Дабы уж сполна наиграться в «иерусалимское культурологическое метро», воспользуемся потрясающей возможностью полюбоваться результатами раскопок археолога Эли Шукрана в Городе Давида и посетим только что расчищенные канализационные тоннели периода Второго Храма (билетики приобретаются в кассе национального парка «Город Давида»). Длина раскопанной дренажной подземной системы — около 700 м. И проползти по этой чудесной норе можно от остатков бассейна Шилоах и аж до юго-западного угла Храмовой горы. Археологи освободили проход и дальше, вплоть до «конвенционального» участка Стены Плача, но туда туристов еще не пускают…

В общем, бесподобно. Представляете, тоннель выводит вас прямо к «фундаменту» Западной стены, и на поверхность вы вылезаете на территории Археологического парка и Центра им. Дэвидсона ровнехонько рядом с развалинами знаменитых лавок менял и торговцев жертвенными животными. «…И деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли» (Ин 2:15–16).

…И только ленивому неучу не захочется отождествить эту канализационную систему с теми подземельями, о которых пишет Флавий:

...Римляне одних убивали, а других брали в плен. Они разыскивали скрывавшихся в подземельях и, раскапывая землю, убивали всех там находившихся. В этих же минах найдено было свыше 2000 мертвых, из которых одни сами себя убили, иные — друг друга, а большая часть погибла от голода. При вторжении в эти подземелья на солдат повеяло страшным трупным запахом, так что многие, как пораженные, отскочили назад; другие же, которых жадность к наживе влекла вперед, топтали кучи мертвых. И действительно в этих пещерах находили массу драгоценностей, а корысть оправдывала всякие средства к их добыванию… Иудейская война, 6:2:4

Похоже, что именно по этой дренажке ползал национальный еврейский герой Бар-Гиора:

Симон во время осады Иерусалима находился в Верхнем городе. Но когда римское войско вступило уже внутрь стен и опустошало весь город, он, в сопровождении своих преданнейших друзей, нескольких каменщиков, снабженных необходимыми железными инструментами, и с запасом провизии на несколько дней, опустился в одно из невидимых подземелий. Пока тянулся еще старый ход, они беспрепятственно протискивались вперед; когда же дошли до плотной земли, то начали раскапывать ее в надежде выбиться на безопасное место и таким образом спастись. Но их попытка оказалась на деле невыполнимой: едва землекопы успели пробить себе несколько шагов вперед, как съестные припасы, при всей бережливости, с которой с ними обращались, начали истощаться. Тогда Симон задумал обмануть римлян и навести на них страх: он надел на себя белую тунику, поверх нее пурпуровую хламиду и выступил из подземелья на том самом месте, где прежде стоял Храм Иудейская война, 7:2:2

Ощущения от прохождения последних метров тоннеля — необыкновенные. Кладка арочных сводов этого отрезка дренажной системы просто виртуозна. Проходя по тоннелю, вы понимаете, что когда-то прежде здесь был более древний водосборник. При подходе к Стене вам встретятся несколько крохотных микв (бассейнов для ритуального омовения-очищения), а затем вы увидите блоки нижних рядов Стены с грубой облицовкой — вот они, этапы обработки камня.

На землю мы выходим прямо под громадой Храмовой горы и оказываемся на улице времен царствования Агриппы Первого (41–44 гг.). Повернувшись лицом к Западной стене, прямо над лазом (несколько метров вверх), чуть ниже могучего куста каперсника, вцепившегося в расселины, обнаруживаем выцарапанный на каменном блоке эпиграф:

וּרְאִיתֶם וְשָׂשׂ לִבְּכֶם
וְעַצְמוֹתֵיכֶם כַּדֶּשֶׁא

Надпись, по мнению большинства исследователей, датируется 362 годом, когда при византийском императоре Юлиане Отступнике евреям было позволено вернуться в Иерусалим и начать восстановительные работы на Храмовой горе. Тут накарябан (чуть в искаженном виде) отрывок из известного пророчества Исайи:

«И увидите это, и возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут, как молодая зелень...» Ис 66:14

О чем это? Почему именно здесь? Эти вопросы часто задавали себе исследователи, и только теперь, после обнаружения тайного дренажного лаза, можно выдвинуть еще одну красивую гипотезу. Ну конечно же, это — метка тайного хода, из коего мы и вылезли, как молодая зелень из мертвых костей.

