Леонид Федоров и израильская группа «Крузенштерн и пароход» записали совместный альбом «Быть везде», очень неожиданный и для Федорова, и для крузенштернов. На презентациях, которые пройдут 6 сентября в Москве (клуб «Гоголь») и 7-го в Питере (клуб «А2»), вместе с ними на сцену выйдут Дмитрий Озерский (автор почти всех текстов, клавишник и трубач «АукцЫона») и Леонид Сойбельман (ныне живущий в Германии создатель великой и, к сожалению, давно не существующей группы «Не ждали»). Леонид Федоров и лидер группы «Крузенштерн и пароход» Игорь Крутоголов — о дружбе, работе и клезмере.
Евгений Коган: Вы помните, как впервые услышали друг друга?
Игорь Крутоголов: Я могу за Леню сказать — ему не очень понравилась группа «Крузенштерн и пароход». Про свои впечатления сказать сложно — это было слишком давно. Кажется, первым аукцыоновским альбомом, который я услышал, был альбом «Жопа». Помню, что мне сразу понравилось.
Леонид Федоров: Я первый раз услышал крузенштернов более десяти лет назад. Мы играли на одной площадке в Вильнюсе. Мы с «Волковтрио» сыграли ужасно, потом отслушали практически весь концерт крузенштернов. Был очень плохой звук, и я, честно говоря, мало что понял. А потом мы стали друзьями.
ЕК: То есть — музыка ваша так себе, но давайте просто дружить?
ЛФ: Нет, не совсем так — они играли еще в куче других проектов, которые я слушал и которые мне дико нравились. Я в Израиле почти ни разу не ходил на «Крузенштерн и пароход», но ходил на какие-то другие их проекты — и с нашим Коликом (Николай Рубанов. — Прим. ред.), и с израильским саксофонистом Ассифом (Ассиф Цахар — израильский саксофонист и кларнетист. — Прим. ред.), и еще с кем-то.
ИК: К тому же совершенно не обязательно, чтобы музыка нравилась, — можно нормально дружить и без этого.
ЕК: Игорь, ты можешь рассказать про то, как ты стал играть музыку?
ИК: В Израиле я оказался в 1992 году, а музыкой начал заниматься раньше, еще в Ташкенте — я сам из Ташкента. Играл в панк-группе на барабанах.
ЕК: Раньше рокеры говорили — вот, мол, папа привез из-за границы пластинку битлов, я услышал, и все завертелось. А ты что услышал?
ИК: Шостаковича, наверное. У меня совершенно снесло крышу.
ЕК: «Крузенштерн и пароход» — популярная группа в Израиле?
ИК: Я бы так не сказал. Во-первых, мы очень редко играем в Израиле, может быть, раз в год, порой в Европе выступаем чаще. Хотя, естественно, есть какой-то свой круг, все-таки мы играем вместе уже много лет. Мы даем концерт в клубе, и на него приходят 180 человек — неплохо для Израиля. Если бы играли раз в месяц, на нас бы приходили 20 человек…
ЛФ: Не факт.
ИК: Факт, факт. Но нужно понимать, что Израиль — очень маленькая и закрытая страна.
ЛФ: Но и музыка ведь специальная…
ИК:. Да, конечно, мы отдаем себе отчет в том, что у нас есть какой-то определенный слушатель и он не очень многочисленный.
ЕК: На первых альбомах крузенштерны, условно говоря, черпали вдохновение в клезмере. Музыкант вообще должен держаться корней или музыкальную традицию нужно изучить и забыть как страшный сон?
ЛФ: Честно говоря, я не думаю, что изучать прямо нужно. Что касается меня, то у меня был период, когда я слушал клезмер, потом было целое десятилетие, когда я помимо прочего слушал цыган, румын, какую-то бразильскую музыку. Не потому что нужно, а потому что интересно. Но никаких обязательств нет, мне кажется.
