И вот мы приехали. Извозчик остановился возле дома, в котором для меня была заказана комната. Отдельный вход, во дворе – небольшой симпатичный садик, а в комнате – три окна и хорошая мебель. Хозяйка дома и ее дочери собираются уезжать в Англию: родственники зовут ее, и скоро она уедет. Пока же сдает комнату.

За считанные дни я познакомился с учреждениями, где я должен был сотрудничать, и понял природу людей, среди которых мне предстояло работать. «Талмуд-тора» представляла собой три тесные комнаты, в которых преподавали Тору два меламеда лет пятидесяти, несчастного вида и с глуповатыми лицами, которые дрожали пред лицом «нового учителя» и пытались улыбаться, рассказывая о «шалунах» и «хулиганах» - учениках талмуд-торы, которых не унять ничем, кроме плетки и палки… И правда, в углу стояли две палки, а сверху на них висела толстая плетка.

Я спросил меламедов, часто ли они используют палки и плетку, и они ответили: «Мы часто пользуемся плеткой и тонкой палкой, а толстую используем только для угрозы». «Если так, - спросил я, - получается, что толстая палка - это «жезл благоволения»?» Они не ответили – не узнали цитату (аллюзия на Захария 11:7,10 – прим.перев.)

Я обещал им, что постараюсь сделать так, чтобы у них исчезла необходимость пользоваться палками и плетками. И правда, я завоевал сердца учеников, они слушались меня и даже преуспели в учебе. Правда, как-то раз чуть не произошла осечка из-за одного мальчика. Пришел проверяющий, директор местной уездной школы, проэкзаменовать учеников. На его вопрос о склонении какого-то русского слова один из учеников объяснил разницу между склонением слов в «мужском» и «дамском» роде. Ревизор гневно посмотрел на меня. Я спросил у мальчика, кто его отец, и он ответил – «дамский портной». Гнев проверяющего тут же улегся, и он громко рассмеялся…

[…]
Уже на второй день после моего прибытия меня посетил новый учитель семьи Дунаевских. Он пришел ко мне в сопровождении двух своих учеников, симпатичных юношей, один из которых потом прославился в Советском Союзе как композитор. Юноши пришли пригласить меня от имени своих родителей на ужин – познакомиться с семьей. Новый учитель представился Лейзером Шейном. Он передал мне привет из Бобруйска от Сары Шмуклер и Яакова Чернобыльского. Он рассказал, что тот был арестован перед Песахом и сидит в тюрьме в Минске. Как уже было сказано, я раньше слышал о Шейне, однако почему-то представлял его моложе. Он тоже слышал обо мне и думал, что я старше… Шейн рассказал также, что он уже установил связи с еврейской молодежью и рабочими города, и их число намного больше, чем можно себе представить. Шейн попросил меня присоединиться к работе, которую он уже начал.

[…]

В первое время мы не сталкивались с противостоянием. «Хозяева» всего лишь приняли к сведению, что «наших людей» так много в городе. Они не знали, что на фабриках, в ателье и мастерских занято так много еврейских рабочих. Но вскоре нам стали оказывать организованное агрессивное противодействие. Первый раз противники дали о себе знать в связи с забастовкой портных.

Комиссия по профессиональному объединению смогла организовать большую часть трудящихся города в товарищество. Шейн служил символом дружеской преданности и примером взаимопомощи. В нашей организации были две девушки, сестры-работницы, Берта и Лиза. Берта была швеей, а Лиза работала на табачной фабрике. Лиза заболела. Выяснилось, что у нее чахотка. Шейн организовал помощь: врачей, обеспечение, хорошую квартиру. Ни одной минуты она не оставалась одна. Все наше сообщество встало на борьбу со смертью. Через два месяца Лиза умерла. Все товарищи пришли на похороны, утешали и поддерживали родственников. Это поведение увеличило популярность нашего товарищества и прославило имя Лейзера Шейна, которого стали почитать как одного из «скрытых праведников» поколения.