Вот стоишь лицом к Западной стене. По правую руку — раскопки рампы, над которой тянется хлипкий мостик к Магрибским воротам Храмовой горы. За ним — площадь перед Стеной плача. В голове, естественно, мало политкорректных соображений, но, абстрагируясь от современной суеты, здесь можно подумать и о замшелых древностях. С некой долей абсурда. Ну, например, о том, как новый Соломон, отстраивая новый Храм, обратился бы за помощью к новому Хираму в новую Финикию (то есть Ливанскую республику), дабы тот прислал строительный материал, а заодно и мастеров да зодчих… Гы.

А что? История (да не античная, а почти современная) знает нечто подобное. Почему бы и не рассказать? Устраивайтесь поудобнее на каменных плитах улицы времен Агриппы — рассказ будет длинным.

Жил-был (1894–1963) ливанский поэт Шарль Корм. Писал он на французском языке и придумал сам себе романтические национальные корни — финикийские. О, как это прекрасно — подняться выше любых религиозных предрассудков, терзавших его бедную родину, и призвать все народы северного «Ближневосточья» вспомнить о местных корнях похищенной Европы и о древней славе Агенора и Хирама! А потом взять да и воздвигнуть на этой основе храм современного ливанского национализма:

Из самых красивых гор
где скрылись
высокие чувства
я слышу — пора
сверху звезды
как лодка на всех парусах
как в сердце Бога заря
как щедрый подарок
как солнце в зенит
возвращается правда
в Ливан

Из поэмы «Сказание про агонию»

Не будем забывать, что Шарль воспитывался в семье художника Дауда Корма, этакого салонного классициста, получившего образование в римской Королевской академии изящных искусств.

Но этот прекраснодушный финикийский сентиментализм Шарля на протяжении всей жизни поэта сталкивается почему-то с явным непониманием со стороны приходящих к власти ливанских политиков. А те и не думают вылезать из не менее романтических, с их точки зрения, межнациональных и межконфессиальных конфликтов.

И вовсе не отказываясь от «великой финикийской идеи», в реальной, полной драматического историзма ливанской жизни начала XX века, кипящей шиито-суннито-маронито-друзскими страстями, Шарль делает свой выбор: его пунической душе ближе всего чаяния не арабской, не друзской, а армянской общины Ливана, окончательно сформировавшейся после геноцида в 1915 году, когда десятки тысяч беженцев из Киликии и Александреттского санджака, подвластных Османской империи, нашли пристанище в стране библейских кедров.

К пониманию действительности романтика Шарля приближала только дружба с архитектором и художником Мардиросом (Мартиросом) Алтуняном, человеком, вовсе не озабоченным синтезом новых национализмов, а просто не воспринимающим свою жизнь в отрыве от родной армянской культуры. Но и Алтунян, во многом благодаря дружбе с Кормом, смог интегрироваться в сложное общество Ливана 1920–50-х годов и реализоваться в качестве не просто самобытного зодчего, но любимца ливанского президента Эмиля Эдде (1936–1941), обладателя почетной ливанской награды, серебряной медали «За заслуги».

И когда в 1945 году Алтунян отправился в Иерусалим по приглашению патриарха Гурега Исраэляна расписывать армянский придел в Храме Гроба Господня, Корму на память наверняка пришел известный библейский сюжет:

И отвечал Хирам, царь Тирский, письмом, которое прислал к Соломону: по любви к народу Своему, Господь поставил тебя царем над ним. И еще сказал Хирам: благословен Господь Бог Израилев, создавший небо и землю, давший царю Давиду сына мудрого, имеющего смысл и разум, который намерен строить дом Господу и дом царский для себя. Итак я посылаю [тебе] человека умного, имеющего знания, Хирам-Авия, сына одной женщины из дочерей Дановых,— а отец его Тирянин,— умеющего делать изделия из золота и из серебра, из меди, из железа, из камней и из дерев, из пряжи пурпурового, яхонтового цвета, и из виссона, и из багряницы, и вырезывать всякую резьбу, и исполнять все, что будет поручено ему вместе с художниками твоими и с художниками господина моего Давида, отца твоего 2 Пар 2:11-14

Кто же он, друг финикийского поэта, фаворит маронитского президента и надежда армянского патриарха, которого мы сравнили со знаменитым тирским мастером Хирамом? Так уж получилось, что информацию о нем приходится сегодня раскапывать так же, как Эли Шукран расчищает бесподобную дренажную систему под боком Храмовой горы.

