Предоставление российского гражданства Жерару Депардье стало одной из самых громких новостей последних дней, снискавшей как просто диаметрально противоположные оценки («как можно назвать Россию демократией?!» — «эффектный пиар-ход Кремля»), так и тонкую аналитику. Мы подумали о том, что тема «иноземцы в России», в том числе — «статусные иноземцы в России», отнюдь не нова, и решили вспомнить две таких истории.
ПИАР-БАРОН де РЕМОН
В царствование Михаила Федоровича в 1625 году русскую границу пересек земляк Депардье барон Пьер де Ремон(т), насколько можно судить, первый титулованный француз, решивший поступить на службу московских государей.
В середине 20-х годов XVII столетия Московия еще не оправилась от разорительных последствий Смуты. К тому же многолетняя война против поляков и шведов вызвала определенную ксенофобию; в частности, во время выборов царя Земской собор категорически отказался рассматривать кандидатуры иноземных принцев. Тем не менее, в это время в Московское царство переселилось множество европейцев. Одни отправлялись в неведомую Московию на поиск счастья и чинов, другие — в надежде разбогатеть торговлей, третьи — спасаясь от религиозных преследований (непримиримое к католичеству и иудаизму, русское государство достаточно терпимо относилось к протестантам, позволяя им иметь свои кирхи и оставаться в своей вере — разумеется, при условии полного отказа от миссионерства среди русских). Словом, в отличие от Депардье, приезд де Ремона никого в Московии не удивил.
Французский аристократ обзавелся двухэтажными каменными палатами недалеко от Арбатских ворот и женился на дочери купца Джона Барнсли, одного из самых богатых и влиятельных протестантов в Московии. Ему пожаловали высокий оклад — 23 рубля в месяц плюс регулярные поставки вина и меда. Однако среди московских европейцев барон занял особое положение: получая из казны солидное жалование, де Ремон так и не поступил на службу. Как с явным недоумением писал один из дьяков Иноземного приказа, барону «кормы дают большие, а на службе нигде не бывал, в роты к полковникам не расписан».
Халява продолжалась целых три года, однако затем власти поставили де Ремона перед выбором — поступить на службу или быть снятым с довольствия. Барон подумал — и нашел третий вариант: объявил, что желает перейти в православие. Осуществить это желание оказалось непросто: власти требовали, чтобы за бароном последовало все его семейство, однако баронесса Анна Барнсли проявила упорство. Потребовалось личное вмешательство всесильного патриарха Филарета, чтобы проблема наконец была решена. Тем не менее, скандал вышел столь громким, что эту историю обсуждали в Москве и через семь лет: немецкий дипломат Адам Олеарий, посетивший Московию в 1635 году, писал:
Русские, как и барон, были бы очень рады, если бы и жена, кальвинистка по исповеданию, добровольно также перекрестилась; они и старались этого добиться. Так как она отказывалась, то патриарх сначала старался привлечь ее добрыми словами и великолепными обещаниями; когда это не помогло, то он стал сурово угрожать ей. Тогда она пала ниц с униженной просьбою, чтобы лучше отняли у нее жизнь, чем ее религию; [она говорила, что] “желает жить и умереть в своей религии, что бы с ней ни сделали”. Ее детей, которых она родила барону, у нее насильно отняли и окрестили по-русски. Отца, который ради дочери поклонился патриарху в ноги, тот оттолкнул ногою, а ее насильно ведено было крестить. Патриарх говорил, что, так как она ничего не понимает, то ее следует рассматривать как ребенка и потащить к крещению. Во время крещения она сильно сопротивлялась. Когда ее привели к реке и насильно сняли с нее одежды, монахини, которые ее должны были крестить, заставляли ее, по обычаю, плевать на [прежнюю] религию; она сама плюнула в лицо монахине, которая обратилась к ней с этим требованием. Когда ее погрузили в воду, она потащила за собою в воду другую монахиню и сказала при этом: «Вы можете, конечно, погрузить тело, но душа от этого ничего не восчувствует».
Несмотря на скандал, расчет барона полностью оправдался. Новокрещеный Иван Деремонтов получил щедрые дары и земельные пожертвования, регулярно бывал при дворе, а главное — продолжал отлынивать от службы. Лишь в 1633 году власти наконец отправили его воеводой в Свияжск, однако воеводство продлилась всего около года — в 1634-м Деремонтов вернулся в Москву, где вскоре скончался.
ИВАН СОЛУНСКИЙ, или ЕВРЕИ ПРОТИВ ВСЕЛЕНСКИХ ПАТРИАРХОВ
Иудеев в Московское царство не допускали, однако крещеных евреев охотно принимали на службу. Так, с 1661 года в Посольском приказе находился обратившийся в православие итальянский еврей, носивший в русских документах имя Юрий (Пимен) Иванов, который в 1665 году был отправлен гонцом в Швецию (возможно, в поездке использовались его знания итальянского языка — языка дипломатии того времени). Коллегой Пименова, также переводчиком с итальянского, был крещеный еврей из Швеции Петр (в православии Иван) Туров (Тур), бывший в штате приказа с 1669-го по 1679-й. Туда же в 1647 году поступил на службу выходец из Турции Иван Солунский, показавший себя знатоком турецкого, «волоского» и еврейского языков.
Служебная карьера нового переводчика оказалась достаточно заурядной — как знаток восточных языков, он работал преимущественно с высшими иерархами, приезжавшими из Порты за милостыней; Павел Алеппский, посетивший Москву в свите Антиохийского патриарха Макария, записал следующие слова Ивана:
Один еврей, принявший христианство, родом из Салоник, состоявший переводчиком по греческому и турецкому языкам при вратах царя, говорил нам, что евреи превосходят все народы хитростью и изворотливостью, но что московиты и их превосходят и берут над ними верх в хитрости и ловкости.
Куда интереснее были обстоятельства, которые привели Ивана в Московию. Решив креститься, по-видимому, из вполне идейных соображений (никаких благ выкрестам в мусульманской Турции не полагалось), будущий толмач перебрался из родных Салоник в Стамбул, где был крещен лично Константинопольским патриархом, а также приобрел покровительство Иерусалимского патриарха Феофана III. Однако высокие связи не спасли его от неприятностей. Согласно рекомендации, данной Ивану греческими клириками для поступления на русскую службу,
узнав, что Иван крестился в православную христианскую веру, нечестивые жиды учинили ему бедному убыток 400 рублей турецких денег.
Из-за козней бывших единоверцев Иван не выполнил какой-то правительственный заказ, и ему грозила смертная казнь. Но новые единоверцы Ивана «жидовским людям на поругание не дали, и положили на меня окуп дать туркам, чтоб они меня не казнили» (из челобитной Ивана 1662 года). Однако салоникские евреи на этом не успокоились: «И сведали то жидове, что он крестился в православную крестьянскую веру, и хотели его из Царегорода взять силою, по-прежнему хотели его мучить». В итоге покровители Ивана пришли к выводу, что защитить его в пределах Османской империи не смогут, «в Царегороде жить невозможно» — и посоветовали ему поискать счастья в Московии.
Остается только восхититься настойчивостью салоникской общины, сумевшей выгнать «отступника» из страны; перед ней оказались бессильны даже вселенские патриархи, далеко не последние люди в Османской империи.