И вот была объявлена забастовка портных. Условия их работы были тяжелыми: рабочее время было практически не ограничено, а плата не определена. Лейзер организовал забастовку и руководил ей. Ему помогал Залман Рахлин. Несколько «домохозяев» решили вмешаться (среди них были владельцы табачной фабрики). Они давили на портных, чтобы те не вступали в переговоры с рабочими. Они также угрожали наказать тех, кто был готов заключить с рабочими договор. Волю «хозяев» выполнял владелец одной мастерской – не только подлец, но и пьяница. Рабочие рассердились и побили стекла в его доме. Стали говорить, что это было сделано с согласия Лейзера, и он даже в этом участвовал. Аргументы были такие: нельзя посылать других выполнять дело, если можно предположить, что столкнешься с осуждением или даже сопротивлением. В подобных случаях ты должен сам принять участие. Лидерство очень обязывает. Если ты принимаешь на себя миссию, ты не можешь от этого уклоняться. Забастовка кончилось заключением соглашения, и «хозяева» были очень сердиты.

Второе столкновение произошло по вопросу о самообороне.
Во время второй встречи мы с Шейном решили, что нашей главной заботой будет создание и организация в городе самообороны. Во второй половине апреля произошли погромы в Мелитополе (18-го) и Житомире (24-25). В этих городах отличились силы самообороны. События в Мелитополе показали, что силы самообороны могут помочь даже в тех местах, где «погромы были подготовлены как следует» и в их организации принимала участие тайная полиция. Несколько мелитопольских погромщиков были убиты, а около сорока тяжело ранены. В газетах писали, что если бы армия опоздала на день-два, погромщикам пришлось бы заплатить более высокую цену. Реакция властей, пообещавших отобрать оружие у сил еврейской самообороны, также доказала пользу этих отрядов, служащих препятствием осуществлению погромов. При этом было понятно, что против евреев готовятся крупные погромные выступления… Я приведу несколько записей, сохранившихся от тех дней в моей недельной «Хронике»: «Во всех поколениях били жидов, их бьют сейчас и будут бить в будущем. И это не должно смущать верующего христианина. Напротив, это входит в число правил христианской религии» (Харьков); «Русские братья, бейте жидов и студентов, они готовят погром против русских. Полиция поможет нам, объединимся же с полицией против евреев!» (Елизаветград); «Необходимо выступить против евреев – словом и делом» (Могилев); «Жиды хотят равноправия – возьмем их в свои руки и дадим им равноправие, как в Смиле и Черкассах. Русские, бейте евреев! Пробудитесь, проснитесь, братья-христиане!» (Кременчуг)

Подобное публиковалось каждую неделю, почти каждый день…
Житомирские погромы описывались русской прессой как «битва между православным населением, которое напало на евреев, и евреями, которые были подготовлены и отлично защищались (было убито 16 евреев), так как «знали, что их ожидает».

Пугающее впечатление произвел указ правительства о житомирских погромах. В первый раз было выпущено официальное сообщение о том, что «евреи тренировались в стрельбе в цель на портрете священной личности царя» и этим навлекли на себя гнев православного населения.

Было понятно, что мы живем в эпоху, когда революционные настроения приобрели уже массовый характер, а правительство открыто организует массы на устройство еврейских погромов, чтобы таким образом противостоять революции.

Нам казалось, что у нас есть только один выход: организовывать самооборону, вооружать и учить обращаться с оружием всё еврейское население, а особенно, конечно, молодежь. Нам также было ясно, что надо каким-то образом задействовать в самообороне и нееврейское население и сделать так, чтобы оно осознало свою роль в этом процессе.

