Карой Пап – венгерский писатель, сын раввина, автор четырех романов, больше сотни рассказов и четырех пьес. «Азарел» – его самый известный и во многом автобиографический роман. Правда, автор сделал своего героя младше себя на три года – Азарел родился в 1900 году, в начале нового века. Книгу впервые опубликовали в 1937-м, но известность автору она принесла только в 2002-м, будучи переведенной на английский язык. Во время Второй мировой Карой Пап попал в Бухенвальд, где получил номер 72713, в какой-то момент отказался от побега, а в январе 1945 года пропал без следа.
Дюри Азарел – младший из трех детей в еврейской семье из венгерского городка. Мальчика, едва он научился ходить и говорить, отдали на воспитание деду Иеремии. Старик разочаровался в своих детях и теперь потребовал внука, чтобы вырастить из него праведника, человека, способного изменить мир силою молитвы:
В повествованиях Моисеевых книг он не видел реальных событий. Для него во всей Библии был магический, сокровенный смысл, персонажи и истории были символами, буквы и слова обозначали когда цифры, когда картины, и не только прошлое было в них, но скрыто в них было все будущее и ключ ко всем наукам, вплоть до математики звездной системы.
Само- и миропознание мальчика начинается с семьи, но происходит это гораздо позднее, чем у обычных детей в обычных обстоятельствах. Дюри – это Маугли, вышедший со старого кладбища, где стоял шатер его деда, в город, к громким звукам и непонятным правилам. Он разговаривает с огнем, и так же не способен выразить чувства словами, а жестов и прикосновений его никто не понимает. Не умея себя занять, от скуки портит мебель, ломает игрушки и рвет одежду. Но он не дикарь, не «пятый ребенок» в семье раввина, наоборот – Дюри гораздо больше священнослужитель, чем его отец – до сих пор жизнь мальчика состояла из молитв и ритуалов. А в рутине быта он не находит, чем себя занять. Поэтому за провинностью следует наказание, за наказанием – обида. Дюри, избитый и оскорбленный, замыкается в своем одиночестве, мечтает о смерти, побеге из дома, о «настоящих родителях». Но чаще думает, как совершить поступок, после которого мать его обнимет и станет улыбаться только ему одному.
Разница между жизнью с дедом и в доме отца – это, некоторым образом, эволюция фигуры бога от ветхозаветных евреев до современных, с момента, когда из огня с Моисеем заговорил Голос, до времени, когда евреи в Европе стали уже более или менее ассимилированной частью городского населения. В начале прошлого века проблема ассимиляции становилась причиной многочисленных конфликтов в еврейских семьях. Так получилось в семье самого Папа, который ушел из дома отца-раввина, так же происходит и в его романе у трех поколений Азарелей.
Дедушка Иеремия – отшельник, камлающий у огня, подвергающий ритуальному сожжению игрушки внука, («почему же Бог не послал ему взамен моих игрушек барана?») – считает полуязычниками всех, кто живет не в пустыне, включая своего сына-раввина.
Слепые — это у дедушки Иеремии означало мир, все в мире, помимо еврейского. И тут не было никакого различия между югом и севером, востоком и западом: все было слепо. Село, где он жил, графские земли за селом, батраки и крестьяне, дети — все были слепы. Даже орудия, которыми они трудились, и те были слепы. Когда-то, вначале, как полагал дедушка Иеремия, слепо было и Мироздание, и свет, иначе говоря: душу, то есть Око, Иегова послал в мир с евреями. Но евреи этому посланию не вняли, не исполнили возложенного на них, как должно, — и Иегова рассеял их, рассеял и Свет. Из света стала тьма, слепцы еще глубже погрязли в своей слепоте, и свету приходится теперь бороться и с собственным мраком, не только с темнотою слепых.
Это бог-деспот, страшный, непостижимый, не знающий милосердия, требующий беспрекословного послушания и порождающий только страх.
