«Букник» начинает новый специальный проект «Мы все рабы» в сотрудничестве с журналом Бейт Ави Хай. Мы предлагаем читателю разговор о свободе в современном мире — и о том, как мы ощущаем собственную самореализацию и успешность, как мы незаметно для себя подменяем понятия и добровольно (хотя зачастую неосознанно) соглашаемся подчинить свою жизнь негласным правилам и ожиданиям социума.
В людной очереди к кассе в книжном магазине «Стеймацки» я услышал, как кассир говорит покупателю передо мной: «Приятного продолжения праздника» (так и сказал: «Приятного продолжения праздника»). Мне кажется, это странное выражение — симптом гораздо более широкого явления, а потому, с вашего позволения, рассмотрим его повнимательнее.
Прежде всего, мне интересна его коробящая чуждость, совмещение традиционного пожелания с новым языком обслуживания клиентов. Работа, по крайней мере, у тех из нас, кто постоянно сталкивается по службе с людьми, заставляет нас говорить на чуждом языке. Этот язык заметно заражен пожеланием «приятного дня», которое распространилось в последние годы, и никто не помнит, с каких именно пор.
И в голову не приходит, что что-то может не быть приятным (фото: Thinkstock)«Приятного дня» — перевод распространенного американского пожелания. И то, что оно так прижилось в Израиле, свидетельствует о нынешнем общеизраильском желании «быть как в Америке». Когда дело касается работы, это выражает более конкретное стремление — а именно, тягу к тому, чтобы деловая жизнь, особенно обслуживание клиентов, тоже стала «как в Америке». Но вернемся к чуждости самого выражения: есть служащие, от которых сейчас требуется владение чужим языком, а это, возможно, отражает все возрастающее отчуждение мира работы от остальной жизни. Вспомним марксистское понятие «отчужденного труда», при котором «рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя».
Однако в странной фразе «Приятного продолжения праздника» содержится не только это. Она являет собой пример неприятной тенденции придавать местный, локальный, характер американским фразеологизмам. Эта тенденция хорошо заметна по частотному выражению «приятного продолжения дня» — новейшей израильской версии американского выражения, которую обратно на английский уже не перевести (Have a nice rest of the day — звучит странно). Теперь уже трудно вспомнить, но мне кажется, что израильский вариант появился очень скоро после распространения исходного, американского. Эта локализация несет в себе несколько смыслов, и хотя они отчасти противоречат друг другу, на мой взгляд, все эти смыслы верны.
Прежде всего, следует обратить внимание на уровень агрессии в этой фразе, она близка к приказу «Продолжай», вроде «Продолжай работу, солдат». Кроме того, ней могут скрываться занудство и скупость: пожелание, скажут зануды, может быть только о будущем, то есть, может распространяться лишь на продолжение дня, а не на весь день целиком. В-третьих, вопреки предыдущему смыслу, здесь можно заметить и радикальную, доведенную до высшего значения приветливость, поскольку «Приятного продолжения дня» — более точная, острая версия исходного выражения. Нам как бы говорят — все, что происходит, хорошо. Все приятно. И в голову не приходит, будто что-то может не быть приятным. До сих пор твой день был приятным, наше взаимодействие было приятным, а теперь иди и продолжай свой приятный день, только, будь добр, в другом месте.
«Гибкое трудоустройство»
В чем смысл этой эпидемии? Я хочу предложить некоторую гипотезу и перейти прямо к экономике и серьезным изменениям, произошедшим одновременно с ростом неолиберализма как в экономической системе Израиля, так и в других западных государствах. Нынешняя экономическая система отличается приватизацией, сокращением числа механизмов благосостояния и активной роли государства, передачей государственных услуг в управление рынка — и к тому же ослаблением общественной солидарности.
