Иллюстрация Веридианы Скарпелли с обложки бразильского издания «Семи тучных лет»У меня хороший папа. Я знаю, мне повезло. Не у всех такой хороший папа. На прошлой неделе я пошел с ним в больницу сдавать довольно рутинный анализ, и врачи сказали нам, что он умирает. У него раковая опухоль в основании языка, поздняя стадия. Та, при которой не выздоравливают. Рак уже посещал моего папу парой лет раньше. Тогда врачи смотрели на ситуацию с оптимизмом, и папа действительно победил болезнь.
На этот раз врачи сказали, что у нас есть несколько вариантов. Можно ничего не делать, и папа умрет через несколько недель. Можно пройти курс химиотерапии, и в случае успеха папе достанутся еще несколько месяцев жизни. Можно попробовать облучение, но есть шанс, что вреда от этого будет больше, чем пользы. А можно сделать операцию, удалив папе язык и гортань. Это сложная операция, занимающая больше десяти часов, и с учетом папиного возраста врачи считали, что рассматривать этот вариант не имеет смысла. Но папе идея понравилась. «В моем возрасте язык мне не нужен, только глаза и бьющееся сердце, — сказал он молодой женщине-онкологу. — В самом худшем случае я не буду говорить вам, какая вы красивая, а напишу это на бумажке».
Доктор покраснела. «Дело не в речи, дело в травматичности самой операции, — сказала она. — Дело в страдании и в трудном процессе выздоровления, если вам удастся пережить процедуру. Мы говорим о чудовищном ударе по качеству вашей жизни».
Папа одарил ее улыбкой, не допускающей возражений.
В такси по дороге домой папа держал меня за руку, как если бы мне снова было пять лет и мы собирались перейти оживленную улицу. Он с энтузиазмом обсуждал разные варианты лечения, словно был предпринимателем, перебирающим новые варианты развития бизнеса. Мой папа действительно предприниматель. Не воротила в костюме-тройке, нет, — просто человек, который любит покупать и продавать, а если нельзя покупать или продавать, то он готов арендовать или сдавать в аренду. Для него бизнес — это способ знакомиться с людьми, общаться, чувствовать себя при деле. Дайте ему купить в киоске пачку сигарет — и через десять минут он уже беседует с парнем за прилавком о возможностях партнерства. «Мы в идеальной ситуации, — говорил папа совершенно серьезно, поглаживая мою руку. — Я люблю принимать решения, когда ниже падать некуда. А ситуация такая дерьмовая, что я могу только выиграть: если делать химию, я немедленно умру, если облучаться — у меня будет гангрена челюсти, а про операцию все уверены, что я ее не переживу, потому что мне восемьдесят четыре. Знаешь, сколько участков я так купил: когда хозяин не хотел продавать, а у меня не было ни гроша в кармане?»
«Знаю», — сказал я. Я и правда знал.
Когда мне было семь, мы переехали. Наша старая квартира была на той же улице, мы все ее любили, но папа настаивал на переезде в квартиру побольше. Во время Второй мировой войны мой папа, его родители и еще несколько человек шестьсот дней прятались в земляной яме (они жили в Польше). Яма была такой маленькой, что они не могли ни стоять, ни лежать, — только сидеть. Когда русские освободили город, солдатам пришлось нести моего папу и моих бабушку с дедушкой на руках, потому что они не могли двигаться сами. Их мышцы атрофировались.
За несколько недель до назначенного переезда из уже проданной старой квартиры папа повел нас смотреть на новое жилье. Была суббота. Мы все помылись и надели все самое лучшее, хотя и знали, что никого там не встретим. Но ведь не каждый день человек отправляется смотреть свою новую квартиру.
Здание уже достроили, но пока что в нем никто не жил. Когда папа убедился, что мы все набились в лифт, он нажал кнопку пятого этажа. Это было одно из считанных зданий с лифтами во всей округе, и поездка нас восхитила. Папа открыл стальную дверь в новую квартиру и стал показывать нам комнату за комнатой. Сначала детские, потом хозяйскую спальню, а под конец — гостиную и огромный балкон. Вид оттуда открывался потрясающий, и мы все, а особенно — папа, были зачарованы сказочным дворцом, которому предстояло стать нашим домом.
«Попадался тебе когда-нибудь такой вид из окна?» — папа обнял маму и указал на зеленый холм за окном гостиной.
«Нет», — сказала мама без тени энтузиазма.
«Тогда что ты такая кислая?» — спросил папа.
«Потому что тут нет пола», — прошептала мама, глядя на грязь и голые металлические трубы у нас под ногами.
Только тогда мы с братом и сестрой опустили глаза и увидели то, на что смотрела мама. То есть мы все уже заметили, что в квартире нет пола, но каким-то образом, благодаря папиному возбуждению и восторгу, не обращали на это особого внимания. Тут папа тоже посмотрел себе под ноги.
«Прости, — сказал он, — на пол не хватило денег».
«Когда мы переедем, мне предстоит мыть полы, — сказала мама очень будничным голосом. — Я умею мыть половицы. Я не умею мыть песок».
«Ты права», — сказал папа и попытался ее обнять.
«Моя правота не поможет мне убираться», — сказала она.
«Окей, окей, — сказал папа, — если ты перестанешь повторять одно и то же и помолчишь минуту, я что-нибудь придумаю. Ты же знаешь, что я что-нибудь придумаю?» Мама кивнула, но ее кивок выглядел неубедительно. Поездка на лифте вниз прошла уже не так весело.
Через несколько недель мы въехали в нашу новую квартиру. Все полы в ней были покрыты керамической плиткой, в каждой комнате — другого цвета. В социалистическом Израиле начала семидесятых существовал только один цвет плитки — песочный. Ничего подобного плитке, покрывавшей наши полы — черной, красной, коричневой, — мы раньше не видали.
«Видишь? — гордо спросил папа и поцеловал маму в лоб. — Я же сказал, что что-нибудь придумаю».
Только через месяц мы выяснили, что именно папа придумал. Я был один дома и принимал душ, когда седой человек в застегнутой на все пуговицы белой рубашке вошел в ванную. За ним шла молодая пара. «А это наша плитка оттенка “Красный вулкан”, прямо из Италии», — сказал он, указывая на пол. Женщина заметила меня первой, — голого, намыленного, уставившегося на них. Все трое быстро извинились и вышли.
Когда за ужином я рассказал всем об этом происшествии, папе пришлось раскрыть свою тайну. Поскольку денег на плитку для пола у него не было, он сговорился с компанией, которая торговала керамикой: они бесплатно дают нам плитку, а он разрешает им пользоваться нашей квартирой в качестве выставочного зала.
…Такси уже подъехало к дому моих родителей, но когда мы выбрались наружу, папа все еще держал меня за руку. «Именно так я и люблю принимать решения, — повторил он, — чтобы терять было нечего, а можно было только приобретать».
Этгар Керет с отцом и сыном
