А вот мне, выросшей в функционерской семье «интеллигентов в первом поколении», где простые потребности превалировали над тягой к самовыражению и свободе мысли, было сложновато понять, зачем диссиденты, образованные и «устроенные» люди, пустили свою жизнь под откос, взявшись биться лбом о броню государственной машины.
Да что там у нас! Вряд ли даже в Америке, «эталоне свободомыслия и свободословия», все без исключения законопослушные граждане поняли бы, для чего Людмила Алексеева, автор «Поколения оттепели» (и будущий председатель Московской Хельсинкской Группы и президент Международной Хельсинкской Федерации по правам человека), в молодые годы занималась тем, чем она занималась. Простаивала зимние дни под окнами суда, где судили ее друзей за критику власти и самиздат. Возила «на зону» деньги и теплые вещи. Лишалась работы и того, что в советском коллективе называли «добрым именем».
У мирных конструктивных обывателей есть поговорка-установка, которая звучит практически одинаково по обе стороны океана и при любом политическом режиме: «Своя рубашка ближе к телу». Или, как изящно формулирует душевед Роберт Энтони в книжке «Секреты уверенности в себе»: «Человек, который, жертвуя собой, занимается какой-либо похвальной деятельностью, на самом деле боится встретиться лицом к лицу со своими проблемами и устранить их». А вы говорите – свобода слова, диссиденты, самопожертвование.
Людмила Алексеева, настоящий символ советского правозащитничества, написала мемуары о шестидесятнических компаниях и своих друзьях-единомышленниках, чтобы их не считали неудачниками, которые тешили тщеславие политической активностью. Друзья Алексеевой – Лариса Богораз и Анатолий Марченко (которым посвящена книга), Синявский и Даниэль, Анатолий Якобсон (покончивший с собой после репатриации в Израиль), легендарный Андрей Сахаров и другие – были далеко не «лузеры», но при этом добровольно поступились своим положением в обществе. И оказалось, что выступления одиночки или нескольких одиночек все же могут кое-что изменить. Даже несмотря на то, что потом государственная машина, как паровой каток, проезжается по судьбам этих самых одиночек.
Мемуары изначально рассчитаны на американских читателей. Очень не-высокопарные, очень личные, почти бытовые, с обилием самоиронических ремарок (вроде описания многочасовых допросов на Лубянке, на которые Алексеева ходила с бутербродами и пирожными, вызывая у допрашивающих обильное слюнотечение). Забавно написано о Щаранском: «Поскольку евреи очень умные, они сразу сообразят, что этот молодой человек из них самый умный. Его изберут премьер-министром. Он быстренько всех сплотит, установит мир на Ближнем Востоке, причем на выгодных для Израиля условиях…». Не вина Алексеевой, что прогноз относительно Натана Щаранского не сбылся и он так и сошел с политической сцены, не побывав в израильских премьерах.
Людмила Михайловна надиктовала книгу американскому журналисту (выходцу из России) Полу Голдбергу в узнаваемом стиле американской публицистики: что делать, книга должна покупаться. Непростая задача - объяснить свободным гражданам свободной страны, зачем взрослым людям многочасовые кухонные посиделки под гитару. О чем спорили физики и лирики. Почему политические анекдоты можно рассказывать только на ухо. Как перевести термин «отказник», и почему человек не может решать, где ему жить и где у него историческая родина. Зачем выбирать между правом купить колбасу и правом сказать, что думаешь. Эта актуальная для homo sovetiсus дилемма американцам, наверное, казалась дикой – поди объясни ее насущность!
До воспоминаний Алексеевой мне, правозащитной невежде (под напором приятеля-еврея, по сей день восхищающегося диссидентами), довелось прочесть «И возвращается ветер» Владимира Буковского (хулигана, которого, как пелось в подпольной частушке, «обменяли на Луиса Корвалана») и тюремные дневники Эдуарда Кузнецова, лидера «самолетчиков»-отказников, которые, отчаявшись получить «благословение» «Софьи Власьевны» - советской власти – на репатриацию в Израиль, попытались захватить самолет и бежать в Швецию. Мемуары жесткие, полные плохо скрытой ненависти к государству «лаптей и спутников» и полуутопических картин переустройства мира. Большей частью эти мемуары - о тюремно-лагерном кошмаре и борьбе с ним.
Алексеева пишет об истории политкаторжан в СССР с другой стороны – с воли. О том, что думали и говорили о «зэках» их друзья, как – очень прозаически, все той же колбасой и старыми валенками - поддерживали их. Как делали, рискуя арестом и визитами на Лубянку, «Хронику текущих событий», первое правозащитное СМИ в Союзе.
Алексеева не отступает от корректного тона, не сплетничает и не дает оценок даже тем своим соратникам, которые, испугавшись КГБ, «встали на путь исправления». Едва ли не единственное «разоблачение», которое она себе позволяет, - оценка Петра Якира: по ее мнению, мыслителем и деятелем он был средним, а перед западной прессой покрасоваться любил, выставляясь едва ли не единственным правозащитным лидером в СССР. И еще Алексеева довольно едко отозвалась о Шолохове, осудившем Синявского и Даниэля: «Вряд ли в истории был менее удачный выбор Нобелевского лауреата по литературе».
Впрочем, любые мемуары тем и хороши, что каждый волен вспоминать свое. И по-своему.
