"Все газетные цитаты, приведенные в книге, — подлинные. Автор по национальности — русский", - так предварила свой роман "Свежо предание", написанный в 1962 году, Елена Сергеевна Вентцель, публиковавшаяся под псевдонимом И. Грекова. Дочь известного в Петербурге учителя математики Сергея Федоровича Долгинцева, Е. Вентцель и сама стала математиком, профессором в Академии им. Жуковского и написала знаменитый учебник по теории вероятностей.
Ее первый рассказ, "За проходной", был опубликован в "Новом мире" в 1962 году. В 1966 году вышла ее первая книжка "Под фонарем". И. Грекова - автор советских "кампусных" и производственных романов (в самом хорошем смысле этих слов). Один ее роман так и называется - "Кафедра" - и повествует о жизни студентов и преподавателей кафедры математики одного технического вуза. Два основных сюжета - профессиональные проблемы и личные отношения - переплетаясь, создают увлекательное повествование, а кульминационным моментом становится защита диссертации, заседание кафедры или, в случае производственного романа, - ожидание исхода научного исследования. В наше время подобная сюжетная структура используется в медицинских сериалах.
По роману И. Грековой "Хозяйка гостиницы" Станислав Говорухин снял фильм "Благословите женщину".
И.ГрековаНа днях этот роман переиздает "Текст" в серии "Проза еврейской жизни". Он может показаться наивным - факты, изложенные в нем, мы давно знаем; известны и все возможные трактовки. Однако почти научная точность, с которой И. Грекова изображает своих героев и их переживания - сложные, тонкие, банальные и трагические - не может не привлекать.
Отрывок, который мы публикуем, рассказывает о банальной ситуации - мальчика в школе обозвали жидом - и небанальном выходе, который придумала умная и, как бы сейчас сказали, креативная мама этого мальчика. Перед нами очень показательный фрагмент. Это относится не только к русским и евреям, не только к национальной, так сказать, ксенофобии. Народ и интеллигенция, физики и лирики, отцы и дети - не всегда, даже при наличии добрых намерений, им удается преодолеть взаимное отторжение. И причиной является не идеология, а нечто, выражающееся в мелочах. Быт, привычки, досуг, тип юмора, стиль жизни. Стиль. Просто стиль.
А.В.
Свежо предание
Были такие плохие люди, давно, до революции: цари. А другие, простые, рабочие, добрые люди хотели их свергнуть, прогнать, чтобы всем было хорошо. А они, цари, боялись за свою власть. И чтобы крепче за нее держаться, старались ссорить между собой простых людей. А простые люди были разные: русские, татары, армяне, евреи. Цари, жандармы, урядники натравливали их друг на друга, чтобы помешать простым людям объединиться. Попробуй переломи веник — не выйдет, а по одному прутику всякий переломит. Царям выгодно было, чтобы простые люди друг друга ненавидели, вот они и распускали всякие небылицы. Особенно доставалось евреям. Про них говорили, что будто бы они распяли Христа (кто такой Христос, Костя знал немного от тети Дуни и спрашивать не стал). Больше того: про евреев выдумали, будто они пьют человеческую кровь! Когда в стране было что-нибудь неладно — неудачная война, хлеба не хватало или что-нибудь еще, — цари, жандармы, урядники пускали слух, что виноваты во всем евреи. И русские простые люди, сами не понимая, что делают, шли бить евреев. Это называлось "еврейский погром". Шли и убивали евреев: стариков, старух, малых детей...
Тут Костя даже испугался: так побледнела мама. Но она быстро оправилась, стала как всегда, и он спросил:
— А потом?
— А потом сделали революцию. Прогнали царя. Прогнали жандармов, урядников. Простые люди — рабочие, крестьяне — сами стали править страной. И всем стало хорошо. Все стали равными: русские, татары, армяне, евреи. И сейчас никто никого не может дразнить и бить за то, что он татарин, армянин или еврей. И никогда этого больше не будет.
— Понял, — сказал Костя. — А что такое "жид"?
— "Жид" — это плохое, обидное слово, кличка, которой до революции плохие люди называли евреев. Никогда не говори этого слова.
— Не буду, — пообещал Костя. — А почему он мне сказал "жид"?
— Глупый он, — сказала мама и в первый раз засмеялась. — Услышал где-нибудь и повторяет.
— Что же мне делать, если он опять скажет "жид"? Бить его, что ли?
— Нет, зачем бить? Пригласи его к нам в гости.
Когда Володька Жуков на переменке опять крикнул ему "жид", у Кости так и чесались руки его оттузить, но он сказал: "Приходи ко мне в гости". Вид у него был не очень гостеприимный.
— К тебе? — переспросил Володька.
— К нам. Мама велела тебя пригласить. Сегодня вечером приходи.
— Очень мне нужно, — сказал Володька. — Чего я у вас не видал?
Но все-таки вечером он пришел. Костя отворил дверь. Володька вошел и мялся. В школе он был бойкий, шкодливый паренек, а здесь почему-то робел. И зачем он только пришел?..
Костя был, как хозяин, приветлив:
— Ну-ну, раздевайся.
Он сам снял с Володьки кожушок — предмет зависти всего класса, — повесил, шапку взял из рук и положил на подзеркальник.
Тут вышла маленькая кудрявая женщина, ростом немного повыше Кости, улыбнулась голубыми зубками и картаво сказала: "Здравствуйте". Это она его на "вы"? Чудно!
