Дан Пагис (1930–1986) родился в городе Радауц на Буковине, в Румынии. Во время Второй мировой войны несколько лет был в концлагере. В 1946 году приехал в подмандатную Палестину. Восемь книг стихотворений, четыре литературоведческих труда, одна детская книга.

До приезда в британскую Палестину Пагис не знал иврита. Его родным языком был немецкий. Но уже к рубежу 60-х он стал одним из ведущих специалистов по средневековой еврейской поэзии. При этом в Иерусалим (Стена Плача и так далее) Пагис приехал впервые лет через десять после приезда в Страну. Баланс национального сентимента и персональной рефлексии, как и религиозного и секулярного, в его случае был явно не тривиален.

Он никогда не рассказывал о жизни подростком в концлагере. Не только публично, жене тоже. Вдова, Ада Пагис, написала о нем книгу «Неожиданное сердце» (названную по одному из его стихотворений) — там она пытается восстановить, по косвенным свидетельствам, как и когда произошла депортация: в какой из пеших колонн его с дедушкой и бабушкой погнали в лагерь, что произошло потом. Кажется, единственное, что Пагис говорил при расспросах — что ему выпало не самое худшее, многим было гораздо хуже.

Он всегда говорит как бы априори оттуда — из той точки, где нет речи не о «самом главном». Язык его текстов повествовательно-прост. Стихотворение — ситуация, где соединена безвыходность, отсутствие перспективы внешнего движения, и чрезвычайная воспаленная активность внутреннего. Движение внутри стихотворения, «сюжет» — это обычно попытка ориентации, в поисках выхода — выживания — понимания. Действие происходит внутри мира, который тебя угрожающе окружил, а выйти из него не то, чтобы совсем невозможно, но — не сейчас, и не так. Не исключено, что ты уже давно вышел, но еще не понял этого. Пагис помогает понять, где «ты» находишься (близко к пониманию, «кто ты») — и что тебя окружает.

Его детская книжка, с собственными рисунками, написанная первоначально для его детей, до сих пор — одна из самых популярных в Израиле. Начинается так:

«Это история про яйцо
которое не хотело быть яйцом
Потому что не умело
ни стоять
ни прыгать
ни ходить
А все время только каталось и переворачивалось»...

Александр Бараш

 

Дан Пагис
Стихотворения

Двадцать лет в долине

А после этого? Не знаю.
Каждый из нас провалился
в свое собственное забвение.

Шоссе теперь гораздо шире. На обочине
мой бронированный грузовик, вверх колесами.
В полдень я смотрю иногда из
его сгоревших глазниц: не помню
эти кипарисы.
Новые пассажиры проносятся мимо —
забыть другую войну,
других убитых,
быстрее, чем мы.

Но иногда сюда спускается ветер,
шуршит венком,
скатившимся в долину,
обрывает листок за листком, гадает:
Они любят. Да. Нет. Да.
Немного. Нет.
Сильно.
Нет.
Слишком сильно.
1968
 

Новый возлюбленный

Ты подбираешь меня, золотую монету, почти потерявшуюся,
и трешь между большим и указательным пальцами.
Я стараюсь быть новым, пытаюсь даже слегка блестеть.

Ты проверяешь мою изначальную стоимость,
рассматриваешь портрет, отчеканенный на мне:
я вырастаю, почти настоящий император.

Этого недостаточно. Ты склоняешься надо мной,
ударяешь, озабоченно вслушиваешься, я издаю для тебя
свой самый чистый звук, почти без примеси.

Под конец, как опытный меняла,
ты надкусываешь меня: может быть, погнется
это фальшивое золото.

Я тверд, выдерживаю испытание: хоть не золото,
но вполне сносный сплав. Теперь ты можешь
со спокойным сердцем меня потратить.

* * *
В дальней комнате
дома, где я жил в детстве,
на краю облака, закрученного
каким-то невероятным образом,
летел, загоняя коня, на последнем дыхании
китайский всадник, вышитый
шелковой паутиной.

Он мчался из Китая, пытался добраться.
И все время глядел на меня. Глаза,
полные обиды. Я хотел побежать навстречу,
но расстояние между нами
было слишком большое.

Потом, в конце наших дней, я понял, что мы ошиблись:
мы были одно и то же, вышитые друг в друге,
и теперь я не знаю, где он:
то ли рассеялся в облаке,
то ли сгорел вместе с домом.

Требование

В этот день внуки нетерпеливо постучатся
в мою надгробную плиту:
вставай, дедушка, вставай, уже слишком поздно!
И на этом фронте ты тоже виноват.
Ты обещал нам, что объяснишь, почему
всё, о чем ты когда-то молчал, сбылось.
Ты обещал нам.

Провал

Он провалился
на экзамене по арифметике
сто лет назад
и боится идти домой.
Лицо цвета мела, глаза цвета чернил.
Запрятанный за решетку
страниц своей тетради,
кровоточащий красными ошибками.
Уже написал сто раз, в качестве наказания,
правильный ответ на доске.
Уже знает, что один делить на ноль —
стремится к бесконечности.
Этого все еще недостаточно.
Между пустых деревянных скамей
напротив пятен карты мира на стене
спрятался, лишь бы не появилось солнце
и не заставило опять жить,
но даже если вернется в мир неправды,
он больше не забудет счет, который выучил,
потому что помнил его все годы смерти
до сих пор.
 

Гробница Ясона в квартале Рехавия

Ясон, лукавый мореплаватель,
один из приближенных и советников царя Янная,
делает вид, что похоронен
далеко от моря,
в красивой гробнице, в Святом городе.
Зал скрыт за другим залом, украшен колонной и аркой,
великолепие и вечный покой высечены в известняке.

Гробница пуста.
Только изображение корабля
процарапано на стене.

Наверху пали царства,
новые люди сошли в подземный мир.

Но не Ясон. Он выскальзывает
из гладкой стены
на быстром корабле
(рассекает воздушные моря
в режиме полного радиомолчания)
и перевозит контрабандой, на всех парусах, как всегда,
очень дорогие товары:
солнечную воду,
шелковый воздух,
мраморную пену.