Рабочая жизнь в неолиберальной системе характеризуется главным образом недостатком уверенности. Поколение назад можно было утверждать, что любой бизнес состоит из трех одинаково важных задач: получать доход, делать так, чтобы клиенты были довольны, и делать так, чтобы работники тоже были довольны. Последняя задача в неолиберальном режиме теряет свою значимость. Цель бизнеса сегодня — получать доход путем обслуживания клиентов. Это изменение, разумеется, произошло не внезапно. Для него потребовалось устранить сложившуюся систему организованного труда, что в Израиле произошло в 80-х. Среди прочего, это выражалось в новом формате трудоустройства под несколько эвфемистическим названием «гибкое трудоустройство». Эвфемистичность названия обусловлена тем, что, с первого взгляда, это может показаться благоприятным для работников явлением.
Кто не хочет гибкости в работе? Но гибкое трудоустройство в основном означает отказ работодателей от ответственности перед работниками. Здесь главенствуют соображения дохода работодателя: временные контракты, посменная и сезонная работа, меняющиеся часы занятости, субподряд. О степени распространения формата гибкого трудоустройства в Израиле можно судить по тому факту, что сегодня он свойственен и системе высшего образования — весьма традиционной системе, которая меняется чрезвычайно неохотно. Многие институты все больше полагаются на гибкое трудоустройство внешних преподавателей, нанятых на один-два семестра (надо признать, что в университетах, — вследствие усилий работников, — положение внештатных преподавателей улучшилось). В институте, где я когда-то преподавал и где преобладающее большинство лекторов было нанято по четырехмесячным договорам, ходили страшные легенды о преподавателях, получивших по пути на первую лекцию сообщение, что контракт с ними разорван, так как курс не набрался.
Где связь между гибким трудоустройством и «приятным продолжением дня»? Неолиберальному режиму свойственно ощутимое ухудшение условий труда, отсюда — повышенная необходимость придерживаться «позитивного подхода». Казалось бы, должно произойти обратное: раз положение работников ухудшается, они проявляют больше злости и желчи. Но в этом и таится секрет требования о «позитивном подходе» — позитив замещает злость, которая не получает выхода. Иными словами, эксплуататорский режим, где работникам грозит постоянная опасность, не может существовать без того, чтобы заставлять работников еще и демонстрировать к нему любовь.
Эта кафкианская логика раскладывается на конкретные примеры: поскольку положение работника постоянно находится под угрозой, естественно, что он будет выражать положительный настрой. Ведь иначе его с легкостью могут заменить на более доброжелательного (тем временем, в предыдущей системе организованного труда жалобы на место работы — почти ритуальное действо). Новые форматы рабочих отношений — это один из видов современного рабства: мы вас будем больше эксплуатировать, а вам это будет больше нравиться. Именно это в еврейской традиции называется «эвед нирца» (добровольный вечный раб), тот, кто провозглашает: «Я люблю своего господина», — и не желает быть освобожденным.
Так сказать, я люблю своего господина и приятного продолжения дня.
Запрещено сердиться, потому что нельзя сердиться
Книга Эвы Иллуз «Спасти современную душу» дает ключ к пониманию истоков логики современного рабства. В ней Иллуз исследует то, как психотерапевтический дискурс проник в американскую культуру, захватив поначалу важное место на пересечении рабочей и личной жизни. Психологические средства вошли в мир управления на фоне общей потребности усмирять злость, и в первые десятилетия XX века в американских местах трудоустройства выражать злость стало неприемлемо. Основной причиной тому стал рост корпораций, чьи владельцы — не конкретные доступные люди, а в некотором роде анонимы.
В современной корпорации нет места злобе, потому что не на кого злиться. В ней нет главного капиталиста, каждый просто играет свою роль, и выражение злости лишено направления. Это можно понять так: запрещено злиться, потому что нельзя злиться. Соответственно, мы можем интерпретировать терапевтический, эмпатический язык, проникший в мир работы, как воплощение злости или подавленное ее выражение. Так можно рассматривать и позитивный язык сферы услуг: «Приятного продолжения дня» — как выражение невыразимой злости.
