Иллюстрацией стилистики и проблематики Библиотеки еврейских текстов послужит не отрывок из древнего трактата, а фрагмент эссе Гилеля Цейтлина (1871-1942) – писателя, журналиста, философа и мистика, написанный сравнительно недавно, в 1910 году – «Хасидизм: школы и направления». Этот выбор не случаен – Цейтлин позволяет современному читателю ощутить неповторимый аромат еврейской мистики в большей степени, чем какой-либо другой автор, обращающийся к широкой аудитории, и вместе с тем не отступает ни на шаг от оригинальных произведений хасидских учителей.
Труды Цейтлина – может быть, наиболее яркого, парадоксального и загадочного из исследователей хасидизма, наверное, потому, что сам он был в большей степени мистиком, чем ученым – отмечены глубоким эмоциональным накалом и совершенной искренностью. Трудно определить жанр, к которому они принадлежат – историческое исследование, философская эссеистика и мистическое пророчество в них сплетены воедино. Сам Гилель Цейтлин находился вне всех привычных категорий. Он не ученый, не раввин, не ересиарх и даже не журналист, хотя при жизни много публиковался в еврейской периодике. Несмотря на это, он оказал значительное влияние как на все последующие научные изыскания в области еврейского мистицизма, так и на осмысление сути хасидского служения в новейшую эпоху. «Хасидизм: школы и направления» в полной мере представляет особенности его многогранного таланта. Актуальное звучание этого эссе, его открытость и доступность, позволяют читателю прикоснуться к основам каббалы и хасидизма и отправиться на поиски собственного духовного пути.
Представляемый здесь отрывок посвящен одной из самых животрепещущих тем, на протяжении веков и тысячелетий занимающей все духовные учения, в том числе и иудаизм, – природе зла и возможности его исправления. Согласно хасидскому мировоззрению, зло онтологически обусловлено Творением, его причины таятся в изначальном самоумалении Творца, в сокращении и разделении Божественной полноты, которые порождают дихотомию света и тьмы, добра и зла, истинного и искаженного. Начиная Творение, Всевышний добровольно наносит себе ущерб – создает пустое, свободное от себя пространство, в котором только и могут существовать автономные, а потому способные к равноправному диалогу творения, первый человек и его потомки – так описывают начало бытия мистические трактаты. Человеческая жизнь должна быть посвящена духовному переосмыслению повседневного бытия, материального и исполненного зла, и возношению его к высотам духа – то есть уподоблению Богу ради исправления и улучшения мира (тикун олам).
Задача хасида – не только в исполнении предписанных человеку заповедей, но и в исправлении вынужденной порчи, самим Творцом положенной в основу мироздания. Это означает, что в каждом предмете необходимо раскрыть его духовную сущность, уловить истинный смысл каждого явления окружающей нас действительности, понять его высшие причины и с его помощью повлиять на взаимодействие плотского и духовного, телесности и души. Приведенный ниже отрывок посвящен «исправлению посторонних мыслей» – размышлений, отвлекающих человека от Божественного служения и обращающих его к обыденности, приземленности, повседневным заботам и плотским соблазнам. В хасидском учении превращение будничных размышлений в акт духовного самосовершенствования считается одним из наиболее важных аспектов элементов служения.
Вот как объясняет эту практику Гилель Цейтлин:
«В каждом творении этого мира пребывает искра святости, излученная речением Святого, Благословен Он, и оживляющая это творение. Таков вкус еды на устах, ведь когда человек ест, жизненная сила, облаченная в пищу – то есть искра святости – проникает в него и объединяется с жизненной силой самого человека, и прибавляется в нем силы и жизненности. И если верит человек верой истинной и неослабной, что пища эта духовна, что в нее облачена Божественность Святого, Благословен Он; и если обращает он сердце свое и помыслы к сокровенному, приникая душою и мыслию к той жизненной силе, что возросла в нем благодаря искре святости, проникшей в него; если приникает он к Корню, излучающему жизненность, – то эту искру святости, поверженную и изгнанную от Творца Благословенного, возносит он ввысь. И радуется Святой, Благословен Он, радостью великой, ибо смысл человеческого служения в том и состоит, чтобы поверженные искры, падшие в клипот, приблизить к святости»…
Возношение чуждых мыслей подобно возношению искр святости – так же отыскивают во всяком творении святое и чистое и возносят его к Бесконечному. Чем же возношение чуждых мыслей отличается от возношения искр? При возношении искр человек-избавитель силой добра возносит все, что встречает на пути своем; при возношении же чуждых мыслей возвышает он само зло, в его душе коренящееся. В этом новизна хасидского подхода: чтобы отвратиться от зла, нужно не отталкивать его, а напротив, вознести его ввысь, огонь страсти соединить с огнем Божественным. При возношении искр превращают будничное в святое; при возношении чуждых мыслей освящают зло. В чуждой мысли отыскивают святую искру (ибо «жизненность святости пребывает и в клипот», и «в десять корон нечистоты облачается Шхина в тайне, как сказано (Тегилим, 103:19): "И царство Его над всем властвует») и приникают к ней – и тогда все, кроме этой святой искры, устраняется.
