Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Внезапно все то же
Этгар Керет  •  Перевод Линор Горалик  •  29 июня 2015 года
«Как бы эдак описать теракт покрасивее, — чтобы нестандартно и с идеей?» В день, когда у Этгара Керета родился сын, в Израиле произошел теракт. Будущий отец, ждущий у родильного отделения, становится невольным участником разговора о восприятии трагедии там, где трагедия — вещь нередкая.
«Букник» публикует второе эссе из книги Керета «Семь тучных лет» в переводе Линор Горалик.

«Как же я ненавижу теракты, — говорит медсестра помладше медсестре постарше. — Хочешь жвачку?»

Медсестра постарше берет пластинку и кивает. «Что поделаешь? — говорит она. — Я тоже ненавижу чрезвычайные ситуации».

«Да дело не в чрезвычайных, — настаивает худенькая, — я не против аварий и всего такого. Именно теракты, говорю же. От них аж опускается все».

Сидя на скамейке возле родильного отделения, я думаю: «В этом что-то есть». Всего час назад меня, обалдевшего и взволнованного, привез сюда помешанный на чистоте таксист: когда у моей жены отошли воды, он испугался, что это попортит ему обшивку. И вот я тоскливо сижу в холле, жду, когда врачи пойдут из реанимации обратно в отделения. Все, кроме этих двух медсестер, там, — занимаются пострадавшими от теракта. Схватки у моей жены тоже поутихли.

Может быть, даже наш ребенок чувствует, что вся эта затея с появлением на свет сейчас не тянет на чрезвычайную ситуацию.
Я иду в кафетерий, мимо меня провозят нескольких раненых на скрипучих тележках. В такси моя жена кричала, как резаная, но эти люди не издают ни звука.

«Вы Этгар Керет? — спрашивает парень в клетчатой рубашке. — Писатель?» Я нехотя киваю. «Это ж надо, — говорит он и вытаскивает из сумки крошечный диктофон. — Где вы были, когда все это произошло?» Увидев, что я колеблюсь, он старается продемонстровать некоторое сочувствие: «Не спешите. Я на вас не давлю. Вы пережили травму».

«Я не попал в теракт, — объясняю я. — Я просто случайно тут оказался. Моя жена рожает».

«А, — говорит он, не пытаясь скрыть разочарования, и отключает диктофон, — поздравляю». Он усаживается рядом со мной и закуривает. «Может, вам стоит поговорить с кем-нибудь еще, — предлагаю я, надеясь избавиться от дыма, которым его Lucky Strike дышит мне в лицо. — Я видел, как они повезли двоих в неврологию буквально вот сейчас».

«Русские, — говорит он со вздохом. — Ни слова на иврите не знают. Кроме того, в неврологию никого не пускают по-любому. Это мой седьмой теракт, я уже все их штуки здешние знаю».

С минуту мы сидим молча. Он моложе меня лет на десять, но уже начинает лысеть. Перехватив мой взгляд, он улыбается и говорит: «Жалко, что вас там не было. Реакция писателя очень бы пригодилась мне для статьи. Что-нибудь нестандартное, чтоб идея была. А то после каждого теракта у кого ни попросишь комментарий — всё одно и то же: “Вдруг как грохнет”, “Я не знаю, что это было”, “Все оказалось в крови”. Сколько можно уже?»

«Они не виноваты, — говорю я, — просто все теракты одинаковые. Что можно сказать оригинального про взрыв и про бессмысленную смерть?»

«Убейся — не знаю, — он пожимает плечами. — Это же вы писатель, не я».

Люди в белых халатах потихоньку начинают возвращаться из реанимационного отделения в родильное. «Вы же из Тель-Авива, — говорит репортер, — зачем же вы забрались рожать в эту дыру?»

«Мы хотели естественные роды; здешнее отделение…»

«Естественное? — перебивает он со смешком. — Что естественного в том, что какой-то карлик с торчащим из пупка проводом выскакивает у твоей жены из влагалища?» Я даже не пытаюсь ответить. «Я жене сказал, — продолжает он, — “Если соберешься рожать — только кесарево, как в Америке. Не хочу, чтобы какой-то младенец мне тебя всю растянул”. Сейчас только в примитивных странах женщины рожают, как животные. Ладно, пойду я поработаю». Уже поднимаясь, он на всякий случай закидывает удочку снова. «Может, у вас по-любому есть, что сказать про теракт? — спрашивает он. — Для вас что-нибудь изменилось? Типа, как вы назовете ребенка, что-то такое, не знаю». Я отвечаю извиняющейся улыбкой. «Ну ничего, друган, — говорит он и подмигивает мне, — пусть все пройдет хорошо».

Шесть часов спустя карлик с торчащим из пупка проводом выскакивает у моей жены из влагалища и немедленно начинает плакать.

Я пытаюсь успокоить его, убедить, что волноваться нечего.
Что к моменту, когда он вырастет, на Ближнем Востоке все устаканится: наступит мир, терактов больше не будет, а если раз в сто лет и случится какой теракт, то рядом непременно окажется кто-нибудь нестандартный, кто-нибудь с идеями, и сможет прекрасно все описать. Сын успокаивается на минуту и задумывается о том, как поступить дальше. Ему положено быть наивным — он же новорожденный, — но даже он не покупается на мою болтовню; после секундного колебания и небольшой отрыжки он снова принимается плакать.

«Семь тучных лет»: от автора