Итак, Мардирос Алтунян родился в 1889 году в северо-западной части Анатолии, в городе Бурса (Турция). Через несколько лет семья переехала в Болгарию, в Варну, где Мардик (так родные зовут Мардироса) учился в средней школе при конгрегации отцов-лазаристов. Склонность к рисованию проявилась у мальчика с раннего возраста.

А в 1910 году молодой человек отправляется покорять Париж. Он останавливается у родственников. У них свой хорошо поставленный бизнес — стоматология, и они рады помочь Мардиросу стать дантистом, да и сам он не против, но… Умопомрачительный, сверкающий величием и славой, недоступный еще, но уже манящий, горный пик École des Beaux-Arts затмевает все семейные и бытовые пейзажи.

О, это эклектическое сооружение на улице Бонапарта в квартале Сен-Жермен-де-Пре! Настоящая энциклопедия для художников, скульпторов и архитекторов. Недаром при входе взгляд посетителя приковывает колоссальная фреска Поля Делароша с изображением скульптора Фидия, архитектора Иктина и художника Апеллеса, символизирующая единство и величие пластических искусств.

Здесь, в Национальной высшей школе изящных искусств, которая сначала прославилась как цитадель французского классицизма, а потом как «рассадник» боз-ара, учились Дега, Моне, Ренуар, Сёра, Шарль Гарнье (не путать с Тони Гарнье, о котором речь пойдет ниже).

Алтунян изучал там живопись, скульптуру и архитектуру и в 1918 году получил диплом .

Соучениками Мардироса были такие известные деятели искусств, как французский художник-экспрессионист Жорж Жимель, американский художник Стэнтон Макдональд-Райт, один из основоположников течения синхромизма в живописи, американский архитектор Мэрион Симс Уайет, сумевшая «заразить» архитектуру Флориды 1930-х годов средиземноморской стилистикой.

Идеи боз-ара, эклектического стиля, продолжавшего лучшие традиции итальянского ренессанса и французского барокко, воспринимались выпускниками Школы искусств как практическое руководство к действию. Их творения покоряли заказчиков строгой симметрией и иерархической организацией пространств. Но и новые веяния в архитектуре не были чужды приверженцам боз-ара. Кумиром Алтуняна становится Тони Гарнье, выпускник того же учебного заведения, один из основоположников современного французского зодчества. Среди шедевров Гарнье — Олимпийский стадион в Лионе (1913–1916), неожиданное изящество железобетонных конструкций которого вызывало у студента Мардироса удивление и восхищение.

Годы учебы пришлись на Первую мировую войну, и познание изящного и прекрасного сопровождалось порой бомбежками и обстрелами. Утром 21 марта 1918 года на набережной реки Сены упал и разорвался крупный орудийный снаряд. Вскоре и в других частях города прозвучали взрывы. Недоумению парижан не было предела — ведь фронт проходил в 90 км от Парижа. Позже выяснилось, что это стреляла знаменитая «Длинная Берта», она же «Парижанка» или «Колоссаль», она же «Труба Кайзера Вильгельма», немецкая сверхдальнобойная пушка.
Эти обстрелы Парижа Алтунян будет вспоминать в Иерусалиме спустя десятилетия.

Но главным событием, с 1915 года омрачившим пребывание Алтуняна во Франции, наполнившим жизнь скорбью и тревогой, стала страшная катастрофа в Малой Азии — «Великое злодеяние», геноцид армянского народа, унесший жизни полутора миллионов человек и разметавший армян по всему земному шару.

Можно ли представить себе отчаяние молодого человека? Ведь его родители оставались на территории Османской империи и от них не было никаких известий вплоть до 1918 года.

И все же это было удивительное время! Со слов самого художника, прибытие в Париж было для него как второе рождение, а годы, проведенные во Франции, явились воплощением детских мечтаний.

