Российские законодатели, похоже, решили руководствоваться принципом Плиния–Олеши «ни дня без строчки». Не успели запретить оскорбление чувств верующих и пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений, как депутат Мизулина подала законопроект с замысловатым названием «Концепция государственной семейной политики Российской Федерации на период до 2025 года». Разбирать весь этот исторический документ — выйдет книга потолще энциклопедии, посему ограничимся одной цитатой:

Сохранение разрушительных процессов в семье и обществе ставит под угрозу перспективу сохранения российского народа. Выход из сложившейся ситуации может обеспечить восстановление традиционных семейных ценностей устойчивости брака, уважения родительской власти, прочности многодетной многопоколенной семьи, любви к детям…

Те, кто знал и видел жизнь дореволюционных многопоколенных, которые госпожа Мизулина полагает нравственным идеалом, сегодня уже не с нами. Однако, на наше счастье, в русской литературе информации об этом оазисе мира и гармонии сохранилось предостаточно.

Во время своей поездки на Сахалин знаменитый фельетонист Влас Дорошевич познакомился, среди прочих, с каторжником, осужденным за убийство родного отца. Каторжник, впрочем, в преступлении не раскаивался — оказывается, убитый совратил сначала жену сына, а затем и жену внука:

Побегли мы к ярику. Прибегаем, а он Настюшку-то борет. Волосья у нее растрепаны, рубаха — в одной рубахе у нас жнут, жарко, — рубаха разодрана. Отбивается Настюшка. А он ее цапает. Вырвалась от него, бежать бросилась, а он схватил, тут, на меже, валялась коряжина, да за ней с коряжиной. «Добром, — говорит, — лучше!» — «Ну, уж нет, — говорю, — старик, будет! Это тебе не Марья! [жена сына]» А сам все к нему ближе да ближе. Еще пуще взбесился: «Что ты, — кричит, — мне Марьей своей в глаза все тычешь? Велика невидаль! Потаскуха была твоя Марья. Со всей деревней путалась! Вон!» — кричит. Да коряжкой-то на меня и замахнулся. Не помню уж я, как случилось. Выхватил коряжину у него из рук да по голове его.

Может быть, поведение этого развратного старика было из ряда вон выходящим? Ан нет — едва ли не каждый публицист, писавший о русской деревне, упоминал о снохачестве — сожительстве свекра с невесткой, живущей с ним под одной крышей. Как писал Владимир Дмитриевич Набоков, «нигде, кажется, кроме России, нет по крайней мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового явления, получив соответствующее техническое название — снохачество». Попадались, впрочем, и более затейливые комбинации. Вот что пишет автор исследования «Русская деревня конца XIX — начала XX века»:

Знаток обычного права Е.И. Якушкин в своем исследовании приводит пример, когда крестьянин 71 года был пойман односельчанами на месте преступной связи с женой родного внука. По сведениям (1899 г.) из Пошехонского уезда Ярославской губернии, в местных селах имелись случаи сожительства тещи с зятем, преступной связи со свояченицей. В орловском с. Коневке было распространено сожительство между деверем и невесткой. В некоторых семействах младшие братья потому и не женились, что жили со своими невестками.

Помимо многопоколенной семьи, госпожа Мизулина упоминает об «уважении к родительской власти». Что же, и об этой власти дореволюционные авторы отнюдь не молчат. Снова процитируем Дорошевича:

В предместье Тулы, в Чулкове, жил старик, хозяин большой ружейной мастерской и закладчик, Алексей Грязнов. У жены своей Грязнов выбил все зубы. По показанию священника, даже на Пасху, возвращаясь домой из церкви разговляться, Грязнов по дороге колотил жену и детей. По словам свидетелей, старик не мог пропустить идущей мимо дочери без того, чтобы не ущипнуть ее. Когда девушка вскрикивала и плакала, старик Грязнов смеялся. В этом он находил особое удовольствие. На суде упомянулось, что Горбунов, женившись на старшей дочери Грязнова, узнал, что она была обесчещена отцом.

Впрочем, что мы все о сексе да о сексе. В любимых депутатами традиционных семьях были и другие милые традиционные развлечения. Читаем, к примеру, у Горького:

К передку телеги привязана веревкой за руки маленькая, совершенно нагая женщина, почти девочка. Она идет как-то странно — боком, ноги ее дрожат, подгибаются, ее голова, в растрепанных темно-русых волосах, поднята кверху и немного откинута назад, глаза широко открыты, смотрят вдаль тупым взглядом, в котором нет ничего человеческого. Все тело ее в синих и багровых пятнах, круглых и продолговатых, левая упругая, девическая грудь рассечена, и из нее сочится кровь. А на телеге стоит высокий мужик, в белой рубахе, в черной смушковой шапке, из-под которой, перерезывая ему лоб, свесилась прядь ярко-рыжих волос; в одной руке он держит вожжи, в другой — кнут и методически хлещет им раз по спине лошади и раз по телу маленькой женщины.

Так что пропагандировать традиционные семейные ценности — дело, конечно, важное. Только для надежности надо бы заодно запретить всю отечественную словесность.