Экспозиция
12 марта 1911 года в Киеве пропал 13-летний мальчик Андрюша Ющинский, мещанский сын, ученик Софийского духовного училища. Его тело нашли неделю спустя, в одной из пещер на берегу Днепра, на одинаковом расстоянии от воровского притона Веры Чеберяк и кирпичного завода, где работал экспедитором и жил со своей женой и пятью детьми 39-летний Менахем Мендель Бейлис. На трупе мальчика было обнаружено 47 колотых ран.
Следствие и сопутствующие страсти
Возглавивший следствие начальник Киевского охранного отделения, а также судебный пристав и следователь собирались привлечь к ответственности содержательницу воровского притона и ее товарищей. Они полагали, что Андрюша Ющинский, друживший с сыном Веры Чеберяк, слишком много знал о криминальных достижениях владельцев и посетителей притона и стал представлять для них опасность.
Однако начиная с похорон Ющинского в Киеве распространялись антисемитские прокламации, вкратце излагавшие версию ритуального убийства мальчика евреями ради получения крови, которую якобы следовало добавлять в пасхальную мацу. Православных призывали «поберечь своих детей» и «отомстить жидам за кровь невинноубиенного отрока».
Многотиражные листовки и статьи в черносотенной прессе, муссировавшие ритуальную версию убийства мальчика, а также запрос на эту тему ультраправых депутатов Государственной думы повлияли на министра юстиции, прекрасно чувствовавшего антиеврейские настроения императора, и он вмешался в ход следствия. С этого момента на протяжении двух лет прилагались гигантские усилия по продвижению следствия в нужном направлении, при том что никаких серьезных доказательств ритуальной версии обнаружить не удавалось.
Менделя Бейлиса – к его собственному и всеобщему крайнему удивлению – арестовали в июле 1911 года и держали в тюрьме вплоть до суда, происходившего осенью 1913 года. Использовались всевозможные методы давления на арестованного с целью добиться признания в убийстве. Надзиратель, он же палач, будил Бейлиса по ночам и, смакуя подробности, рассказывал ему о предстоящей казни. В камеру регулярно подсаживали
стукачей и провокаторов.
Чиновники, которые вели следствие до сих пор, были от дела отстранены. Из столицы командировали нового следователя по особо важным делам, и он стал строить расследование на показаниях Веры Чеберяк. Наконец, уже в 1913 году министр юстиции привлек к следствию начальника МУРа, пользовавшегося славой лучшего сыщика империи. Через месяц знаменитый сыщик заявил, что все улики против Бейлиса крайне слабы, а кроме того, ритуальное убийство в этом случае просто исключено, учитывая еврейскую осторожность, усилившуюся в связи с погромами и расцветом украинской, и особенно киевской, юдофобии.
Тем временем, еврейские киевские адвокаты и юристы организовали Комитет по защите М.Бейлиса и провели альтернативное расследование убийства Ющинского, доказав виновность Веры Чеберяк и воров из ее притона. А столичная интеллигенция выступила с обращением «К русскому обществу (по поводу кровавого навета на евреев)», в котором кровавый навет назывался «вспышкой фанатизма». Авторы обращения напоминают публике, что первых христиан – из-за таинства причастия – также обвиняли в убийствах языческих младенцев, и призывают «бояться сеющих ложь» и «не верить мрачной неправде, которая много раз уже обагрялась кровью, убивала одних, других покрывала грехом и позором». Обращение подписали несколько сот человек, в том числе профессорская и писательская элита (Вернадский, Гиппиус и Мережковский, Короленко, Блок, Сологуб, Куприн), а Короленко даже отправился в Киев, поскольку «не мог бы себе во время этой подлости найти места в Полтаве», и написал несколько страстных очерков о процессе.
Суд
Перед самым судом министр юстиции, ключевая фигура в деле Бейлиса, осознавал, что следствие зашло в тупик, и оправдывался, говоря о неизбежности суда – «иначе скажут, что жидам удалось подкупить меня и все правительство». В киевской прокуратуре все отказались выступать на суде, и министру пришлось командировать прокурора из Петербурга.
