7 ноября 1938 года семнадцатилетний немецко-польский еврей Гершель Гриншпан, желая привлечь внимание к участи депортированных из Германии польских евреев, среди которых были и его родные, совершил в Париже покушение на секретаря немецкого посольства Эрнста фон Рата. Дипломат через два дня скончался, а национал-социалистическое руководство использовало покушение как повод для инициирования организованных еврейских погромов в Германии и Австрии.
В ночь с 9 на 10 ноября 1938 года в результате «взрыва стихийного народного возмущения» были не только выбиты окна во всех еврейских магазинах (отсюда — издевательское название «Хрустальная ночь»), но и разграблены квартиры и адвокатские конторы, сожжены синагоги и убиты невинные люди.

Сегодня, в годовщину «Ночи имперского погрома», или «Хрустальной ночи», мы публикуем воспоминания очевидцев, фрагменты архивных документов и газетных статей, связанные с этим событием.

***

Официальное письмо по поводу депортации польских евреев, подписанное Вернером Бестом, оберфюрером СС и шефом отдела I Главного управления полиции безопасности

Польское правительство опубликовало 15.10.38 распоряжение, согласно которому во всех паспортах для продления их действия должна стоять контрольная отметка, без которой невозможно пересечение польской границы, что сделает невозможным возвращение в Польшу польских евреев, живущих в большом количестве за границей, особенно в Германии. Это практически означает, что придется в течение длительного времени терпеть на внутренней территории империи около 70 000 польских евреев.
Немецкое правительство считает, что в качестве необходимой меры предосторожности все польские евреи должны быть срочно высланы из империи.
Крайний срок выдворения — 29 октября 1938 года, так после этого вступает в силу польское распоряжение о паспортах.

Из дневника Михаила Розенберга, учащегося вюрцбургского еврейского педагогического училища
Пятница, 28 октября 1938 года

Этот день навсегда останется в глубине моей души. Ранним утром ворвались гестаповцы, забрали всех владельцев польских паспортов и отправили в тюрьму. В доме воцарилось молчание, будто умер кто-то близкий.
Шаббат, 29 октября
Настроение улучшилось, когда мы узнали, что троих наших товарищей освободили. Судьба других была неизвестна, мы знали только, что их ночью отправили в направлении польской границы.
Воскресенье, 30 октября
Все вернулись, но выглядели ужасно. 39 часов в дороге без сна и питья. Одна сцена на вокзале пронзила меня насквозь. Старая еврейка плелась, прижимая к себе подушки, а впереди нее шел маленький мальчик, тащивший огромный чемодан. Оба выглядели как воплощение изгнания.

Из открытки Зинделя Гриншпана сыну Гершелю от 7 ноября 1938 года

…До сегодняшнего дня наше трагическое положение не изменилось. В пятницу вечером нас отправили из Ганновера. Крики и стоны могли бы поднять мертвых. Но это не помогло. Утром в Шаббат нас остановили в чистом поле, а потом погнали дальше, и это было душераздирающее зрелище. Потом мы должны были разместиться в бараках, спать на мешках с соломой. Одеяла нам дали, но поверь, милый Герман, что долго так продержаться невозможно.

Из дневника восемнадцатилетней жительницы Вены Рут Майер (погибла в Освенциме в 1942 году)
Вторник, 8 ноября 1938 года

Маленький семнадцатилетний эмигрант совершил покушение на немца, советника дипломатической миссии. Он польский еврей. О Господи!
Настроение опять подавленное, атмосфера напряженная. Евреи, как загнанные зверьки, пробираются вдоль стен домов. Все будто вымерло. Евреи из дома не выходят. Мы все боимся, что они набросятся на нас с кулаками, ведь польский еврей хотел убить немца.

