Быть аутсайдером непросто, однако в известной мере и приятно. Холодным и жестоким взором ты можешь наблюдать за суетой тех, которые не допустили тебя в свой круг. Можешь говорить все, что о них думаешь, ну или почти все, принимая во внимание строгость режима и возможность оказаться в опале еще более глубокой, чем та, которой уже удостоился. В известной мере аутсайдер — зеркальное отображение власть имущего, ибо он может себе позволить видеть в том, кто сегодня правит бал, не живого человека, а абстрактного иного, противника. В аггадическом рассказе из антологии VI века «Ваикра Рабба» (на книгу Левит) мы встретимся с едва ли не самым серьезным аутсайдером талмудической эпохи и увидим, в чем его величие.
Ваикра Рабба 28:2
Шимон, сын Рабби, устраивал пир для своего сына.
Пошел (Шимон) и позвал всех мудрецов, но забыл про Бар-Каппару.
Пошел тот и так написал на воротах: «После веселия смерть — что останется от веселия?»
Сказал тот (Шимон): Кто это сделал мне так?! Есть ли кто-нибудь, кого мы не позвали?
Ответили ему: Бар-Каппара — тот, кого забыл ты позвать.
Сказал: Но позвать теперь его одного… позорно это.
Пошел и устроил еще один пир и позвал всех мудрецов и Бар-Каппару с ними.
На всякое блюдо, что подавали им, он (Бар-Каппара) говорил три сотни притч о том лисе. И не прикасались гости к кушаньям, слушая его, пока те не остывали и их не выносили оттуда.
Спросил рабби Шимон у слуг: Отчего блюда нетронуты?
Сказали ему: Некий старец сидит там и на каждое блюдо говорит три сотни притч, (кушанья) остывают и никто их не ест.
Вышел к нему и сказал: Что я сделал тебе, что ты испортил мне мою еду?!
Ответил ему: Разве еда твоя мне нужна? Ведь сказал Шломо: «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Эккл 1:3), а что сказано далее: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки» (Эккл 1:4).
А потом простили они друг друга, и стал между ними мир.
И тогда сказал ему (рабби Шимону — Бар-Каппара): Этот мир, он не твой, но дал тебе в нем Бог покой. А в грядущем мире, который весь твой, воздаст тебе сторицей.
Герой нашего рассказа — аутсайдер со стажем. Об этом человеке мы знаем, увы, не так много. По сути дела, мы даже не знаем, Бар-Каппара — его имя или родовое прозвище, и трудно сказать, имеет ли он отношение к рабби Эльазару га-Каппара, который иногда упоминается на страницах Талмуда. Наш Бар-Каппара был учеником Йегуды га-Наси (Патриарха, Рабби) и учителем многих знаменитых мудрецов. Более поздние талмудические учителя указывают его в качестве автора некой альтернативной Мишны. Вместе с тем он навряд ли когда-либо удостаивался академической должности и не имел титула рабби. В самом начале своей ученой карьеры он оказался вовлеченным в конфликт со своим патроном, мэтром рабби Йегудой га-Наси, и позднее (было ли это причиной или следствием?) жестоко критиковал того. Титула он был лишен вполне осознанно, приказом патриарха, оказавшись в списке опальных современников великого человека.
Иерусалимский Талмуд (Моэд Катан 3:1 81 г) донес до нас одну из реконструкций конфликта между Рабби и Бар-Каппарой в рассказе, который я все время хочу кому-нибудь поведать, но пока не решаюсь этого сделать. Потерпи и ты, мой читатель. Как-нибудь в другой раз я расскажу тебе эту историю.
Итак, согласно нашему сюжету, Бар-Каппара уже стар, а его учитель, сыгравший столь роковую роль в жизни ученика, давно оставил сей мир. Во главе патриархата, как тогда было принято, стоит старший сын покойного, а младший, занимая какую-то достаточно важную должность в патриаршей иерархии, живет спокойной жизнью. В данный момент, решив женить сына, этот добропорядочный горожанин устраивает в честь свадьбы пир. На который, как водится, он зовет всех мудрецов — то ли города Циппори, в коем была тогда резиденция патриарха, то ли всей Галилеи. Он забывает лишь об одиноком и лишенном титула Бар-Каппаре. Скорее всего, не со зла — кто ж о нем, старике, упомнит.
И пиршество удалось бы на славу, если бы на вратах патриаршей резиденции не появилась загадочная надпись, стилизованная под библейское изречение. Ее автор говорит примерно следующее: «Если после всех веселий и радостей смерть все равно неизбежна, велика ли ценность всех этих увеселений, сама память о которых исчезнет по мере ухода участников?» На самом деле это парафраза, к которой я еще собираюсь вернуться.
Надпись на воротах, уже ввиду своей поэтичной непонятности, явно кажется пирующим угрозой, чем-то вроде проклятия, обещающего смерть тем, кто проводит дни свои в пирах. Личность писавшего не вызывает сомнений — Бар-Каппара известен и своим литературным талантом, и своим оппозиционным настроем к дому патриарха.
По-видимому, это был своего рода риторический жанр, упоминания о котором сохранились в талмудической литературе, но сами образцы его, увы, до нас почти не дошли. Что-то в содержании рассказов Бар-Каппары или (и?) в том, как он их излагает, настолько гипнотизирует аудиторию, что блюда так и остаются лишь инспирирующим фактором риторики: все внимание гостей приковано к оратору, о еде они и не вспоминают. Это ли не мечта любого проповедника — говорить так, что даже студентка на последнем ряду отведет глаза от зеркальца, а сосед — от нее самой? Или так, чтобы гости во время застолья забыли о яствах?!