И еще. Здесь, в Париже, Мардирос познакомится со своей будущей женой. Этой встрече предшествовало радостное событие: в конце декабря 1918 года Алтунян получил известие, что родители живы и находятся сейчас в Хомсе, в Сирии. Его тетка по такому случаю устроила 5 января 1919 года рождественский прием. Приходской священник, который помогал Мардиросу в розыске родителей, привел с собой нескольких девушек из богатых армянских семей Смирны (о, их родители обладали удивительной интуицией — в 1922 году армянское население Смирны будет безжалостно вырезано турками), над которыми он взял, как это было принято в те годы, опекунство. Одна из девушек, Пепроне Бадрикян (Ани — так звали ее близкие), с первого же взгляда пленила Алтуняна… М-м Гульзар, которой очень пришелся по вкусу выбор племянника, приложила все усилия, чтобы молодые люди поженились.

19 июня 1919 года состоялось венчание Мардироса Алтуняна и Пепроне Бадрикян в вышеупомянутом парижском кафедральном соборе Армянской апостольской церкви на улице Жан Гужон.

Перед молодым зодчим встала проблема выбора: где жить дальше? Хорошо было бы остаться в городе городов Париже или, может, взять и связать судьбу с молодой республикой Арменией, возрождающейся из пепла? Ему хотелось наконец воочию увидеть Эчмиадзин, прикоснуться к древним камням Гарни. А родители? И Алтунян принял решение переехать в находящийся под французским мандатом Ливан, в Бейрут, куда могли бы без особых проблем перебраться и его родные.

Территорию современного Ливана армяне заселяют еще в те давние времена, когда Тиграну Великому удалось отвоевать Финикию от царства Селевкидов и сделать ее частью древней армянской империи (I в. до н.э.). А после принятия Арменией христианства в 301 году паломники прокладывают здесь свой путь в Иерусалим. Во времена турецкого владычества армянское население Ливана сильно сокращается, но после геноцида 1915 года и перехода Сирии и Ливана под управление французских мандаторных властей приток армянских беженцев усиливается, что приводит к созданию крупной диаспоры (на сегодняшний день армянское население Ливана оценивается в 150 тысяч человек). Большая часть общины проживает в Бейруте и районе Матн.

В глазах эстета Алтуняна после Парижа Бейрут выглядит глухой восточной провинцией. Только-только появляются первые трамваи. Старые здания с жуткими пристройками для разрастающихся семей (в ливанском обществе лишь нарождается тенденция к отделению молодых пар от родителей) уродуют вид будущей столицы. Чистота улиц тоже не радует. И если во всем мире диплом Школы изящных искусств считался залогом блестящей карьеры архитектора, то в элитных кругах Бейрута начала 1920-х годов он вызывал лишь вежливое уважение.

Но вот в мае 1926 года провозглашается Ливанская республика (правда, она все еще входит в состав подмандатных территорий Франции), и первым ее президентом становится Шарль Деббас. Именно он начинает разрабатывать планы модернизации страны. Создавая правительственные ведомства, Деббасс придает особое значение департаменту общественных работ, куда в конце 1920-х годов и приглашают архитектора Мардироса Алтунянна. Один из первых же проектов, осуществленных Алтуняном, приносит ему славу талантливого зодчего, а Бейруту — архитектурный символ современного развивающегося города с древними корнями. Речь идет о здании парламента, построенном в 1933 году, конечно же, в стиле боз-ар. Как утверждает справочная литература, «здание имеет симметричную структуру в ориенталистском возрожденческом стиле с артикуляцией историческими отсылками на нео-мамлюкские овертона». В переводе на человеческий язык это означает, что заказчики хотели видеть в будущем произведении особые ливанские национальные черты. И они их увидели.

Как и в Париже, центральная площадь в Бейруте носит название Этуаль, то есть Звезда, ибо от нее во все стороны расходятся лучи-улицы. Когда-то тут располагался римский форум, ныне — как раз здание парламента. А в центре площади возвышается изящная часовая башня, называемая Абед в честь инициатора и спонсора ее возведения, богатого мексиканца с ливанскими корнями Мигеля Абеда.