«Мысль чуждая и недобрая – строение цельное, но ущербное. Наваливается она на человека, и, отвергнув ее, сбросит он эту мысль с ее духовной ступени и предаст гибели; и потому не отталкивать должно подобные мысли, но исправлять их. Способ же исправления таков: когда только приходит чуждая мысль к человеку, должно ему предаться великому трепету и стыду перед Господом Благословенным, и тогда пусть удерживает он эту мысль (а если не сделает этого, он в опасности, – мысль эта может повредить ему, ибо он не отвергает ее, как сказано: "С Лаваном жил я" (Берешит, 32:5). Поэтому должен человек прежде убояться, пока не удостоверится, что мысль эта не породит в нем зла). А затем пусть обдумает мысль эту тщательно и поймет, что в ней зло, а что – добро, и отделит злое, а доброе выскажет в речах или претворит в деяниях. Тем самым приведет он мысль эту в мир речений или деяний [1] и освободит от пятнавшего ее изъяна. Так пригоршней углей смывают пятно с одежды, и одеяние остается целым, пятно же исчезает».
«Сообщу тебе великую тайну, – говорит рабби Нахум из Чернобыля. – Если приключится вдруг такое с человеком, что пал он и одолели его, упаси Господь, дурные качества, особенно же если овладела им, упаси Господь, страсть любовная, – пусть знает, что желают вознести его, со всем, что сокрыто в душе его, на более высокую ступень. И желают отворить сердце его для любви Господней, дабы удостоился он "дарования Торы свыше". Но возвышению предшествует унижение, так что низвергается человек к истокам этой злой страсти и трепещет перед Господом со ступени падения своего, и в любви порочной укрепляется, дабы пробуждающейся любовью к Творцу, да благословится Его Имя, победить свое злое начало [2]. Этим возносит он себя на ступень высочайшую, и собою выводит все павшие любовные страсти в мир Божественной любви».
* * *
В качестве своего рода постскриптума к словам Гилеля Цейтлина хочется процитировать поучение р. Исраэля из Ружина, опубликованное в книге Бейт Исраэль и пересказанное рабби Авраамом Цеенвиртом, замечательным хасидским учителем наших дней. Поучение это посвящено уникальному подходу хасидизма к пустым и никчемным разговорам:
Отец наш Аврaам, как известно, установил долгую и преисполненную святости утреннюю молитву, чтобы отделить евреев от дурного влияния Другой стороны [3] и приблизить их сердца к Творцу. Взревновал к его заслугам Самаэль, выучил эту утреннюю молитву и забрал себе ее силу, так что, как бы ни молился теперь человек, не ведать ему, кто по-настоящему ее услышит. Затем пришел отец наш Исаак и попытался исправить положение. Установил он послеполуденную молитву, сделав ее столь краткой, чтобы не позавидовал ей Самаэль. Но и он не достиг успеха, а послеполуденная молитва также перешла во власть Другой стороны. После этого пришел Яаков и установил вечернюю молитву, сделав ее рекомендованной, но не обязательной для исполнения. Однако и эта заслуга разожгла зависть Самаэля, он вновь забрал себе молитву, а мудрецы вменили ее в обязанность для ежедневного служения. Тогда пришел в мир Святой Ари и научил людей складывать Божественные имена в надежде, что это искусство сохранится в тайне от Самаэля. Но он тоже потерпел неудачу, ибо ангел зла овладел и этой премудростью. И продолжалось так, пока не пришел рабби Исраэль Баал-Шем-Тов и установил то, на что у Самаэля не достало власти. Объявил рабби Исраэль, что нет служения выше, чем высказывать вслух пустые обыденные слова, но из букв их складывать в уме Божественные имена и, связывая их друг с другом, одухотворять и исправлять мир.
[1] Мир речений (деяний), олам га-дибур (маасе) – в данном контексте, по всей видимости, говорится о нижнем из миров, соответствующем сфире Малхут, где мысль облекается в слова и где совершаются человеческие деяния.
[2] Злое начало (йецер га-ра) – одно из двух начал или побуждений, определяющих, согласно раввинистической традиции, поведение человека. Злое начало угнездилось в человеческом сердце после грехопадения и с тех не перестает склонять род человеческий к злым, греховным поступкам. Хасидские цадики, вслед за великими каббалистами прошлого, учат, что дурное начало – одна из высочайших духовных сущностей, принимающих участие в процессе исправления, и стремится не совратить, а искусить человека и таким образом привести его к полноте. Согласно большинству хасидских школ, одним из главных условий самосовершенствования является «раскрытие доброй стороны злого начала» и вовлечение его в служение Творцу.
[3] Другая сторона (арам. ситра ахра) – или «левая сторона», область тьмы и изначального зла, оболочки-клипот, паразитирующие на искрах Божественного света. Согласно каббале, Другая сторона, «как обезьяна напротив человека», подражает низшим уровням Божественности, но, несмотря на свою нечистую природу, способствует выполнению изначального плана Творения.