Прежде всего мы решили действовать самостоятельно. У нас были люди, и мы разбили их на отряды. Но откуда взять оружие? Мы наладили связи и нашли источник – больше всех этим занимались Каплан и Зейдель. Есть оружие! Но чтобы его приобрести, необходимы деньги, и немало. Мы решили обратиться к уважаемым гражданам, и прежде всего к сионистскому объединению. Мы поговорили со «стариками», объяснили им нашу общую идею. При этом мы ссылались в том числе на письмо, опубликованное в качестве реакции на правительственный указ, которое подписали лидеры еврейского общества (включая Ахад ха-Ама и Бялика). В письме они призвали евреев готовиться к самозащите и ясно объяснили, каков смысл правительственного указа. Они склонялись к этому и пригласили нас на заседание – Шейна, меня и Фрейдина. Мы с Шейном объяснили нашу позицию и попросили немедленной денежной помощи. Нам отвечал молодой студент из семьи Дунаевских, который недавно вернулся из-за границы и был председателем собрания. Он насмешливо и заносчиво заговорил о «еврейской толпе», которая своей «детской революционностью» подвергает опасности жизни евреев и приносит народу несчастья. Он ядовито прошелся по поводу рабочих, которые «подняли голову», и оружие им нужно совсем для других целей... Он насмехался над «еврейскими писателями, бездельниками, которые тоже решили заняться политикой». В его словах содержался прозрачных намек на битье окон во время забастовки портных. Реакция Шейна была крайне резкой: он заклеймил студента, назвав его символом разлагающегося, предательского буржуазного общества, человеческие и еврейские качества которого позорят всё его поколение.

Реакция была не только резкой, но и меткой. Несмотря на то, что Шейн не был знаком с этим человеком, он смог описать его «как он есть», так что весь город много об этом говорил. Впечатление он произвел хорошее, вот только денег на покупку оружия мы не получили... То, что мы собрали сами и с помощью «энтузиастов», в том числе семьи Исайи Дунаевского, хватало на покупку небольшого числа револьверов (около двух десятков). Но молодые домовладельцы не могли простить нам оскорбления, нанесенного человеку, который был их духовным лидером. Больше всего их рассердила огласка, которую получило оскорбление. В отместку они организовали на нас весьма серьезное нападение - «нападение извозчиков».

Город Лохвица располагался, как уже было сказано, в 12 верстах от железнодорожной станции. Сообщение между станцией и городом находилось в руках извозчичьих компаний. Статус извозчиков в городе был довольно высок. Извозчики были тесно связаны с «хозяевами» - так как перевозили для них товары в город и из города, - и поэтому приняли их предложение проучить нас. И вот в одну из суббот, когда мы устроили собрание за пределами города и возвращались под вечер обратно, извозчики напали на нас с палками и камнями: «Смутьяны! Социалисты! Наглецы!» Лейзера Шейна с нами не было: он выехал с семьей Дунаевских на дачу в Гадяч. Нападающие прямо сказали, что они хотят побить именно «главаря», а его «заместителя», этого умника из бейт-мидраша, не тронут – он только делает то, что говорит ему «набольший»... Мои товарищи были очень подавлены. Вечером я собрал совет и распорядился, что завтра ночью, когда извозчики поедут из города на станцию, мы должны выйти в поля им навстречу и стрелять в воздух, направляя оружие на тех из них, кто принял участие в нападении, не пропустив никого. Но ни в коем случае не стрелять в остальных.

Все получилось намного лучше, чем было задумано. В понедельник никто не захотел воспользоваться услугами этих извозчиков. Во вторник рано утром ко мне в комнату пришла делегация из старейших извозчиков и попросила о мире. Они сожалеют и просят прощения, они не виноваты, их молодежь послушалась «умников» из богатых. Они готовы заплатить штраф, только бы мы распространили пошире, то мы ничего против них не имеем. «Ведь мы умрем с голоду! Какой ужас!» После кратких переговоров и после того, как я объяснил им значение их поступка, они пожертвовали двадцать пять рублей на нужды самообороны, а я пообещал им, что мы принимаем их извинения, прощаем их и больше не держим на них обиды. Примирение было полным и истинным. В дни, когда меня искала полиция и поблизости находилась экзекуционная команда, а на станции Ромодан, за три станции от Лохвицы, не соглашались сдать зал для празднования свадьбы моего старшего брата, опасаясь, что полиция придет меня искать, извозчики Лохвицы хранили верность договору. Они предупреждали меня об опасности и часто подвозили на другую железнодорожную станцию, где меня никто не знал.

Еще про те времена:
Сердца пятерых
Год конституции и погромов
Жизнь и труды С.М. Дубнова

А также:
Викторина про еврейское образование
Погромы в отсутствие самообороны