Из текста телеграммы-молнии, подписанной Гейдрихом, 10 ноября 1938 года

Всем отделениям гестапо
Срочно
По получении сразу же вручить руководителю или его заместителю

Относительно: антиеврейских мероприятий сегодняшней ночью

В связи с покушением на советника посольства фон Рата в Париже в течение сегодняшней ночи — 9/10.11.38 — во всей империи ожидаются демонстрации против евреев.
По этому поводу объявлены следующие распоряжения:

Руководители отделений полиции или их заместители сразу же после получения этой телеграммы должны по телефону связаться с окружным политическим руководством и обсудить проведение акций, к чему привлечь ответственных руководителей полиции порядка.

При обсуждении необходимо поставить политических руководителей в известность, что рейхсфюрером СС и шефом полиции даны немецким полицейским следующие указания:

Разрешено проводить только те мероприятия, которые не представляют никакой угрозы жизни или собственности немцев (например сжигать синагоги только в случае отсутствия опасности пожара для окружающей местности).

Магазины и квартиры евреев могут быть только разрушены, но не разграблены. Полиции надлежит наблюдать за этим и задерживать грабителей.
На деловых улицах нужно обращать особое внимание на то, что бы нееврейские магазины непременно были защищены от нанесения ущерба.
Иностранные граждане — даже если они евреи — не должны испытывать затруднений.

<…> Сразу после получения этой телеграммы во всех синагогах и служебным помещениях еврейских культовых общин полиции следует конфисковать имеющийся архивный материал , дабы он не был поврежден в ходе демонстраций. При этом речь идет об исторически ценном материале, а не о новых налоговых списках и т. д. Этот архивный материал следует передать в ответственные служебные инстанции СД.

Эрих Кестнер, немецкий писатель и сценарист

Ночью я ехал на такси домой вдоль Курфюрстендамм. По обеим сторонам улицы стояли мужчины и ударяли железными палками по витринам. Повсюду был слышен треск стекол. Это были эсэсовцы в черных галифе и высоких сапогах, но в гражданских пиджаках и шляпах, сосредоточенно выполнявшие свою работу. На каждого приходилось четыре-пять фасадов. Они поднимали палки, ударяли несколько раз и затем переходили к следующей витрине. Прохожих не было видно.
Трижды я останавливал такси, желая выйти. Трижды из-за деревьев показывался полицейский и энергично требовал, чтобы я оставался в автомобиле и продолжал поездку. Трижды я объяснял, что могу выходить где хочу и именно это будет верным, если в открытую происходит подобное хулиганство. Трижды рявкало: «Криминальная полиция», захлопывалась дверца такси и мы ехали дальше. Когда я в четвертый раз захотел остановить машину, шофер возразил. «Бессмысленно, — сказал он. — И, кроме того, это сопротивление государственной власти...»
Партия начала, пусть даже ночью и в гражданской одежде, на улицах те действия, которые до того преследовались бы как противозаконные, и немецкая полиция покрывала преступников. В ту же ночь те же преступники под прикрытием тех же полицейских обратили в пламя синагоги. И на следующее утро вся немецкая пресса сообщила, что население таким образом спонтанно выразило свой гнев. В одно и то же самое время по всей Германии...

Из дневника Рут Майер
Пятница, 11 ноября, Вена

Они нанесли нам удар! Вчерашний день — самый страшный из всех, какие мне довелось пережить. Теперь я знаю, что такое погромы, знаю, на что способны люди. Люди, сотворенные по образу и подобию Божию.
…Прежде всего — грузовик с евреями, они стояли в кузове, как убойный скот! Это зрелище я не могу и не хочу забывать никогда! Народ молча глазеет.
Они избивали, хватали людей, крушили скарб в квартирах. Мы все, землисто-бледные, сидели дома, а с улицы к нам приходили евреи, точь-в-точь как живые трупы.
Сегодня я прошлась по тесным переулкам. Прямо как на кладбище. Все вдребезги разбито, еврейские магазины заколочены досками и брусом.
Плакат: «Оборудование в этом кафе арийское. Поэтому — не ломать!»
И хотя нам всем приходится носить желтый знак, они все равно не отнимут у нас самое сокровенное — наш мир, который мы носим с собой. Потому-то и вымещают свою злобу на оконных стеклах, крушат их и орут: «Жид, подохни!»

