей Степанов, Александра Глебовская, Валерий Шубинский) работали с идишистами (Игорь Булатовский, Валерий Дымшиц, Исроэл Некрасов, Валентина Федченко).
Термин «идишист» означает не человека, знающего идиш, а человека, придерживающегося определенной национально-культурной идеологии. В крайне упрощенной, вульгаризованной форме эту идеологию демонстрируете Вы (дрек мит фефер — как символ и знамя), а не я, и не мои коллеги. Игорь Булатовский, которого Вы любезно исключили из «поэтов и переводчиков» — один из лучших (на мой взгляд, едва ли не лучший) русский поэт последнего десятилетия, автор нескольких книг и множества журнальных публикаций, и, кроме того, блистательный переводчик Верлена. Замечу также, что впервые с идишем он столкнулся, когда начал заниматься в нашем семинаре, правда, с тех пор, ко благу читателей и еврейской литературы, отменно выучил язык и перевел с идиша немало стихов и прозы. Исроэл Некрасов — замечательный поэт, пишущий на идише, один из лучших в числе «молодых». Ваш покорный слуг не считает себя поэтом, но как профессиональный переводчик работает уже около 30 лет. И менять звание переводчика на «идишиста» с Вашей помощью не собирается.
Далее Вы роняете «пару ласковы» о нашей работе:
В целом, стандартный цикл, улучшенный вариант работы по подстрочникам.
Может возникнуть ощущение, что Вы заведуете большим заводом по производству переводов: стандартный цикл, хочется добавить, производственный.
Я же хочу надеяться, что те из читателей, которые понимают, что перевод с подстрочника и перевод с оригинала — разные профессии, понимают и всю бессмысленную оскорбительность Вашего заявления. В книге сказано, и это предмет нашей гордости, что все стихотворения переведены оригинала, с каждым стихотворением переводчик разбирался сам, а затем каждый перевод обсуждался в «присутствии» оригинала в кругу заинтересованных коллег. Впрочем, ниже с обезоруживающей откровенностью Вы сообщаете: «не буду изображать беспристрастность, я мало верю в поэтические переводы. Я сторонник подстрочников, комментариев и чтения оригинала».
В сущности, если вынести за скобки фиглярство, единственная Ваша содержательная претензия, которая заслуживает некоторого обсуждения, в том, что наша книга — не билингва. Вы пишете:
И результат был бы стандартным и требующим пристального интереса к содержанию, если бы не один нюанс — в книге нет оригиналов, нет параллельных текстов на идише.
Мне понравилось про «стандартный результат». То есть вне зависимости от качества оригинала и таланта переводчиков, результат всегда стандартный. Нагрубить, даже не целым предложением, а половиной — это уметь надо.
И дальше. Без оригиналов ни о каком интересе к содержанию статей и переводов для Вас и речи быть не может. Между прочим, оно и видно. Может возникнуть ощущение, что Вы, г-н Магин, освоили всю мировую поэтическую классику на языке оригинала, что Шекспир, Гете и Данте, не говоря уж о Ли Бо, Калидасе и «Гильгамеше», были прочитаны Вами «живьем». Что-то мне подсказывает, что это не так. Для общего Вашего развития сообщу, что большая часть поэтических книг выходит без параллельных оригинальных текстов (немногочисленные исключения составляют некоторые книги авторов, писавшие на «главных» европейских языках). Я сам составил две такие книги ― сборники Киплинга и Донна, но, полагаю, что читающих на английском все-таки больше, чем читающих на идише.
И наконец, два слова о презренной прозе (не все же о стихах). Эта книга была вчерне готова в 2003 г., окончательно ― в 2006 г., а вышла в свет ― в 2012 г. Шесть лет я искал деньги на ее издание. Билингва сделала бы это издание (и так на 100 % дотационное) неподъемно дорогим и, кроме того, отпугнула бы читателя не только непонятными закорючками, но и ценой. (Пользуюсь случаем в очередной раз поблагодарить «Джойнт», выделивший деньги на этот проект.) В следующий раз, когда Вам, неуважаемый мной г-н Магин, захочется дать совет, давайте его вместе с соответствующей суммой денег.
