Ничто не делает женщину такой самостоятельной, как необходимость выжить. Сто лет назад в Германии, как и во всем мире, широко обсуждались вопросы эмансипации женщин, но никакие дискуссии в прессе и женские организации не повлияли на процесс так, как Первая мировая война. «Букник» читает письма солдатки Ханны Болдт и размышляет о жизни и судьбах простых людей во времена перемен.

Восемьдесят шесть лет назад влюбленный мужчина писал и рисовал открытки своей жене, не зная, доведется ли им когда-нибудь встретиться еще раз. Их дочь не знала языка, на котором папа писал маме, и никогда не могла прочесть того, что было написано в этих открытках. Недавно два переводчика взялись помочь этой женщине, — теперь уже очень пожилой, — узнать историю родительской любви. Саша Галицкий, израильский художник, работающий со стариками в домах престарелых, рассказывает, как это произошло.

Гейдельберг, Москва, Вильно, Лондон, Петроград. 1910-е, 1920-е, 1930-е годы. Они родственники — тетка и племянник. Они оба философы. Между ними — любовь.

В Йом ха-Шоа, в день Катастрофы, мы публикуем лагерный дневник Эрнста Рушкевица — жизнелюбивого и сильного человека, немецкого еврея, который старался гордиться своей страной и не терять оптимизма, пока это было возможно.

Лиза Розовская в новом выпуске рубрики «Чужие письма» перечитывает свои старые послания бабушке с дедушкой и вспоминает, как школьное разделение на два мира — израильтян и эмигрантов — заставляет жить двойной жизнью.

Лиза Розовская перечитывает письма, которые девочкой писала из эмиграции родным в Советский Союз: в этом выпуске речь идет о деньгах — о том, как благополучие вдруг превращается в крах, как эмиграция преподносит внезапные финансовые сюрпризы; о перевезенном за собой советском правиле «о деньгах не говорят».

Лиза Розовская в новом выпуске своей колонки — о тоске израильтянина по ветру с Невы, о песнях времен Гражданской войны и письмах бабушке и дедушке, о возможности быть гражданином мира и невозможности преодолеть эмиграцию.

Лиза Розовская читает письма, которые она девочкой писала родственникам из Израиля, и вспоминает о том, как она была изгоем среди изгоев — «русской» израильтянкой среди одноклассников — «восточных» евреев.

Эмиграция может быть не менее стыдной, чем измена, и не менее внезапной, чем автокатастрофа.
Лиза Розовская перечитала свои старые письма и вспомнила о том, почему детям нравилась война в Персидском заливе, чем опасен район Гило и кто такой «Ванка».

Фейхтвангер за 20 кг макулатуры, кубик Рубика за тряпки и бизнес на пакетах.

Мы продолжаем публиковать переписку Анны и Авраама Сумов. Начало XX века. Сестра — член партии социал-демократов, брат — директор школы в Палестине.

Революция или эмиграция? Попробовать изменить эту страну или строить новую жизнь в другой? Этот выбор стоял перед многими евреями в начале XX века. Брат и сестра Сумы решили по-разному. Она стала членом РСДРП, он — сионистом. Она села в тюрьму, а он уехал в Палестину. «Букник» публикует их переписку.

Как всегда, Гершко берет на себя дополнительные обязательства, но из его стиля исчезло самоуничижение. Впервые он «в высшей степени доволен» собой. Шумный ассимилированный город, один из центров еврейского просвещения не позволит «остаться самоучкой».

Мамочка! Значит Победа! Вспомним все! Как ты мне первая рассказала про московскую школьницу Зою Космодемьянскую: «Тебе черт знает что в голову лезет, разные покойники и проч., а вот небось на фронт бы побоялась!»

Я чувствую, что мне нужен очень русский язык, чтобы говорить хорошо по-русски, но с кем говорить? В этой пустыне меня бы назвали сумасшедшим, если бы я стал говорить с кем-нибудь по-русски, да и отвечать некому было бы.

Не нахожу для меня никакой самопомощи; живу, как во времена средневековья — времена испанских и португальских инквизиций — инквизиторами могу назвать моих фанатических родителей, не дающих мне ни малейшего образования.

Этот проект объединяет людей из двухсот с лишним стран, включая даже Северную Корею, где любителей открыток ровно трое (мы периодически спорим, в каких они чинах и на каком уровне визируется текст каждой посылаемой ими открытки).

Меня вызвали и говорят: «Геда Семеновна, нужно срочно запроектировать туалет для директора завода». А я отвечаю: «Когда сделают уборную для нас, тогда и ему спроектирую». Мне говорят: «Военное время — вы что, под трибунал хотите?»

Я прочитал Ваш рассказ «Картина из прошлого». Как Вы и предполагали, мы, действительно, не сможем его опубликовать, так как, к нашему сожалению, он не является художественным произведением.

с первого часа как мы с миром переехали границу до нынешнего дня ничего другого не слышим как только плати и сперва нас раздели догола в гамбуре и забрали у нас наши деньги то есть русские деньги и всунули ихние деньги немецкие деньги сколько сами захотели