Он объявил конкурс на лучший проект. Победителю полагался денежный приз в размере 150 турецких лир. Конкурс выиграл Мардирос Алтунян, и возведенная в1934 году часовая башня Абед стала одним из символов ливанской столицы.

Благодаря дружбе с Шарлем Кормом, Алтунян смог установить контакты с ливанским истеблишментом и с высшими политическими кругами республики. Авторитет «архитектора боз-ара», как его нарекли в высших сферах, возрастал с каждым днем, как возрастало и число желающих построить виллу по чертежам Алтуняна.

Жорж Бей Хаймари, Камилла Эдде, Камиль Нагиб Бей Абуссуан, Мушег Серопян, Мустафа Халди, Абро Аброян, Омар Даук — что говорят нам эти имена тогдашних хозяев левантийской жизни? Кто вспомнит о том, что среди перечисленных лиц — министр финансов, канцлер, жена президента, мэр Бейрута? А объединяет их то, что роскошные их фазенды в престижном районе Хамра или в горном местечке Алей, в архитектуре которых умело сочетались западные технологии и восточное воображение, построены по проектам Мардироса Алтуняна.

Помимо частных заказов архитектор в 1930-е годы трудился и над реализацией ряда общественных проектов, среди которых армянский санаторий Азуни в заповедной долине Шуф, мусульманская мечеть имама Абу-Бакра в Бейруте, многоквартирные дома на улице Спирс в Бейруте. В эти же годы Алтунян отвечал за реставрацию церквей и мечетей в разных регионах страны, а также рисовал эскизы ливанских монет и медалей.

В 1939 году Ливан пригласили участвовать в нью-йоркской всемирной выставке World Expo. Шарль Корм, отвечающий за оформление ливанского павильона, обращается к другу Алтуняну с просьбой написать четыре картины на темы финикийской истории. И хотя в это время все силы и время Мардирос посвящает строительству собора Св. Григория Просветителя, он пишет эти картины, одна из которых впоследствии будет приобретена президентом Ливана Эмилем Эдде.

…В романе американского писателя Эдвина Гилберта «Камни его родины» герой, рассуждая о предназначении архитектора, высказывает мысль, что главным испытанием профессиональных качеств зодчего является работа над проектированием церквей. Вершина архитектурного творчества Мардироса Алтуняна — армянский кафедральный собор Св. Григора Лусоворича (Св. Григория Просветителя) в Антелиасе, городке в 5 км севернее Бейрута. Для Армянской апостольской церкви этот собор имеет особое значение, ибо здесь располагается престол ее Киликийского католикосата.

День 17 мая 1937 года войдет в анналы Католикосата Великого Дома Киликии как большой праздник, ибо в этот день был заложен первый камень в основание фундамента будущего храма. В 1940 году здание собора, выполненное в традиционном армянском стиле (инженер — Хосров Ерамиян), но под безусловным влиянием лучших традиций боз-ара, возведено, и Мардирос Алтунян приступает к следующему этапу работы: он создает серию художественных монументальных полотен на тему христианской истории Армении для внутреннего убранства собора. Такие картины, как «Крещение Св. Григором царя Трдата», «Основание храма Сурб Эчмиадзин», «Война Вардананц», воспринимаются посетителями как смелое и яркое свидетельство национальной гордости и надежды на сохранение духовных ценностей армянского народа. 10 марта 1940 года собор освящает архиепископ Петрос Сараджян.

По мнению академика Вараздата Артуняна, собор в Антилиасе — подлинная жемчужина армянского зодчества.

И нет ничего удивительного в том, что иерусалимский патриарх ААЦ Гурег Исраэлян (ну чем не царь Соломон?) во время визита в Антилиас был очарован и архитектурой храма, и его дизайном, а особенно — картинами кисти Алтуняна. В 1944 году Мардирос получает из Иерусалима официальное приглашение принять участие в ремонте и новом оформлении армянского придела Св. Григора Лусоворича (Св. Григория Просветителя) в Храме Гроба Господня.

26 мая 1945 года был заключен официальный договор с иерусалимской патриархией ААЦ. 7 ноября 1945 года Алтунян с супругой прибывают в Иерусалим. Привезенные эскизы (над ними Алтунян трудился полгода) получают одобрение специальной комиссии, в которую входят представители не только патриархии, но и британской администрации, ученые и деятели искусств. И художник приступает к работе. Краски и кисти доставляют из Бейрута, холст — из Америки, ореховые рамы особого качества — из Сирии.