И наконец, как писал Менахем-Мендл: икер шохахти. В наше время в обязанности книги не входит обеспечивать публику доступными учебными пособиями. Все книги всех вошедших в сборник поэтов выложены в виде копий в открытом и бесплатном доступе на сайте National Yiddish Book Center. Читайте. Когда прочтете все сборники Мани Лейба, Ландау, Галперна, Г. Лейвика и Мангера, как это в свое время сделал я (не только для удовольствия, но и чтобы выбрать стихи для нашей маленькой антологии) — заходите: поговорим, сравним достоинства переводов с оригиналом. Насколько я знаю, все, кто сколько-нибудь интересуется еврейской литературой, широко пользуются этим ресурсом. Странно, что Вы, исстрадавшись по оригиналам, не прибегли к нему.
Вообще должен сказать, что издание этой книги не ставило перед собой просветительской и популяризаторской цели. С русскими переводами и статьями, вошедшими в книгу, можно было давно ознакомиться в журнале «Лехаим» (в бумажной версии и на сайте, за что журналу большое спасибо). Книга была издана для того, чтобы собрать переводы (несколько увеличив их количество) под одной обложкой с несколько более подробными комментариями и с теми замечательными иллюстрациями, с которыми она была запланирована десять лет тому назад. Я хотел подвести итоги, почтить труд переводчиков, почтить память художника Д.Н. Гобермана, создать книгу как арт-объект. Между прочим, те, кто держал в руках оригинальные издания еврейских модернистов, знают, что эти книги выходили крохотными тиражами, но зато на роскошной бумаге и с отличной графикой. Это тоже было для нас примером.
Однако я немного отвлекся. Расправившись с переводом как искусством, Вы, г-н Магин, тут же со странной непоследовательностью ссылается на почитаемого вами (и мной) Дэна Кана:
Я помню, как злился Кан, узнав, что петербургская публика не читала Суцкевера. Он топал ногами и говорил, что Суцкевер ― лучший поэт и следует его немедля прочесть. Пусть даже и в переводе.
То есть оказывается, Кан ничего против переводов не имеет. Кто бы сомневался. Так вот петербургская публика может быть спокойна (а многие, из тех, кто чуть-чуть больше Вас интересуются существом дела, и так спокойны): книга поэм Суцкевера «Буквоцвет» вышла в великолепных переводах Игоря Булатовского два года тому назад (издание Петербургского общинного центра, редакторы А. Френкель и я). Кроме того переводы Булатовского публиковал «Народ Книги в мире книг» (там же и на «Букнике» был опубликован написанный мной текст на смерть Суцкевера). Наконец в «Лехаиме» (на бумаге и в сети) была подборка переводов из Суцкевера, выполненных Булатовским, Шубинским и мной.
Вам не стыдно, г-н Магин так передергивать? Чем дурака валять, лучше успокоили бы бедного Дэна.
А теперь, г-н Магин, переходим ко второй вашей «мысли», гораздо боле вздорной, чем требование оригинального текста на идише. Где в нашей книге сказано, что идиш умирает? Идиш — один из немногих безгосударственных языков, число носителей которого постоянно растет. Я только сказал, что и прежде невеликое количество секулярной интеллигенции, на которую был ориентирован еврейский модернизм, в результате Катастрофы и ассимиляции стремительно сократилось.
Аргументы, которыми Вы, г-н Магин, пытаетесь оперировать, более чем странные. Вы долго рассуждаете о том, что штетл умер, но это, мол, не повод предаваться печали. А при чем тут судьбы штетла? Поэзия, в том числе и та, которая собрана в нашей книжке, создается в больших городах. В нашем случае — это Нью-Йорк, и, применительно к Мангеру, Варшава. Кроме того, вы пишете:
Дымшиц, как участник и организатор многолетних полевых экспедиций, думаю, особенно явственно замечает исчезновение уже самых последних реликтов той прежней жизни и культуры.