Воскресенье, 13 ноября
В соседней комнате еврей играет на скрипке. И будет играть несмотря ни на что, несмотря на погромы и избиения. А я с замиранием сердца буду смотреть на картины Микеланджело.
Внутри у меня пустота. Все так уж, что в голове не укладывается. Такого страха я никогда раньше не испытывала.
Только что в организации еврейской помощи видела красивую молодую женщину, с ней было двое детей. Муж в Дахау, за целый месяц ни единого письма.
Мужчин с военными медалями и почетными крестами они тоже избивают.
На улице… сплошные мебельные фургоны и простые грузовики. Постели, ящики, качалки, кофейные мельницы — все в едином кузове, весь домашний скарб, у евреев точно такой же, как у других.
А газеты! В каждой строчке: «Евреи, пошли вон отсюда жидовские морды!»
Мы так беззащитны, они могут сделать с нами все, что заблагорассудится.

Из ноты Генерального консула Британии, Вена, 12 ноября 1938 года

В имперское представительство
Я имею честь поставить Вас о следующем:
Г-жа Гертруда Даусон, британская поданная, сообщила мне, что вечером 10.11.38 около дюжины мужчин, некоторые в униформе С.А., другие в гражданской одежде со значками НСДП, ворвались в ее квартиру и нанесли ущерб ее собственности.
Г-жа Даусон утверждает, что ей помешали позвонить в консульство, заперев в одной из комнат. В это время они ломали ее мебель и ценные предметы, а также разорвали найденные денежные банкноты. В заключение от нее потребовали письменное обязательство выплатить 300 рейхсмарок в пользу фонда «Зимняя помощь», угрожая в случае отказа сжечь квартиру.

Из дневника Михаэля Розенберга
Четверг, 10 ноября

В эту ночь пришла «расплата» за содеянное Гриншпаном. Мы все спокойно, ничего не предполагая, отправились спать, и хотя услышали по радио новость о беспорядках в Касселе, во время которых пострадала синагога, однако у нас не возникло ни малейшей мысли о том, что здесь может произойти нечто подобное. Ночь заставила убедиться в обратном.
В половине четвертого нас разбудили удары, разбивавшие входную дверь. Будто неприятное сновидение, которое я хотел сначала стряхнуть и не желал принять за действительность. Но это оказалось слишком жестокой реальностью. Эти тупые, сотрясающие весь дом удары и эти дикие, угрожающие, орущие голоса я никогда в жизни не забуду, так же как и следующие восемь дней. Затем раздался треск, дверь распахнулась — они пришли. Никогда еще в моей жизни я так не дрожал, как услышав этот ужасный топот, когда они поднимались по лестнице и вошли в нашу комнату. Я уже простился с жизнью. Сначала нас выгнали из кроватей, и затем начался безумный вандализм. Шкафы, кровати, зеркало, стулья, подушки, стаканы, двери — все обратилось в неописуемый хаос из осколков, черепков, разодранной одежды и всего того, что еще находилось в спальне. Это было ужасно, но, слава богу, нас самих не тронули, хотя возглас «Сегодня мебель — в следующий раз вы!» заставил кровь застыть в жилах. Через три четверти часа все закончилось — по крайней мере мы так подумали...
Потом донеслись новости: синагога разрушена, всех мужчин забрали и т. д. и т. п. Особенно болезненным было для нас известие об осквернении свитков Торы. В здании училища сожгли и всю библиотеку с бесценными изданиями. Средневековье!
Позже в дом ворвалась толпа, ведомая гестаповцами, нас всех арестовали. Мы прошли, как сквозь строй, через дикую толпу, полную визжащих баб, и смогли спокойно вздохнуть лишь тогда, когда за нами захлопнулись ворота тюрьмы.

Четверг, 17 ноября

Мы думали, что проведем в этом ужасном «мертвом» доме не больше дня. Но все сложилось иначе. Нас сфотографировали, измерили, допросили. Впервые в жизни я должен был писать в Шаббат — пусть Всевышний простит их за это.
Затем отправились первый транспорты с мужчинами в Бухенвальд и Дахау.