Подберем же, в традициях финикийского друга Корма, подходящую к случаю библейскую цитату:

И сделал Хирам умывальницы и лопатки и чаши. И кончил Хирам всю работу, которую производил у царя Соломона для храма Господня: два столба и две опояски венцов, которые на верху столбов, и две сетки для покрытия двух опоясок венцов, которые на верху столбов; и четыреста гранатовых яблок на двух сетках; два ряда гранатовых яблок для каждой сетки, для покрытия двух опоясок венцов, которые на столбах; и десять подстав и десять умывальниц на подставах; одно море и двенадцать волов под морем; и тазы, и лопатки, и чаши. Все вещи, которые сделал Хирам царю Соломону для храма Господа, были из полированной меди 3 Цар 7:40-44

…Не стоит только забывать про исторический фон. А он отнюдь не пасторален. 1 сентября 1939 года начинается Вторая мировая война. В 1940 году Франция оккупирована Германией. В Ливане — переворот, сформировано новое правительство. В 1943 году Ливан официально обретает независимость. В 1947 году Британия отказывается от мандата на Палестину, а ООН принимает резолюцию о создании двух государств в Палестине, еврейского и арабского. В 1948 году, сразу после отмены действия британского мандата и провозглашения независимости государства Израиль, пять мусульманских стран (Египет, Ливан, Трансиордания, Сирия, Ирак) начинают военные действия против Израиля. 28 мая 1948 года арабский легион Трансиордании полностью захватывает Старый город Иерусалима.

Захвачен, естественно, и Армянский квартал, где на территории монастыря Св. Иакова квартирует и работает в мастерской Мардирос Алтунян. Кто мог предположить, что «командировка» растянется на пять лет? А ведь Алтунян вынашивал планы, что после окончания работ в Храме Гроба Господня он сможет выбраться, пользуясь послевоенной оттепелью в международных отношениях, в советскую Армению, к святыням и шедеврам армянского искусства, к которым он стремился столько лет. Увы, летом 1948 года в Иерусалиме о поездке в Армению можно было только мечтать, а такие реалии, как артобстрелы, напоминали Париж в марте 1918-го.

Возможно поэтому то, что изображает Алтунян на холстах для Храма Гроба Господня, находится как бы на границе сна и реальности. К 1947 году написано 12 работ небольшого формата, а к 1950 году — еще пять полотен по 12 кв. м.

И вот 4 ноября 1950 года состоялся крестный ход с торжественным переносом картин из Армянского квартала в Храм Гроба Господня. В приделе Св. Григора Лусоворича картины были освящены и помазаны миром.

Так уж повелось, что обыкновенно этот придел именуется «капеллой Св. Елены», ибо связывается с историей обретения в 325 году Креста Еленой, матерью императора Константина, и соотносится с криптой им возведенного храма. Примерно с XV века подземной трехнефной базиликой владеют армяне, и уже тогда придел освящается во имя св. Григория Просветителя. Согласно преданиям, Григорий Парфянин (Григор Партев), в 301 году обративший в христианство армянского царя Трдата III, по прибытию в Иерусалим уединился в пещере, которой впоследствии и суждено было стать приделом Св. Григория. Когда же, спустя семь лет покинув место аскезы, он молился накануне Пасхи у Гроба Господня, то Всевышний удостоил его Благодатного света, чудесным образом воспламенив лампады. Это событие послужило основой для прозвища Просветитель.

Из 17 созданных Алтуняном картин, посвященных истории христианства в Армении, 14 шедевров находятся здесь.

Скончался Мардирос Алтунян в Бейруте в 1958 году. Почти полстолетия о нем не вспоминали. Но в конце XX века вышла книга его сына, Ашота Алтуняна, «В поисках обретенного времени», посвященная отцу, а совсем недавно Мардиросу Алтуняну был открыт памятник в Бейруте.

Ну а мы, иерусалимцы, имеющие прекрасную возможность хоть ежедневно любоваться полотнами этого мастера, постараемся и впредь не забывать чужестранных хирамов.