Дымшиц (это я!) должен Вас огорчить: и в лучшие годы, до войны, бухгалтеры в Бердичеве и сапожники в Тульчине не читали Ландау и Мангера, во-первых, эти поэты жили «за кордоном», во-вторых, еврейские сапожники не более склонны к чтению Ландау, чем русские — Кузмина. И никаких иллюзий у Дымшица (это я!) на этот счет не было. И в экспедиции я езжу не за литературой, а за совсем другими сюжетами.
И дальше в Вашей рецензии звучит сокровенное. Оказывается, еврейская поэзия нужна и ценна только тем (только!), что она есть средство сохранения идиша, а идиш ценен только тем (только!), что он часть какой-то там идентичности. А я-то всю жизнь думал, что стихи ценны, тем, что они хорошие стихи — и все. Вы пишете: «Интерес к идишской культуре предполагает интерес к языку». Ну, во-первых, не идишской, а еврейской, а во-вторых, мы не собирались миссионерствовать, нас интересовала прекрасная, но пропущенная страница литературы ХХ века. Заниматься патриотизмом под сестер Берри и гефилте фиш — и без нас охотников хватает.
Вы, г-н Магин настаиваете на том, что я со товарищи отношусь к идишу как мертвому экспонату, а для Вас он и сейчас «живее всех живых», и ту же пишете:
Поэты, представленные в книге, интересны тем, что они — еврейские символисты. Построить символизм на таком сложном материале, как идиш — грандиозная задача, требующая большой самостоятельности: здесь и фольклор другой, и бог другой. Эта задача была выполнена с нетривиальными результатами и с большой пользой для языка.
Видите, для Вас идиш — чудо морское, на котором «построить символизм» (звучит почти как «построить социализм») — «грандиозная задача», а для меня идиш — нормальный европейский и индо-европейский язык, с обширной традицией народной тоники и уже сформировавшейся в XIX в. литературно малоинтересной, но объемной силлабо-тонической поэзией. Почему на нем «стоить символизм» так трудно — бог весть. И кто Вам сказал про «другой фольклор»? Фольклор здесь не очень причем, но если вдруг понадобиться — ровно тот самый — восточноевропейский. И в чем была польза для языка, если стихи наших героев ни в школьную программу не попали (за неимением — почти — школ), ни массового читателя не обрели. В таких случаях хочется спросить: сами-то поняли, что сказали?
Впрочем, происхождение этих выспренних рассуждений понятно. Еврейскую поэзию Вы, увы, не знаете, а прикрывать невежество чем-то надо. Вот, например:
Если говорить об идишской (еврейской с Вашего позволения — В.Д.) поэзии, то в репертуаре одного только Кана есть Ицик Мангер, Авром Суцкевер, Мордехай Гебиртиг, Марк Варшавский, Мани Лейб, Морис Розенфельд.
Я понимаю, зачем это делает Дениэл Кан, который строит свое политическое и музыкальное шоу, используя разные песни и стихотворения. Но мы-то тут при чем. Нам что, по Вашему хотению нужно собрать под одну обложку пролетарского поэта Розенфельда, поэтов-песенников Варшавского и Гебиртига, символиста Мани Лейба, экспрессиониста Гринберга, только потому, что они все писали на идише? Заметьте, Кан создает свое собственное искусство, также как и Дима (с Вашего позволения его еврейское имя Зисл, а не Зуся) Слепович, а «не хватается за любую возможность популяризации». Вы скажите как-нибудь Кану, о том, что он за что-то там «хватается», а потом дай Бог ноги — он парень обидчивый.