Среди них были и наши друзья, но мы продолжали высоко держать головы, чтобы не доставить им удовольствие обнаружить нас подавленными. В еврейской истории дух всегда побеждал кулак, почему же на этот раз должно быть исключение? В нас все кричало «Нет!», а молитва постоянно поддерживала нашу волю и уверенность…
…Наконец нас выпустили. После формальностей в гестапо я вернулся в училище, отыскал талес, тфилин и первое, что сорвалось с губ, — благодарственный псалом, ведь мое освобождение было настоящим чудом!

Валентин Сенгер, журналист и писатель. Его семья оказалась единственной еврейской семьей, сумевшей, благодаря фальшивым документам, пережить время нацизма во Франкфурте-на-Майне. Об этом Сенгер написал в своей книге «Кайзерхофштрассе, 12».

«Ой-вей, это принесет нам цурес! — сказала мама, когда по радио сообщили, что некий Гриншпан застрелил в Париже советника немецкого посольства фон Рата. — Они этого только и ждали. Все, что мы до того пережили от Гитлера, — дрек по сравнению с тем, что произойдет теперь».
Мама была, как всегда, права. Когда я на следующее утро отправился на работу, то встретил по дороге молоденькую секретаршу. «Вы уже слышали, горит синагога на Бёрнеплац, а на Зандвег они разбивают витрины еврейских магазинов и выбрасывают все на улицу».Я помчался туда. Уже издалека было видно огромное дымное облако в небе. Вспомогательная полиция образовала кордон, чтобы никто не приблизился к месту пожара, а парни из гитлерюгенда зубоскалили и потешались над ужасным происходящим. Около пылающего, как смоляной факел, круглого строения стояли две пожарные машины, одна с большой лестницей, которая не была выдвинута, а другая с техническим оборудованием. Некоторые пожарные держали в руках шланги, но лишь поливали падавшие на улицу балки. У них явно было указание позволить синагоге сгореть и только лишь не давать огню перекинуться на соседние здания.
Мной овладело до того незнакомое чувство: я был одним из тех, над кем здесь издевались. Это были мои братья и сестры, те, кому разбивали стекла, разоряли квартиры, громили магазины, разрушали синагоги, оскверняли свитки Торы. Их судьба была моей.
И вдруг я ясно услышал тихий грустный голос папы, будто он стоял рядом и пел старую революционную еврейскую песню:
Войте, войте, злые ветры,
Сейчас ваше время,
Долго будет длиться эта зима,
Лето еще далеко.
Я заплакал, слезы побежали по моим щекам, и мне было безразлично, наблюдает ли кто-либо за мной.

Курт Франк. Родился в Вюрцбурге, унаследовал семейное дело — универсальный магазин, который был ариизирован в начале 1938 года. В мае 1939 года эмигрировал в Швецию.

Называть эту ночь, с 9 на 10 ноября, «Хрустальной» — издевка. Это были не только «осколки хрусталя» — разорены квартиры, уничтожены канцелярии адвокатов и врачебные кабинеты. В подтверждение слов Шиллера:

Опасен тигр, сломавший двери,
Опасно встретиться со львом,
Но человек любого зверя
Страшней в безумии своем.
(Пер. И. Миримского)

Тех, кто больше всего любил свою Родину, кто вместе с другими немцами восстанавливал страну после 1918 года, особенно в культурном отношении, будь то литература, театр, музыка, наука, кто приложил усилия, чтобы опять сделать Германию ведущей мировой державой, арестовывали, они кончали с собой, не выдерживая истязаний.
Моя беременная младшая сестра Илзе (актриса в труппе Макса Райнхардта) теснилась вместе с семьей своего мужа в маленькой двухкомнатной квартирке. В 1942 году ее вместе с мужем и ребенком депортировали, и их следы затерялись. Другая сестра, Керри, оперная певица, выглядела на 20 лет старше. Моя мать на несколько недель решилась дара речи. Все они почти не выходили на улицу. После погромной ночи евреи были объявлены нацистской верхушкой вне закона. Мы превратились в Ничто, и дата 9 ноября за год до начала войны оказалась для нас фактическим концом.