Суд начался в Киеве 25 сентября 1913 года. Бейлиса защищали пятеро известнейших адвокатов, и им удалось блестяще аргументировать абсурдность обвинения. В ходе процесса проводились медицинская, психиатрическая и богословская экспертизы, призванные доказать или опровергнуть ритуальный характер убийства. Экспертами были представители киевской и петербургской профессуры, и в большинстве своем они отвергли ритуальную версию. Единственно, малоизвестный ксендз, специально выписанный обвинением из Ташкента, голословно заявил, что иудаизм предписывает совершать убийства в ритуальных целях. Большинство свидетелей – рабочие кирпичного завода, соседи, соседские дети и даже приходской священник – говорили о Бейлисе только хорошее; он был более чем умеренно религиозным евреем, «самым обыкновенным» – как отмечали корреспонденты – человеком, очень дружелюбным с окружающими.
Тем временем обвинению оказывала поддержку ультраправая общественность. Печатные органы черносотенных организаций вновь активизировали антиеврейскую пропаганду и призывали «болезных наших деточек» со всех ног убегать от «мучителя и детоубийцы, проклятого жида». В последний день процесса правые силы отслужили в Софийском соборе, напротив здания суда, панихиду по «невинноубиенному отроку Андрею», намереваясь тем самым произвести нужное впечатление на публику и, особенно, на присяжных заседателей.
Последние были подобраны с учетом интересов обвинения. Среди них были семеро крестьян и пятеро мещан небольшого достатка и невысокого образовательного уровня, и, конечно же, среди них не было ни одного еврея. Ко всему прочему, на присяжных оказывалось непозволительное давление.
Вопреки опасениям еврейской и либеральной общественности, страшащейся, в частности, небывалого «позора российского правосудия», и вопреки радостным ожиданиям черносотенцев, сделавших уже все приготовления к погрому, суд присяжных оправдал Менделя Бейлиса, признав при этом, что труп Ющинского был обескровлен, то есть опосредованно подтвердив версию ритуального убийства.
Эпилог
Несмотря на фиаско обвинения, все организаторы дела Бейлиса были осыпаны почестями, получили денежные награды и повышение по службе. Кроме того, власти так и не дали киевским следователям предать суду истинных, по их мнению, убийц Ющинского – Веру Чеберяк со товарищи, а параллельно негласно поддерживали черносотенные инициативы по поиску новых невинноубиенных младенцев и отроков. Правда, сколь-либо достоверную историю сфабриковать им так и не удалось.
Вскоре после процесса сам Бейлис с семьей при поддержке еврейских организаций выехал за границу; все опасались, что разозленные черносотенцы устроят самосуд и убьют его нелегально. Бейлисы прожили несколько лет в Палестине, а затем перебрались в Америку. В 1926 году Мендель Бейлис издал в Нью-Йорке на английском книгу мемуаров – «История моих страданий», однако никакого особого резонанса эта книга не получила, поскольку международный интерес к делу Бейлиса уже утих.
Возродился этот интерес уже в 1960-х годах, после выхода в свет романа известного американского писателя Бернарда Маламуда «Мастеровой» и исследования М. Самюэла «Кровавый навет: странная история дела Бейлиса». Ученые до сих пор продолжают писать на эту тему монографии и проводить конференции. И им есть что исследовать. Так, до сих пор непонятно, зачем убийцам – если мы предположим, что это были воры из притона Веры Чеберяк, – понадобилось наносить мальчику несколько десятков ран и почему они совершенно не пытались спрятать тело? была ли это намеренная провокация, стилизация под ритуальное убийство? если да, то кто ее организовал: полиция или черносотенцы?
Жив и иной – не академический и отнюдь не апологетический – интерес к этой теме, и проявляется он на разных уровнях: от фундированно-интеллигентных «сомнений» до самых грубых и оголтелых призывов. Так, Александр Солженицын в своем нашумевшем труде «Двести лет вместе» хоть и не обвиняет Бейлиса, зато подробно расписывает «еврейскую месть» как всем участникам обвинения, так и «русской монархии» в целом. Месть эта настигла якобы и Веру Чеберяк, которую – как воровку, связанную с черносотенцами и царской охранкой, – действительно казнили в первые годы советской власти, однако Солженицын считает это национальной местью за дело Бейлиса и выискивает доказательства тому, что Веру допрашивали и над ней «издевались все евреи-чекисты». Более мелкие авторы черносотенного толка не оставляют попыток представить вынесенный Бейлису в октябре 1913 года оправдательный приговор вынужденным, результатом «жидомассонского заговора» и «круговой сионистской поруки».