Таков наш герой — великий оратор, каким хотел бы стать всякий ученик мудреца, но и дерзкий аутсайдер — роль, пожалуй, тоже привлекательная, но явно не всякий хотел бы ее сыграть.
По ходу рассказа выясняется, что устроителя пира нет среди внимающих оратору мудрецов. В этом можно усмотреть иронию рассказчика, который хочет намекнуть на то, что младший сын Рабби вообще не по этой части. Шимон — рачительный хозяин, его внимание поглощено организацией пира, церемониями вноса и выноса блюд, меню трапезы и списком вин. Риторические упражнения и интеллектуальные забавы? Это не для него.
О том, что участники симпозиума завоеваны и взяты в плен неким оратором, хозяин узнает лишь после того, как блюда тщательно продуманного меню нетронутыми возвращаются на кухню, что вызывает его недоумение и гнев. Организация трапезы требует немалых усилий, которые должны принести свои плоды — сытые и довольные гости в конце симпозиума должны прославлять хозяев.
А на сей раз план устроителя пира был в том, что даже старый смутьян, который марает ворота своими граффити, будет в конце концов приручен. Каково же было удивление Шимона, когда он обнаружил, что симпозиархом стал именно этот возмутитель спокойствия и вместо панегирика щедрому хозяину он потешает собравшихся притчами про лис. Тот, кого хотели умиротворить, опять расстраивает все планы. Хозяин, столь искушенный в устройстве пиров, сталкивается с явной неблагодарностью: его еда возвращается обратно на кухню! Шимон гневается и выплескивает свои страдания прямо в лицо строптивому гостю.
Бар-Каппара не совсем понимает боль сына патриарха, но собственную боль, страдание человека, отвергнутого двором, слова хозяина дома помогают ему ощутить. Разве пищу из рук богатого мецената желает получить наш герой?! Разве ради этого он пришел на пир, только для того, чтобы быть в числе приглашенных, начертал он свое граффити на вратах патриаршего дома?! Нет, он просто хотел быть услышанным. Его слова не были угрозой и не сулили беды, а всего лишь истолковывали стихи Экклезиаста, несколько ироническим образом обращая их на происходящее в этом доме. Библейский мудрец говорит о человеке-труженике: «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Эккл 1:3), Это — сокрушенное недоумение по поводу тщетности попыток оставить о себе память на земле, которая пребывает вечно, но населяющие ее смертны. Человек — временный житель этого мира, стало быть, чужой в нем. Мир не принадлежит ему. И хорошо бы смирно прожить свою жизнь, лишь изредка недоумевая о несовершенстве мироздания, как на то намекает Экклезиаст.
Но из этой же мудрости можно неправильно заключить, что лучше проводить свои земные дни в увеселениях, раз от твоих трудов все равно ничего не остается. Именно такой способ взаимоотношения с действительностью, по мнению Бар-Каппары, избрал сын патриарха, проводя свою жизнь в пирах. Граффити, утверждает аутсайдер, было написано им вовсе не для того, чтобы прийти на пир, но для исправления путей, по которым идет сын Рабби. Старец говорит о том дне, когда «отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы» (Эккл 12:5), а этот день не за горами. И пора уже перестать забавляться увеселениями и пирами, сколь бы ни были они любезны сердцу смертного.
Не просящим о милости смутьяном, но гневным обличителем хочет вернуться Бар-Каппара в дом патриарха, туда, куда уже при жизни прежнего владельца он не был вхож.
Рассказчик не утруждает читателя аргументами пораженного и смущенного устроителя пира, но дает понять, что тот успокоил разгневанного старца, который, поостыв, даже подружился с сыном своего сурового учителя. А прощаясь с хозяином дома, нашел нужным его благословить, раскрыв в благословении толкование, часть которого он написал на воротах, а часть выкрикнул в гневе на пиру.
Вселенная действительно чужда человеку, она безразлично существует и после его смерти. Этот мир нам не принадлежит, и лишь в грядущем, когда огрехи мироздания будут исправлены наилучшим образом, а человек вступит во владение миром, смерть будет побеждена. Пока же и скорбный труженик, и вечно пьяный гедонист остаются в этом несовершенном мире. И лишь мудрец способен над ним подняться, обретая грядущее, в коем все приглашенные удостоятся пира, вне зависимости от того, насколько часто их звали на пиры сильные мира сего. Таково утешение талмудического аутсайдера — он удостоится покоя в будущем мире, он уповает на иные пиры, а потому может пренебречь роскошными трапезами властей предержащих.
Имея подобное утешение, старец готов поделиться им с тем, кого еще недавно уличал в гедонизме. Оказывается, хозяин дома лишь на первый взгляд достоин порицания. На самом деле, он не входит в число возвеличенных в этом мире в ущерб миру грядущему. Бог позволил сыну Рабби хлопотать на своих пирах, но воздаст ему и в будущем.
Величие аутсайдера проявляется не в том, что он может бесстрашно бичевать пороки общества и гневно выкрикнуть правду в лицо облеченным властью, а в том, что он способен увидеть в конформистах живых людей, не лишенных определенных достоинств. А это, согласись, мой читатель, совсем непросто.
