Чем темнее становилось во дворе, тем светлее становилось в комнатах. Когда взрослые возвращались из синагоги, на столе уже приветливо шумел самовар. Все были утомлены постом и молитвой, но никто не прикасался ни к еде, ни к питью; все терпеливо ждали, пока отец и остальные посетители синагоги умоются и причешутся – ведь утром это делать запрещалось.

«Мальчик, ты откуда»? Я ответил: «Я из Москвы и еду в Испанию». При этом у меня стучали зубы.

«Букник» всегда подозревал, что очень многие его читатели когда-то были вундеркиндами (кажется, это называется — «контингент»). И вот доказательство: ваши смешные и печальные, милые и временами слегка пугающие истории о том, какими вундеркиндами вы были и чем все это кончилось. Или не кончилось.
Спасибо всем авторам за доверие.

Про имитацию пистолета, имитацию мальчика и разговоры, которые на поверку оказываются беседами с самим собой. Короткая проза израильского писателя Дмитрия Дейча.

Людмила Улицкая и Александр Кабаков о книге «Детство 45–53: а завтра будет счастье», о ностальгии по страшному времени и о лучшем периоде XX столетия.

Зимой, о боги, зимой школьная форма для девочек предусматривала джинсовые брючки и пиджак. Потом — не джинсовые, а шерстяные. Еще более ненавистные потому, что внешне совсем не отличались от мальчиковой формы.

Реб Мойше Маковер был уже стар, с белой бородой, которую он все время теребил: то кусал, то дергал, то жевал ее. Он пожирал ее с огромным аппетитом, разбрасывая вырванные волосы по страницам книг. Борода выглядела ощипанной. Все смотрели на его бороду с удивлением. «Она не подстрижена, не дай Б-г, она обкусана», — быстро оправдывался он.

Учились с восьми утра до восьми вечера. Пока меламед занимался с одной группой, другая должна была сидеть без дела и молчать. Только девочки после нескольких часов учения у меламедши шли домой. Как я завидовал девочкам и жаловался на Б-га, зачем он сотворил меня мальчиком.

«Гражданин. Окончился ХVIII съезд ВКП(б) и на нем еще раз прокричали о свободе. Но где же эта свобода ее то и не видно. Попробуй ты только пискнуть против Советской власти… Изобилие — кричат на съезде, а ты гражданин не можешь достать без очереди молока, мануфактуры не говоря уже об обуви. Масло есть только в столице. ДЕРЕВНИ ГОЛОДАЮТ. Делай сам вывод гражданин, а мы сказали свое слово».

Молодые люди на ехавших колонной грузовиках проделывали акробатические трюки, и, когда они медленно ехали по так называемому Железному мосту от одного берега Даугавы к другому, я услышала как мужские голоса распевают песню: «Вперед, вперед, братья, бросим жидов в Даугаву».

Было в Москве моего детства еще одно зачарованное место. Когда мы жили в центре и когда мой отец, да пребудет душа его в покое, не был пьян и не был занят работой (а такое благоприятное сочетание звезд случалось нечасто), мы шли с ним пешком на стадион «Динамо». Смотреть, как играют в городки. Подбирать каштаны на аллеях. Болеть за футбол с трибун, на которые в те далекие годы можно было проносить хоть лимонад, хоть пиво.

Дома среди окружающих я видела нужду, прониклась сочувствием к людям. Меня учили правдивости, труду; я остро реагировала на проявление лжи, на социальное неравенство людей. Стала проникаться ненавистью к царскому режиму, который преследовал рабочих, революционеров, стремящихся к правде, к справедливости, защищающих народ.

Историк Филипп Арьес утверждал, что в средневековом европейском обществе понятия детства не существовало. «Эшколот» решил выяснить, как обстояли непростые детские дела в средневековом еврейском обществе...

— Почем ваша скумбрия? — спрашивает нараспев, растягивая слова, покупательница.
— Гривенник десяток, — отвечает торговка.
— Дорого.
— Вам дорого — так снимайте платье, кидайтесь у море и ловите сами, так вам будет бесплатно.

Медаль за «За заслуги перед Германией» получила сама не знаю за что. За вклад какой-то куда-то. Вроде я ничего никуда не вкладывала. Официально — за вклад в немецко-еврейское взаимопонимание, как-то так. Я ее не ношу — у меня есть брошки покрасивее.

А еще в детстве можно было за пять минут дойти до Патриарших прудов (зато сейчас можно доехать на прямом автобусе до Иерусалима, но это так, к слову пришлось). На Патриарших прудах со стороны Малой Бронной стояли автоматы с газированной водой: с сиропом и без сиропа (3 или 1 копейка соответственно, кто же этого не помнит?) И было два вида сиропа: апельсиновый и лимонный. Я предпочитал последний.

Когда я забирал дочку из сада, она рыдала. Я выслушал душераздирающую историю. Детсадовцы отправились на традиционную экскурсию в зоопарк — через заветную калитку. И там моя дочь стала жертвой зловещего преступления. Ганав-кис вытянул из заднего кармана Алискиных джинсов папин ластик. Ганав-кисом оказался малыш обезьяны. Украденное он сбыл своей маме, которая немедленно проглотила кусок резины.

«...тобой наполнена вся моя жизнь, тобой одной только живу и любовь к тебе, так же, как и любовь к Родине, позволяет все трудности и испытания легко переносить и надеяться, что скоро вернусь и твое чистое сердце, излучая мощные потоки любви, согреет меня и еще больше осчастливит нашу дружбу, так окрепшую и закалившуюся в боях за Родину»