Вернувшись в дом отца, Дюри находит совсем другого бога. Расчетливый, мелочный; не пассионарный хаос, но порядок и сдержанность. Этот бог понятнее, но ничуть не добрее. Мальчик не понимает отца, стыдится его подсчетов за обедом, его лжи – свою паству он учит бескорыстной любви, а сам «любит только за что-то: мать - за приготовленный обед, брата – за хорошие отметки». Самого Дюри этот бог не любит, потому что он слишком мал и все время «шалит». А еще он «эгоист» и «выдумщик».
Мальчик, действительно, обладает особенным воображением – от природы ли, или от вынужденного одиночества. Он спрашивает, почему мебель не танцует с ним, почему виноград не поет ему песен и кто причесывает волосы огню. Родители и брат с сестрой смеются, морщатся или считают, что он издевается. (Научившись читать, Дюри найдет в книгах все, о чем мечтал, но и тогда его радость никто не разделит – «это фантазии, этого на самом деле нет».)
Тяжелее всего даются субботы: дни, когда нельзя бегать, играть, бросить полено в огонь, поиграть монетками. Нужно нарядно одеваться, идти в церковь, степенно возвращаться домой и остаток дня проводить в неподвижности. Киплинговский Ким знал бы, чем занять эти долгие часы – медитацией, погружением в собственное «я», постижением бесконечности. Дюри тоже пытается постичь бесконечность, но он еврей, и его рефлексия неизбежно приводит его к размышлению о природе бога – какой он? Почему он такой? А у христиан другой бог? Его раздирают противоречивые желания: недостаток любви заставляет замыкаться в себе, а жажда общения вызывает всплески откровенности, заставляющей мрачнеть его родителей.
— Если Господь милостивый, — спрашиваю я, — то почему Он карает?
— Потому что этого нельзя, — отвечает мать.
— Но если милостивый, — снова спрашиваю я, — то почему Он не разрешает мне всё?
— Ну вот, — говорит мать и поворачивается к отцу, — толкуй с ним! У него всегда есть вопрос в запасе.
На что отец откликается так:
— Будет с тебя того, что мы тебе говорим. Этого нельзя! И кончено. Остальное узнаешь, когда вырастешь.
Я думаю: «вырастешь» — это я уже слышал. Вместо того чтобы сказать: «этого мы не знаем», они говорят: «когда ты вырастешь». Самая лучшая отговорка.
Интересно, что в книге почти нет специфических еврейских терминов и словечек, а те, что есть, почти незаметны. Теперь уже не у кого спросить, почему это так – переводчик ли Шимон Маркиш не стал усиливать «еврейский акцент», сам ли Пап отказался от «меноры» и «миквы», - можно предположить, скорее, последнее, помня о том, что венгерские евреи ассимилировались больше других. Возможно, поэтому в еврейской литературе Пап считается тупиковой ветвью: «остался одиноким до конца своей жизни», пишут о нем, оторвался от еврейства, и только после смерти «его всосала обратно еврейская судьба, чтобы проглотить вместе с другими как равного, как будто он никогда и ничем не отличался».
Это, в общем, несколько странно - оторвался в каком же смысле? Возвращение блудного сына и жертвоприношение Авраама, отношения с Создателем и отцом; постижение разницы между богом-деспотом и богом милосердным; богом язычников, христиан и евреев; первые опыты идентификации: «правда ли, что мы «пархатые», а они злые? мы праведники, а они стяжатели?» – можно подумать, эти темы вовсе и не еврейские. Возможно, дело в том, что проблематика в романе Папа не то что уводит в тень национальные особенности, а просто лишает их исключительной принадлежности. Сюжет, когда сын бунтует против своего отца, священника-пуританина, возможен не только в декорациях еврейской общины.
Но, очевидно, именно поэтому «Азарел» входит во все примерно контексты мировой литературы так, как будто был там всегда. Небольшой по объему текст встает вровень с серьезными богоискательскими романами на иных языках, а первое, что кажется ему родственным на русском, - «Детство Темы» или назидательные рассказы Льва Толстого – в сравнении с этой книгой выглядят механической поделкой. Пап отрабатывает свои воспоминания на уровне серьезного психоанализа и встраивает их в ветхозаветные сюжеты, как может это делать только последний принц в династии.
Другие книги этой серии:
Великое бремя
Не опаздывать, не высовываться
Горькая книга оптимиста
