Режиссер Михаил Теплицкий сам написал инсценировку и сыграл роль Автора, что понятно — ведь в повести «Иностранка» Довлатов одновременно и рассказчик, и персонаж, а также — мальчика Лёву, сына главной героини, и в придачу — попугая Лоло. Характерно, что и детсадовец Лева, и попугай Лоло «имеют сказать» в спектакле всего два слова. Два английских слова. Два нехороших, скажем прямо, слова, причем Теплицкий произносит их по-интеллигентски стеснительно и по-настоящему краснеет.
У Довлатова — густонаселенная повесть. У Теплицкого на сцене — пять актеров. Е. Шарова, Н. Туберовский, В. Землянский и И. Доманов мастерски точно и молниеносно перевоплощаются в разных персонажей, демонстрируя отменную сыгранность, словно виртуозы в хорошем джаз-бэнде, когда все наслаждаются общим ритмом, но в нужное время у каждого исполнителя — свое яркое соло.
Сам Довлатов лукаво цитировал слова одного критика: «Персонажи Довлатова горят значительно ярче, чем у Солженицына, но в куда более легкомысленном аду». Герои спектакля так же материализуются — из ощущения праздника, беды, успеха, неудачи, катастрофической феерии. А русская эмигрантская (а может, русско-репатриантская) улица сплетничает и негодует, хихикает и сострадает прелестной Марусе Татарович, которая закрутила бурный роман с латиноамериканцем по имени Рафаэль Хосе Белинда Чикориллио Гонзалес. Или по-нашему — Рафа. В спектакле он (Илья Доманов) смахивает на марокканца. Впрочем, аргентинцы и бразильцы в Ашдоде тоже водятся.Евгения Шарова, бесспорно, звезда «Контекста», в ее исполнении Маруся очень живая и разная: от наивной пионерки до отчаявшейся матери-одиночки. Ей веришь сразу, как там у Довлатова: «Я люблю таких — отпетых, погибающих, беспомощных и нахальных». Но в ней есть и смелость, и гордость, и внутренняя свобода, а еще — невероятное очарование. Всего вышеперечисленного достаточно, чтобы вызывать непреходящее раздражение у представителя общественности — страшненькой Косой Фриды, которую с каким-то мстительным задором и наслаждением представляет та же Евгения Шарова. Итак, герои этой катастрофической феерии крутятся, вертятся и порой застревают в наполовину стеклянных лопастях дверей-каруселей — то ли отель, то ли супермаркет, то ли редакция газеты… Антитеза этому — унылый образ Совдепии: спрессованная стенка из серых пиджаков и плащей (художник — Вадим Кешерский).
Автор же — то есть Довлатов-персонаж, который находится в центре действия в исполнении Михаила Теплицкого, — все больше грустит, потому что тоже не избежал марусиных чар. Счастливо женатый и просто до невозможности порядочный, Автор страдает оттого, что ему нравится Маруся. Страдает оттого, что не может ей помочь материально, не может согреть ее, в очередной раз брошенную и несчастную. Ну, ведь не разводиться же из-за этого. Из-за неуловимой мечты, из-за эфемерного предчувствия, что вот эта женщина — она могла бы быть счастлива с тобою, если бы… когда бы не… а вот встретились бы мы раньше…Глаза Маруси и Автора встречаются и вспыхивают, в них — понимание, боль и улыбка несбывшегося счастья. И все это происходит в условном сценическом пространстве, где актеры по большей части показывают своих персонажей, не сливаясь с ними до конца, где почти все монологи обращены к зрителю, на манер условного театра Брехта. Как Теплицкому и Шаровой при такой манере игры удается в полную силу проживать эти мгновения затаенной любви и невыразимой печали? Загадка. Но именно в эти мгновения нам уже не важно, про кого данная история — про эмигрантов или просто про любых не слишком удачливых людей. Латиноамериканец любит русскую интеллигентку, влюбленную в писателя, или же марокканец, или вовсе лесоруб Вася. Важно лишь то, что это те самые мгновения, ради которых только и стоит приходить в театр.
Фото: Ольга Дубова