Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Наталья Горбаневская: «Я являюсь убежденным противником любых насильственных методов»
Алексей Макаров, Александр Черкасов  •  3 декабря 2013 года
29 ноября в Париже умерла Наталья Горбаневская, поэт, правозащитник, участница памятной «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968 года. Сегодня мы публикуем два письма Натальи Евгеньевны, написанные по следам демонстрации.
Международный Мемориал на Букнике

29 ноября в Париже умерла Наталья Горбаневская, поэт, правозащитник, участница памятной «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968 года. Сегодня публикуем два письма Натальи Евгеньевны, написанные по следам демонстрации. Первое письмо — обращение к Прокурору Москвы о незаконном обыске, который был проведен у нее дома в октябре 1969 г. Второе — обращение в редакции иностранных газет, в котором говорится о том, что на самом деле происходило во время демонстрации. Текст к публикации подготовил Алексей Макаров.


Текст, предлагаемый сегодня читателю, написан Натальей Горбаневской в предчувствии неизбежного ареста: обыск, о котором идет речь в письме, был 21 октября 1969 года, арест последовал 24 декабря, письмо датировано 15 ноября. Дальше — экспертиза в институте Сербского, Бутырская тюрьма и чуть более года спецпсихбольницы.

Горбаневская вспоминала: едва ли не самым ужасным в советской психушке был страх по-настоящему сойти с ума (это подтвердил ей и Владимир Буковский) — каждое утро пытаешься понять: не присоединился ли ты к большинству?

Безумие советской жизни не ограничивалось стенами домов скорби, - оно было разлито на просторах шестой части суши. Так что ежеутренний вопрос был не менее уместен и на воле: "присоединение" могло произойти незаметно, просто человек начинал говорить тем же языком, что и все, изъясняться в тех же категориях.

Это заявление Горбаневской — замечательное доказательство ее нормальности. Что делать настоящему правозащитнику? Конечно — придираться к мелочам, к соблюдению статей и параграфов!

"От обыска, незаконного по существу, не могу ожидать законности в деталях," — пишет Наталья Евгеньевна, и переходит к сути. Она пишет о возвращении изъятых на обысках материалов, — и, вообще, о свободе распространении информации. Куда все это девается — в специальную библиотеку? на склад? Какое узилище уготовано человеческой мысли, преданной бумаге? Вместо страха и трепета в письме — рассуждения о праве собственности, о правообладании, о вложенном труде...

Другой аспект, не менее важный и не менее современный — Горбаневская рассматривает изъятые тексты как, говоря современным языком, запросы в прокуратуру:
"Целый ряд материалов самиздата сигнализирует о нарушениях законности в нашей стране. Почему бы прокуратуре не отнестись к этим материалам как серьезному стимулу в своей деятельности по охране законности?"

Вот она — одна из главных человеческих свобод: свобода выбирать точку зрения и масштаб рассмотрения, не оглядываясь на обстоятельства, на "необоримую силу", нависшую, и готовую вот-вот обрушиться.

Эта свобода позволяла Наталье Горбаневской соответствовать собеседнику, — будь то двадцатый век... или столкнувшийся с ней на лестнице ребенок со словами: "Привет! А я — Маша!" "Привет! А я — Наташа!"

Теперь она так же, на равных говорит там, в другом мире, с другими собеседниками:

"Тот Кто дал свободу грешить и Его же злоречить
ни в какую погоду нас одних не оставит
не раскидывай кости решить чет или нечет
отрешись от злости хоть на час, коль не можешь славить"

Александр Черкасов

Письмо №1

ПРОКУРОРУ гор. МОСКВЫ

21 октября 1969 года у меня был произведен обыск. Обыск производил следователь Кунцевской районной прокуратуры Новиков на основании постановления, в котором не было указано, по какому конкретному делу производится обыск. В постановлении лишь значилось, что дело возбуждено по ст. 190-1, но против какого лица или по какому событию — сказано не было. Таким образом, постановление не является мотивированным, и я вынуждена считать обыск незаконным. (По моим предположениям, обыск был произведен «профилактически», в надежде обнаружить какие-либо «криминальные» материалы — и тогда уже конкретизировать содержание «возбужденного» дела.)

Я являюсь убежденным противником любых насильственных методов, — даже насильственного сопротивления незаконным действиям представителей власти, — поэтому я допустила факт проведения незаконного обыска. Мое отношение к этому факту я выразила как устно, так и отказом заслушать и подписать протокол.