Иностранные газеты о событиях в Германии

The Times of London

Ни один иностранный пропагандист, склонный очернить Германию перед миром, не смог бы перещеголять рассказы о поджогах и избиениях, об опозоривших вчера эту страну подлых нападениях на беззащитных и невинных людей.

Швейцарская газета Der Bund

Еврейские погромы в Германии. Выстрел в Париже открыл вентиль.

The New York Times

Нацисты разоряют, грабят и сжигают еврейские магазины и синагоги, пока Геббельс не прикажет остановиться.
Атакованы все венские синагоги.

Фрагмент стенографического отчета обсуждения еврейского вопроса, проведенного под руководством фельдмаршала Геринга 12 ноября 1938 года

Геринг: Господа, сегодняшнее заседание является событием огромного значения. Я получил письмо, которое написал глава канцелярии фюрера Борман по приказу фюрера. Согласно этому письму, нам предстоит здесь выработать единую линию в отношении решения еврейского вопроса и любыми путями добиться его исполнения. Во вчерашнем телефонном разговоре фюрер еще раз распорядился сконцентрировать и объединить наши усилия.
<...> Господа, я хочу, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что сегодняшнее заседание проводится не для обсуждения каких бы то ни было действий, а для принятия решений. Я прошу министров, которых это касается, отныне и в дальнейшем осуществлять все требуемые меры для ариизации экономики и при необходимости представить мне свои предложения. Еврей должен быть быстро и повсеместно вытеснен из всех сфер немецкой экономики. …

Геббельс: Разрушенные синагоги должны быть снесены полностью за счет евреев. Мы можем превратить часть освободившихся мест в скверы, а другую часть пустить под застройку зданий. По-моему, по всей стране надо навести твердый порядок — подожженные или пострадавшие синагоги евреи должны снести, а освободившиеся участки предоставить в пользование германского общества... Кроме того, я полагаю, что мы должны очистить от евреев все общественные места — их появление там может спровоцировать беспорядки. Например, сегодня еврей имеет право спать в спальном вагоне вместе с немкой...

Геринг: ...Я также полагаю, что нужно провести широкую разъяснительную кампанию, подключив к этому государственный, культурный и пропагандистский аппарат. И уже на этой неделе евреи начнут получать одну пощечину за другой.

Гейдрих: Если даже удалить евреев из сферы хозяйства, все равно остается в конечном итоге основная проблема: евреи должны уехать из Германии. Разрешается ли мне вынести на обсуждение некоторые предложения? В Вене по распоряжению имперских представителей мы создали Центр по еврейской эмиграции, благодаря которому из Австрии выехало 50 000 евреев, в то время, как из Старого рейха за тот же период выехало всего 19 000. Мы добились этого успеха, сотрудничая с министерством экономики и зарубежными организациями.

Геринг: Еще вопрос, господа. Как вы отнесетесь к тому, что я сегодня же объявлю, что на евреев накладывается штраф в один миллиард... Я бы выбрал такую формулировку, что на все еврейство Германии накладывается наказание за их гнусное преступление и т. д., сводящееся к обязательной выплате миллиарда марок. Это окажет на них воздействие: этим свиньям будет больше неповадно совершать убийства. Кроме прочего, я хотел бы еще раз напомнить им, что не стоит еврею жить в Германии.

Фон Крозиг: В связи с этим я бы хотел привлечь внимание прежде всего к сказанному господином Гейдрихом в самом начале: нам следует пытаться делать все возможное, чтобы как можно большее число евреев покинуло страну. Для нас предпочтительнее взвешенное решение, чтобы потом не пришлось содержать весь этот пролетариат, который всегда является страшным бременем для общества.

Фрик: И опасностью.