Под конец Вашей рецензии Вы кокетливо заявляете, что «разбирать конкретные тексты чревато вкусовщиной». Между тем, я твердо уверен, что разбор конкретных текстов — прямая и главная обязанность рецензента. Вы ведь обсуждаете эту конкретную книжку, а не судьбы еврейской культуры. Читатель, грубо говоря, ждет от Вас совета — читать или не читать. А успевает усвоить от Вас только, что отсутствие оригинального текста — это плохо, а ходить на концерты Псоя Короленко — хорошо. (Впрочем, это и вправду хорошо.)
Ну и под самый занавес (дождались!) интегральные, в три слова каждая, характеристики бедных еврейских поэтов. Одна другой лучше:
1. Мангер с его англо-галицийским акцентом. Для Вашего сведения, Мангер попал в Англию, когда ему было под сорок, и все свои главные книги он уже написал.
2. Зиша Ландау с его олейниковской нежностью и ужасным юмором Поплавского. Ведь вот и сам Ландау настаивает, что на него повлиял Кузмин, и в комментарии об этом, но надо же выпендриться.
3. Эсер Мани Лейб. Это несомненно литературная характеристика, но только Вы уж тогда напишите: эсер, бундист, анархист, украинский социалист — и все до того, как написал первое стихотворение.
4. Г. Лейвик — настолько анемичный поэт, что даже не придумал себе полного имени. А вот это, простите, но нужно называть вещи своими именами — хамство. И как часто бывает с хамством — бессмысленное. Это Лейвик-то, звенящий трагической струной, — анемичный? Пафосный, быть может, но анемичный… И вот тут зло берет меня не на шутку. Я могу Вам ответить или промолчать — мое дело, но зачем плевать на могилу великого мертвого поэта…
Вообще, кроме вздора, в Вашем тексте много этически неприемлемого, то есть хамства и лжи. Вы пишете:
В предисловии Валерий Дымшиц пишет о предвоенном расцвете идишской поэзии — расцвете, которым идишская литература и закончилась. Двое из авторов, Гальперн и Ландау, успели умереть вовремя — в 30-е.
Я этого гнусного «вовремя» не писал, но конструкция такова, что мерзкая гадость липнет к моему имени.
Далее:
Требуются даты, как обычно и пишут на могилах. Их напрасно нет, это прояснило бы ситуацию. Стало бы видно, что сборник составляют не 1920-1930-е, а стихи за куда более продолжительный период — с 1910-х до 1950-х.
Вранье, в нашем сборнике указаны годы жизни поэтов и даты выхода их основных книг. Скажем, про сонеты Мани Лейба, написано, что они созданы в конце 1940-х гг.
Ну и под занавес, о презентации, бывшей в конце весны в Европейском университете. Вы пишете:
В мае, на презентации «Бумажных мостов», публика, объективно выпив водки, вышла курить на крыльцо. <…> За разговорами выяснилось, что все ждали билингвы, двуязычной книги. Ждали двуязычной декламации и пения здесь и сейчас. Особенно рьяные требовали выкинуть прекрасные иллюстрации Давида Гобермана и вместо них поставить идишский текст.
Трогательно, что упомянув о водке, Вы ни словом не обмолвились о замечательной выставке рисунков Гобермана, которая была открыта вместе с презентацией книги. Теперь о последних Ваших претензиях, наполовину лживых, наполовину бессмысленных. Во-первых, на презентации несколько стихотворений на идише были прочитаны. Так что Вы попросту врете. Во-вторых, от кого именно ждали пения? От переводчиков? Это была презентация книги или диска? Вам обещали пение, но обманули? Все эти Ваши «все ждали, все требовали» вызывают ощущение созревших для бунта толп. Зачем Вы опять говорите неправду? Вы опросили хотя бы половину присутствующих? Полагаю, что это «все» означает «я и еще кто-нибудь». Я-то помню, что в зале было не очень много народу, большинство — мои добрые знакомые. Одна молодая дама (я стремлюсь быть точным) посетовала на отсутствие двуязычного текста, я ей сказал, что вопрос упирается в финансы, а больше никто никаких претензий не предъявлял.
С неуважением,
Валерий Дымшиц
Начало дискуссии: рецензия на книгу Бумажные мосты