Я не приношу жалоб на поведение обыскивающих и на составление протокола, так как от обыска, незаконного по существу, не могу ожидать законности в деталях.

Прокуратура имела время убедиться в том, что содержание взятых у меня материалов не подпадает под формулировку ст.190-1, а также любой другой статьи УК РСФСР. Следовательно, эти материалы не могут быть приобщены ни к какому уголовному делу и должны быть возвращены мне безотлагательно.


К сожалению, мне известна практика невозвращения материалов, взятых при обысках. Я сама стала жертвой этой практики: машинописные сборники моих стихов, подаренные мною Ларисе Богораз, Людмиле Алексеевой, Павлу Литвинову, не возвращены их владельцам, хотя и не были приобщены ни к какому делу. Точно так же не возвращены зарубежные издания Солженицына и Окуджавы Ларисе Богораз, том стихов Мандельштама — Павлу Литвинову. Как правило, никому не возвращаются изымаемые материалы самиздата.


Какова судьба изымаемых материалов? Они, за немногими исключениями, не приобщаются к делу. (Так, из ста с лишним документов, изъятых на обыске у Ирины Белогородской, ей инкриминировался и был приобщен к делу один. Но остальные материалы ей не вернули.) Значит ли это, что они остаются в следственных органах?


Мне не хочется верить, что эти органы возродили средневеково-сталинскую практику сжигания книг, — так, может быть, изъятые книги пополняют фонд неких закрытых библиотек? Может быть, туда же идут наиболее значительные и интересные произведения самиздата (как это известно на примере рукописей Солженицына)? Для этого способа комплектования книжных фондов нетрудно найти соответствующую статью УК, но это уже не мое, а Ваше дело, гражданин прокурор.


Или книги, статьи, письма, стихи, создания человеческой мысли и чувства, рассчитанные на читателя, на ответное чувство и мысль, лежат немым и мертвым грузом на складах? Я прошу Вас разрешить мои сомнения по этому вопросу. Опровергнуть мои печальные предположения можно единственным путем: вернув не признанные криминальными книги и материалы самиздата их законным владельцам.


Я хочу особо остановится на материалах самиздата. Я не вполне уверена даже в том, что они надлежащим образом сохраняются. Не исключено, что пренебрежение к «бумажкам» обрекает их на уничтожение.


Если книги и пишущие машинки в глазах следственных органов представляют некую материальную ценность, то материалы самиздата, особенно преобладающие в нем документы небольшого объема, вообще не рассматриваются как собственность, отнятая у владельца. А между тем, в каждую страницу самиздата вложен труд безвестных машинисток, очень часто труд непрофессиональный, с большими затратами времени, труд, которым люди занимаются вне основной работы, отрывая время и силы от сна, отдыха, личной жизни, — труд, который я не побоюсь назвать героическим. Эти затраты труда создают в виде машинописного произведения ценность не только духовную, но и материальную — материальную ценность особого рода, которая не может быть выражена в денежной форме (столько-то копеек за страницу текста), а может быть представлена лишь самой собой. Поэтому долг прокуратуры — вернуть владельцам все не признанные криминальными материалы самиздата, более четко инструктировать своих работников, производящих обыски (а то они готовы изъять любой машинописный текст), а в качестве надзорной инстанции следить за тем, чтобы и органы КГБ сознавали свою ответственность при производстве обысков и обращении с изъятыми материалами.

Мне вообще кажется, что в отношении самиздата прокуратура впадает в глубокое заблуждение. Каждому ясно, что стремление любым путем (обыски, угрозы, аресты) искоренить самиздат противоречат конституционным гражданским свободам. Между тем, прокуратура, санкционирующая подобные действия, — это орган заботы о соблюдении законности. Более того: являясь таковым, прокуратура должна бы увидеть в самиздате своего верного союзника. Целый ряд материалов самиздата, особенно последних лет, сигнализирует о нарушениях законности в нашей стране. Почему бы прокуратуре г. Москвы не отнестись к этим материалам как к серьезному стимулу в своей деятельности по охране законности?

Итак, зная о существовании противозаконной практики невозвращения изъятых материалов владельцам, я настаиваю на прекращении этой практики и требую возвратить мне все изъятое на обыске 21 января 1969 года.