ИК: Для меня этот как использование каких-то красок — сегодня ты рисуешь этой краской, а завтра другой. Что касается, собственно, клезмера, то мы никогда его не играли. Конечно, корни существуют. Но я не могу сказать, что в Израиле на каждом шагу звучит клезмер. Вообще получилось так, что штамп «клезмер» поставили на той музыке, которая клезмером-то и не является. Настоящий клезмер сейчас играть не умеют. Так что — нет, для музыканта не обязательно знать свои корни, мне кажется.
ЛФ: Музыкант — это передатчик музыки. Я вообще боюсь названий, определения стилей. Мы как-то с Озерским даже пытались написать песню про то, что есть мертвые имена: назвал — и оно стало мертвым. Потом я понял, что обэриуты говорили то же самое: называть вещи заново, чтобы освободить их смысл. Я думаю, что любое называние убивает.
ИК: Мне кажется, что вообще называние появилось тогда, когда появились диски, — чтобы в магазине определять стиль и расставлять записи по полочкам.
ЕК: Ваш новый альбом в магазине в каком разделе будет стоять?
ЛФ: Рок!
ЕК: Этот новый альбом — сольный альбом Федорова с приглашенными музыкантами или совместный?
ЛФ: Совместный, слава богу.
ЕК: Как работа происходила? Ты приехал в Израиль, привез песни, вы сели в студии, и ты сказал — вот, должно быть так и так?
ЛФ: Игорь, как это происходило?
ИК: Ну, мы посидели пару часов…
ЛФ: Простые песни, мы их практически с ходу записывали. Мы все делали вместе. Не было такого: «Эту фразу надо играть так!»
ИК: Леня принес пять песен — он же знает, как они должны звучать. Он слышит их.
ЛФ: Но при этом и Игорь, и Гай (Гай Шехтер — барабанщик группы «Крузенштерн и пароход». — Прим. ред.), естественно, вносили что-то свое. Одна песня на альбоме — Игоря. А еще три мы сделали прямо в процессе записи. Понимаешь, я же никогда не занимаюсь аранжировками. Есть песня, я ее слышу так-то, но если мы ее делаем вместе, она, конечно, будет звучать по-другому. Я не подхожу к песне как к готовой вещи, для исполнения которой нанимаю музыкантов. Новые музыканты — это возможность поиграть по-новому. Есть музыканты, с которыми я играю часто, чей язык я знаю. Но я не знаю языка новых музыкантов. Именно поэтому процесс записи альбома был удивительным, интересным — все буквально рождалось на глазах.
ИК: Мы просто пришли в студию и записали, не было никакой кропотливой работы.
ЛФ: Курехин однажды сказал замечательную фразу: музыка — это сиюминутная вещь, она звучит именно сейчас. Она живая, и ты ее ловишь в этот конкретный момент. А если ты думаешь, что делаешь какие-то вечные штуки, — это твои проблемы.
ЕК: Много на концерте будет импровизации?
ЛФ: Да, конечно, постоянно. Есть какая-то канва, которой мы будем пытаться придерживаться.
ЕК: То есть концерты-презентации в Москве и Питере будут разными. От чего зависит то, какими они будут?
ЛФ: От того, как повернется нога. Мы же не следуем канону.
ИК: Выходишь и играешь, и всегда получается по-разному. От всего зависит — от настроения, от погоды, еще от чего-то…
ЕК: Как происходил ввод Леонида Сойбельмана?
ЛФ: Давно хотелось поиграть с Сойбелем — и как раз подумалось, что под такую историю может получиться интересно.
ЕК: На концертах кроме песен с альбома будут еще звучать какие-то ваши вещи?
ЛФ: Да, мои будут.
ИК: А моих нет. Во-первых, потому что я не пишу песен. А во-вторых, то, что я делаю, — это все-таки не рок-н-ролл.
ЕК: О’кей, пройдут презентации, Игорь уедет в Израиль, Леня останется здесь. Вы будете играть эти песни на своих концертах?
ЛФ: Не все, но какие-то буду.
ИК: А мы не сможем, потому что я не пою эти песни, их поет Леня. Это очень весомая причина.
