Конечно, нет недостатка в желающих пошутить, что вот, Геворкян когда-то делала книгу с Путиным, а теперь — с Ходорковским. Кто-то видит в этом свидетельство беспринципности, кто-то — журналистского профессионализма. Мне кажется, все немного сложнее: Путин и Ходорковский похожи куда больше, чем они сами подозревают.
Я сейчас говорю не о критике слева («разворовали Россию, суки»), а о более прозаических вещах: и тот и другой очень аккуратно формулируют. Их слова адресованы не непосредственному слушателю, а каким-то другим аудиториям, часто непонятным интервьюеру. Может, МБХ разговаривает не с Геворкян, а с Сечиным или Романом Абрамовичем? Или Путин в той давней книге все время имел в виду не русских читателей, а членов тайной масонской ложи? Кто их знает.
Короче, чтобы говорить с такими персонажами, нужен не просто журналистский профессионализм, а искренний интерес, готовность воспринять эти медийные фигуры как живых людей. Только так можно вытащить из интервью что-то личное и позволить читателю сформировать собственное отношение к человеку Путину или человеку Ходорковскому, а не только к тем экономико-политическим тенденциям, которые они символизируют.
Не помню, что там было в 1999 году с Путиным, но с Ходорковским у Геворкян получилось: понятно, что МБХ — умный, цепкий, жесткий и не самый приятный в общении человек. К тому же — с бедной эмоциональной жизнью, не особо развитой эмпатией и — даже неожиданно — персональной рефлексией. Про рефлексию он и сам признает, но интересней увидеть это на примерах. Так, Ходорковский говорит, что не чувствует себя евреем и никогда не сталкивался с отношением к себе как к еврею — а потом, словно забыв об этом, признается Качкаевой: «Ну, с такой фамилией даже смешно думать, что я когда-нибудь могу быть президентом». Человек с более развитой рефлексией, конечно, с самого начала сказал бы что-то вроде «я принадлежу русской культуре, но мне не дают забыть, что я еврей».
Геворкян не скрывает симпатию к Ходорковскому — но, как я уже сказал, парадного портрета не получается. Другое дело, что читателю хочется большего. Типа и так ясно, что любой олигарх — сложный и неоднозначный человек. И если у каждого из нас хватает в прошлом стыдных эпизодов, то что должно скрывать его прошлое? Мне кажется, даже у поклонников МБХ был внутренний запрос на то, чтобы узнать что-нибудь «шокирующее» об истории МЕНАТЕПа и ЮКОСа.
Вряд ли, впрочем, МБХ стал бы рассказывать что-нибудь по-настоящему компрометирующее — да и его бывшие партнеры и друзья не будут «сдавать» человека, который сидит в тюрьме по сфабрикованному делу. Его враги, конечно, могли бы наговорить гадостей — но почему-то Сечин и Путин отказались дать интервью для этой книги.
В результате мы так ничего и не узнаем о неприглядных тайнах МБХ. В принципе, это нормально — мы же не ждем разоблачений от авторизованной биографии, и совсем странно было бы увидеть «компромат» в книге, написанной в соавторстве с человеком, который сидит в тюрьме.
Тем, кто не любит МБХ по идеологическим соображениям, будет достаточно уже того, как он заработал свои деньги:
«В переписке с писательницей Людмилой Улицкой он (МБХ — С.К.) расскажет, как спорил с Гайдаром о принципах переустройства экономики. Предупреждал, что воспользуется всеми ошибками, которые допустит правительство. “...И вот здесь можно говорить о границах дозволенного — я пользовался любой дыркой в законодательстве и всегда лично рассказывал членам правительства, какой дырой в их законах и как я буду пользоваться и уже пользуюсь”».
Достаточно подробно описана и история с залоговыми аукционами, да и вообще — с отношением западных людей к Ходорковскому:
//«Когда на ЮКОС наехали или уже арестовали, не помню, я позвонил своему редактору в Лондон, который чудный и порядочный человек, проработавший в России несколько лет, Джон Торнхилл, и сказал ему, что вот такая история с Ходорковским. Он подумал и иронично так сказал “It couldn't have happened to a nicer man” (в смысле поделом). Вот это ощущение “поделом” и некоторое злорадство — оно было в западной прессе, безусловно».