Сопя и смущаясь, он прошел в комнату. Она показалась ему странной. Неужели они здесь живут? Нет занавесок на окнах. Нет кровати. Нет картин, фотографий, только один Ленин над письменным столом. Стенные часы, высокие, не висят — стоят на полу, вроде башни. И не идут: сейчас вечер, а на них — половина второго, маятник не качается. А на письменном столе, на подоконнике, на стульях — книги, книги, навалом. А буфета нет. Где же у них посуда? Может, у них и посуды нет?
Посуда у них оказалась. Костина мать вынула ее из фанерной тумбочки — несколько обмызганных чашек, блюдца, ложки, один ножик — и стала на стол накрывать. Костя помогал, уронил блюдечко, разбил — она только засмеялась. Вместо блюдца пришлось поставить глубокую тарелку. Костя с матерью потешались, глядя, как смешно и сиротливо стояла синяя чашка на белой тарелке и "для утешения" положила к ней, вместо чайной, столовую ложку, но и этого им показалось мало — дали разливательную, "половник". "Чур, я буду пить из этой чашки!" — завопил Костя. Володька молчал и думал: "А у нас сервиз". И в самом деле, у них дома был чайный сервиз — двенадцать тоненьких, бледных фарфоровых чашек с фиалками, с золотым ободком, и среди них чайник — важный, как учитель. Сервиз стоял в "горке" и подавался только самым почетным гостям. Володю с сестренкой тогда угоняли спать.
Сели за стол. Костина мама внесла целое блюдо теплых, только что испеченных булочек. Булочки — так себе, темноватые, не из лучшей муки, дома у Володьки таких не подавали, гостям особенно. Но Костина мать предупредила: "Кусайте осторожнее, в каждой булочке — сюрприз!" Володька куснул булочку — в ней оказался запечен карандаш на золотой цепочке. Взял другую — в ней перышко! Костя тоже взял две булочки и нашел в одной — крохотную бутылочку, в другой — ключик. "От чего ключик?" — закричал Костя. "От счастья", — как-то загадочно ответила мать. Володька подумал: "А у меня карандашик, это лучше, чем ключик какой-то, от чего, непонятно". Ему хотелось взять еще булочку и посмотреть, что в ней будет. Костина мать, видно, заметила и дала ему третью. Он ее есть не стал (невкусно), а только разломил и вынул крохотную куколку, в полмизинца ростом стесняясь, положил на стол, сказал басом: "Сестренке снесу", — и заторопился домой. "Нет, мы тебя еще не пустим, — сказала Костина мать, — а для сестренки я тебе дам еще две — нет, три булочки!" — сама пошла в переднюю и сунула в карманы кожушка по булочке, третья не помещалась, она ее положила в шапку. "Нет, она все-таки ничего, — думал Володька, — хотя и странная".
Вернувшись в комнату, они стали играть в какие-то глупые игры. Володьке даже нравилось, но он чувствовал, что глупо. Они завязывали кому-нибудь глаза, катали его по дивану, как мешок, потом он должен был встать и показать пальцем, где дверь, где окно (смеху было, когда ошибался!). Потом они переставили все вещи, из стола сделали дом, из табуретки — собачью будку. Туда влез Костя, согнулся в три погибели и лаял. Тут уж хохотали все, и Володька тоже. Под столом устроили квартиру и стали играть, будто там живут. Сделали из шляпной коробки маленький столик, накрыли: вместо чашек всякая ерунда — баночка из-под горчицы, солонка, чернильницы без чернил. В чернильнице чай стал лиловый — Костя его попробовал, по подбородку потекли лиловые слюни. Прежде чем послать Костю умываться, мама еще нарисовала ему на лбу вторую пару глаз. Очень было смешно, но и стыдно немножко. Володька думал: "А еще взрослая!"
Когда вылезли из-под стола и умылись, Костина мама сказала: "Ну, хватит безобразничать, будем играть в писателей". Володька нахмурился: писать он не любил. Но писать оказалось не нужно. Они просто сочиняли рассказы. Один начинал, обрывал на самом интересном месте, потом продолжал другой, потом — третий. Все старались посмешнее. Чтобы трамвай ходил на дуге или бабочка штаны носила... Володька сперва стеснялся (вот уж кто из троих чувствовал себя взрослым!), но потом разошелся и он. Он опьянел от глупостей и хохотал так, что даже в животе кололо. Под конец они устали, вымотались, притихли и только время от времени пофыркивали, вспоминая самое смешное.
Тут неожиданно раздалось шипение, и часы начали бить. С ними это иногда случалось: они начинали самопроизвольно бить в любое время дня и ночи, особенно если Костя перед тем ковырялся в механизме. Усмирить их в таких случаях было невозможно: их клали набок, встряхивали, а они все били. Володька этого не знал и считал удары. Досчитав до пятнадцати, он забеспокоился и вспомнил, что ему строго-настрого велели возвращаться не позже половины десятого. "Ты их не слушай, это они так", — успокаивал его Костя. Но все равно он пошел домой. Эти часы его доконали.
Он долго мешкал в передней, напяливал кожушок, перекладывая булочку из руки в руку. А часы все били. Костя с матерью стояли обнявшись и смотрели на него. Почти одного роста: она маленькая, он — большой. Чужие, какие чужие! Наконец с трудом он ушел.
Он шел по лестнице и мял булочку в руках. У него было смутно на душе, стыдно, что он хохотал вместе с ними, как маленький. Все у него там было, в душе: и тоска, и зависть, и гордость: "а у нас сервиз". Ну так что же, что сервиз?
Сойдя вниз, он бросил булочку, сжал кулак и погрозился кому-то там, наверху:
— У, жиды проклятые!
Потом пошел к себе домой.
Еще почитать:
Голубая чашка
Такси-блюз
Примо Леви