На поставленные мной более общие вопросы — о судьбе изымаемых материалов и об отношении прокуратуры к самиздату — прошу ответить по существу.


Прошу также Вас выразить свое отношение к незаконным, немотивированным обыскам 21 октября 1969 г. (у меня, у Т. Ходорович и А. Якобсона).

Н.Е. Горбаневская

Москва, А-252, Новопесчаная улица, д.13/3, кв. 34

15/XI-69

Текст письма находится в архиве Международного Мемориала.



Письмо №2

//Письмо в редакции европейских газет в связи с демонстрацией на Красной площади


Наиболее решительным выступлением против агрессии в Чехословакии явилась сидячая демонстрация протеста, состоявшаяся 25 августа 1968 года в 12 часов дня на Красной площади. Исчерпывающую информацию об этом событии дает письмо участницы демонстрации НАТАЛЬИ ГОРБАНЕВСКОЙ.//

Главным редакторам газет: «Руде право», «Унита», «Морнинг стар», «Юманите», «Таймс», «Монд», «Вашингтон пост», «Нойе Цюрихер цайтунг», «Нью-Йорк Таймс» и всех газет, которые опубликуют это письмо.

Уважаемый господин редактор, прошу Вас поместить мое письмо о демонстрации на Красной площади в Москве 25 августа 1968 г., поскольку я единственный участник этой демонстрации, пока оставшийся на свободе.

В демонстрации приняли участие: КОНСТАНТИН БАБИЦКИЙ, лингвист, ЛАРИСА БОГОРАЗ, филолог, ВАДИМ ДЕЛОНЕ, поэт, ВЛАДИМИР ДРЕМЛЮГА, рабочий, ПАВЕЛ ЛИТВИНОВ, физик, ВИКТОР ФАЙНБЕРГ, искусствовед, и НАТАЛЬЯ ГОРБАНЕВСКАЯ, поэт. В 12 часов дня мы сели на парапет у Лобного места и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «Позор оккупантам», «Руки прочь от ЧССР», «За вашу и нашу свободу». Почти немедленно раздался свист, и со всех концов площади к нам бросились сотрудники КГБ в штатском: они дежурили на Красной площади, ожидая выезда из Кремля чехословацкой делегации. Подбегая, они кричали: «Это все жиды! Бей антисоветчиков!» Мы сидели спокойно и не оказывали сопротивления. У нас вырвали из рук лозунги. ВИКТОРУ ФАЙНБЕРГУ разбили в кровь лицо и выбили зубы, ПАВЛА ЛИТВИНОВА били по лицу тяжелой сумкой, у меня вырвали и сломали чехословацкий флажок.

Нам кричали: «Расходитесь! Подонки!», но мы продолжали сидеть. Через несколько минут подошли машины, и всех, кроме меня, затолкали в них. Я была с трехмесячным сыном, и поэтому меня схватили не сразу: я сидела у Лобного места еще около десяти минут. В машине меня били.

Вместе с нами было арестовано несколько человек из собравшейся толпы, которые выражали нам сочувствие, — их отпустили только поздно вечером. Ночью у всех задержанных провели обыски по обвинению в «групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок». Один из нас, ВАДИМ ДЕЛОНЕ, был уже ранее условно осужден по этой статье за участие в демонстрации 22 января 1967 г. на Пушкинской площади.

После обыска я была освобождена, вероятно потому, что у меня на руках двое детей. Меня продолжают вызывать для дачи показаний. Я отказываюсь давать показания об организации и проведении демонстрации, поскольку это была мирная демонстрация, не нарушившая общественного порядка. Но я дала показания о грубых и незаконных действиях лиц, задержавших нас, я готова свидетельствовать об этом перед мировым общественным мнением.

Мои товарищи и я счастливы, что смогли принять участие в этой демонстрации, что смогли хоть на мгновение прорвать поток разнузданной лжи и трусливого молчания и показать, что не все граждане нашей страны согласны с насилием, которое творится от имени советского народа. Мы надеемся, что об этом узнал или узнает народ Чехословакии. И вера в то, что, думая о советских людях, чехи и словаки будут думать не только об оккупантах, но и о нас, придает нам силы и мужество.

НАТАЛЬЯ ГОРБАНЕВСКАЯ

28 августа 1968 г.
Москва, А-252
Новопесчаная ул., д. 13/3, кв. 34.

Источник: Хроника текущих событий. Выпуск 3. 30 августа 1968 г.