«Стыд жертвы» и право наций на самоопределение: как искать свою идентичность в послевоенной стране, принадлежащей к соцлагерю, и что передать следующим поколениям. «Букник» публикует окончание рассказа Юдит Кински, дочери знаменитого венгерского фотографа Имре Кински, пережившей Холокост и сохранившей негативы фотографий своего отца и историю своей семьи.

Гетто глазами третьеклассницы: как пережидать бомбежки, искать бабушку в груде замерзших тел, убегать от торговца шоколадом, слишком рано взрослеть. «Букник» публикует новый отрывок из рассказов Юдит Кински, дочери знаменитого венгерского фотографа Имре Кински, пережившей Холокост и сохранившей негативы фотографий своего отца и историю своей семьи.

Всякое детство, история всякой семьи похожи на серию ветхих, но неожиданно ярких фотоснимков: вот молодой клерк запускает бумажный самолетик, вот двое детей на катке, вот мама печет вафельный торт. «Букник» публикует новый отрывок из рассказов Юдит Кински, дочери знаменитого венгерского фотографа Имре Кински, пережившей концлагеря и сохранившей негативы фотографий своего отца и историю своей семьи.

Мир, где живут в особняках, держат брички, шьют мундиры, подкручивают усы, рожают по девять детей, берегут семейные связи, а потом теряют половину семьи в страшной, уму непостижимой войне, сейчас помнят уже немногие. «Букник» публикует воспоминания Юдит Кински, дочери знаменитого венгерского фотографа Имре Кински — пережившей концлагеря и сохранившей негативы фотографий своего отца.

Племянница Рауля Валленберга Мари Дюпюи — о письме ее матери в Кремль и о том, как семья Валленберга уже семьдесят лет пытается узнать правду о его смерти.

На днях Мартон Дендеши, лидер венгерской партии «Йоббик», которая радеет за чистоту расы, потребовал от правительства составить списки евреев, живущих в Венгрии.

Самого разыскиваемого нацистского преступника посадили под домашний арест в столице Венгрии, а во Франции обнародовали документы, иллюстрирующие произошедшее 16 и 17 июля 1942 года в Париже.

Антал Серб принадлежит к числу ярковыраженных постмодернистов, живших и писавших задолго до возникновения постмодернизма или, по крайней мере, до того как Жан-Франсуа Лиотар, проснувшись однажды утром, заметил, что настала эпоха «постмодерна». Теоретики, впрочем, всегда отстают от поэтов.

В мае 1944 года Эйхман предложил Кастнеру сделку: безопасность миллиона евреев в обмен на десять тысяч грузовиков. Но Кастнеру не удалось сразу собрать деньги, и Эйхман начал колебаться. Наконец, Кастнер сумел договориться об освобождении 1684 евреев. Эта группа получила название «транспорта» или «поезда Кастнера». Сначала их переправили в относительно безопасный Берген-Бельзен, после чего — в Швейцарию. Среди них была и семья моего отца.

Оказывается, целые пласты современной еврейской культуры создаются неевреями: прозелитами или так называемыми «professional-almost-Jews». Издаются еврейские газеты (читатели «Букника», молчать!), организуются выставки, музыкальные и кинофестивали...

Малер прибыл в Будапешт, когда Опера находилась на грани разорения. Это и было причиной того, что юнцу, «иностранцу» из ненавистной Вены, да еще и еврею, не только предложили должность дирижера, но и предоставили полную свободу решений. И Малер начал столь радикально, что, как писала одна из газет, «удивился даже сфинкс, установленный у входа в театр».

Часто мы даже не замечаем, насколько наша современная жизнь улучшилась после изобретения вроде бы незначительного девайса. Например, мы больше не пачкаем чернилами пальцы, тетради и важные документы, а пишем шариковыми ручками. Удобная, не протекающая, со сменными стержнями, шариковая ручка прошла сложный эволюционный путь технических модификаций и ценовых войн.

Она — звезда кабаре в блестящем, элегантном, космополитичном и легкомысленном Берлине. Она сводит с ума многочисленных поклонников и крутит романы.

Читатель с легкостью проведет параллели самостоятельно: противостояние реформистов и ортодоксов не закончилось и сегодня, через сто с лишним лет после раскола в Венгрии и Германии.

В одной из своих героических фантазий Герцль намеревался сам вызвать на дуэль лидеров австрийского антисемитизма. На случай гибели он оставил бы письмо, где назвал бы себя мучеником и жертвой «самого несправедливого движения на свете». А в случае победы предстал бы перед судом и выступил с большой речью против антисемитизма. И суд, вынужденный отдать должное его благородству, оправдал бы его, а евреи послали бы его своим представителем в Рейхстаг, но он бы с достоинством отказался.

Для него важны оценки, «хорошо»-«плохо», у него есть совесть, и он, бывает, ею мучается.

Отсюда нельзя уехать без бутылок с бесцветной палинкой – великолепной фруктовой водкой двойной дистилляции, со сбивающим с ног ароматом карпатских слив, яблок, груш или абрикосов. Но лучший алкоголь здесь – если вообще можно назвать это бесценное вино таким приземленным словом – доставляется из предгорий, где вулканическая почва и утренние туманы, покрывающие виноградные гроздья легкой росой, рождают на свет соломенно-зеленое токайское, для описания вкуса которого подходит разве что музыка, но никак не слова.

Еврейский сюжет в деле Валленберга вновь возник в 70-е годы, когда из СССР удалось выбраться нескольким диссидентам-евреям, утверждавшим, что они видели Валленберга живым в 50-60-х годах.

У «Обрезания» Дьердя Далоша есть три очевидных плюса: формат (легко поместится в любую емкость - от шкафа до сумочки), объем (всего-то 189 небольших страничек) и название.
А вот все остальное – один бесконечный минус.