Таким образом, эта фраза объединяет сокрытые в ней смыслы: агрессивный, занудно-скупой и доброжелательный. Она произносится не только ради того, чтобы сделать нам приятно, но и с тем, чтобы устранить всякую тень подозрения, что вообще может существовать нечто неприятное. Она воплощает злость, поскольку выражает боязнь злости. Боязнь эта наиболее ярко выражена среди революционного авангарда современного капитализма — представителей по связям с общественностью. Пиарщикам свойственно подписывать письма как минимум пожеланием «Прекрасного дня», и, само собой, существует и «Прекрасного продолжения дня» (а это они пишут, обратите внимание, в рабочее время, что вызывает вопрос: если все уже и так прекрасно, за что им платят?).
Хорошее доказательство того, что профессиональная приветливость — подавленное выражение злости, заключается в том, какое разнообразие способов это контролировать появилось в наши дни. Это и общественные опросы, и камеры, и самый мерзкий способ, «тайный покупатель», — когда люди притворяются клиентами и проверяют продавцов и представителей сферы услуг на доброжелательность. Для осознания мерзости этого способа достаточно понять, как он осуществляет фантазию об абсолютном надзоре, которую Мишель Фуко помещает в самые истоки современности. В книге «Надзирать и наказывать» Фуко приводит чертеж паноптикума, созданный Джереми Бентамом на исходе XVIII века.
Паноптикум. Постоянное наблюдениеЭто чертеж несуществующего здания, которое может служить как тюрьмой, так и школой, больницей или сумасшедшим домом. Периметр здания составляют камеры, которые полностью просматриваются из надзорной башни, находящейся в центре. В башне имеются щели для наблюдения, не позволяющие обитателям камер знать, когда на них смотрят, а когда нет. В этом, конечно, вся суть программы: поскольку заключенным не известно, когда именно за ними наблюдают, они вынуждены вести себя так, словно наблюдение непрерывно. Вот в чем заключается сходство «тайного покупателя» и фантазийного паноптикума. Раз каждый человек может оказаться «тайным покупателем», работник должен вести себя так, будто за ним постоянно наблюдают. Это даже более инвазивный метод контроля, чем начальники, камеры и опросы, ведь начальник может быть и приятелем, а от камеры можно и отвернуться. Таким образом, у экономического режима, совмещающего эксплуатацию и позитивное мышление, есть к тому же и тайная полиция.
Дороговизна жизни = глубина эксплуатации
Возвращаясь к прошлому: утрата возможности выражать злость на условия работы объясняет один странный факт, связанный с общественным сопротивлением 2011 года. Во время самой крупной и шумной акции протеста за последние десятилетия, направленность которой была в основном экономической, не было применено наиболее базисное средство добиться изменений — забастовка. Полмиллиона демонстрантов на площади, но ни одного дня забастовки.
Без единой забастовки. Акция протеста, 2011 (фото: Flash 90)Эта странность отражается и в термине «дороговизна жизни», оставленном нам в наследство акцией протеста. Вокруг него до сих пор строится общественный дискурс на тему экономики, но термин этот тоже эвфемистичен и в большой степени ошибочен. Он подразумевает, что вещи дороги, потому что высокая стоимость — их природное их свойство или потому что кто-то где-то решил поднять цены и обогатиться. Однако эта идея обходит стороной тот простейший факт, что мы все участвовали в создании этих вещей. Следовательно, правильно говорить не «дороговизна жизни», а «глубина эксплуатации».
«Дороговизна жизни» по сути обозначает, что все сообщество работников в целом производит товары, но получает вознаграждение, недостаточное для приобретения справедливого количества ровно тех же самых товаров. Здесь снова стоит припомнить понятие Маркса об отчуждении: «Объект, созданный путем труда, его продукт, является и представляется как нечто чуждое, сила, не зависящая от ее создателя». Таким образом, Маркс объясняет, как в раннем промышленном капитализме рабочие производят все, но остаются нищими. Они производят вещи, которые затем им предъявляются как нечто отчужденное от них, как то, что никак от них не зависит.
Точно такая же иллюзия стоит за подменой термина «эксплуатация» термином «дороговизна жизни» — словно вещи дороги сами по себе, а не относительно платы, выданной нам за участие в их создании.