(Аркадий Островский, Financial Times)//
Мне кажется, Геворкян сделала все, что могла, но есть одна причина, по которой я жалею, что ей не удалось рассказать про МБХ что-нибудь по-настоящему «страшное» — и причина эта не имеет отношения ни к истории, ни к экономике.
Со страниц книги Ходорковский предстает человеком, который в 1998 году, после десятилетия бизнеса в России, внезапно прозрел и осознал свою ответственность перед людьми:
«Они мне поверили, а я дал обещание справиться. Но именно тогда я начал понимать, что в России бизнес — не игра. Это судьбы, жизни людей. Глупо, конечно, до 35 лет думать иначе, но на Западе, где люди мобильнее, дело действительно обстоит несколько иначе, иначе оно обстоит и для мелкого бизнеса. В общем, вне зависимости от причин, я думал так, как думал, а потом повзрослел».
Конечно, никто не обязан верить в этот рассказ. Случился в душе Ходорковского переворот или нет — знает только он сам. Но если да, то это было начало долгого пути, приведшего самого богатого человека в стране на тюремные нары. Зато «точку невозврата» мы можем определить исходя из свидетельств. В 2003 году после ареста Платона Лебедева МБХ может бежать за границу или просто остаться в Америке, но решает вернуться в Россию. Геворкян приводит свидетельства, подтверждающие, что Ходорковский понимал, что сядет, но посчитал невозможным бросить Лебедева.
Возможно, эти свидетельства — самое главное в книге. Именно они превращают историю Ходорковского в миф о трагическом герое: у него было все, но он пошел навстречу своей судьбе. Сел в тюрьму, но не струсил.
Это — один из моих любимых сюжетов. История о человеке, который стал героем не потому, что мечтал совершить подвиг, — и даже не потому, что отличался такой кристальной честностью, что рано или поздно должен был этот подвиг совершить, — а просто потому, что в какой-то момент оказался в ситуации, когда уже не смог поступить иначе. Причины могут быть самые разные — «перед ребятами неудобно», «как я в зеркало буду смотреть», «если я так сделаю, то буду считать себя трусом».
Ходорковский своих причин не называет.
Этот миф тем выразительней, чем сильнее контраст между жизнью до и после принятого решения. Александр Галич, мой любимый герой такого типа, был конформист, бабник и любитель выпить — и на фоне этих недостатков история о том, как он «выпелся в мировые менестрели» приобретает по-настоящему трагические черты. «Тюрьма и воля» дает нам понять, что МБХ был безжалостный и жестокий бизнесмен — но эмоционально это знание слабо подкреплено. Десяток интервью с людьми, которые считают, что МБХ разрушил их жизнь, сделали бы из него монстра — и тем самым оттенили чудесное превращение, случившееся в конце девяностых.
Другое дело, что это мне хочется трагического мифа — у авторов книги, вероятно, были другие задачи. Возможно, миф так властно заявляет о себе вопреки их желанию и намерениям. У мифов — свои законы и своя сила.
Настоящий герой трагического мифа с самого начала знает свою судьбу. Он бежит от нее, но уйти не может. Мог ли МБХ в конце восьмидесятых предполагать, как все повернется?
Бывший коллега МБХ по институтско-комсомольским делам как-то рассказал мне, как в конце восьмидесятых вместе с другими комсомольскими активистами расспрашивал Ходорковского о его только начавшемся бизнесе:
— Миша говорил с большим энтузиазмом, что это страшно интересно, огромные возможности, деньги появляются и так далее, а потом сказал: «Одно плохо — каждый вечер не могу заснуть. Лежу и думаю: посадят, ой, посадят!»
Эту историю мне рассказали, когда МБХ уже был арестован, но после «Тюрьмы и воли» почему-то верится, что так оно и было.
Ведь все говорят: Ходорковский — настоящий мастер выстраивать долговременные стратегии. Такой человек должен наперед знать свою судьбу.
