Умер Марк Фрейдкин — жанр подсказывает, что дальше должна быть расшифровка: поэт, переводчик — многого, главным образом — Жоржа Брассенса, редактор, журналист, музыкант, певец, книгоиздатель; если продолжать честное перечисление, жанр подключает хулиганские обертона — грузчик, когда-то давно — немножко боксер и чемпион по шахматам среди школьников. А еще — знаток истории музыки, разоблачитель и поклонник музыкальных клептоманов, составитель аудиоантологии из семисот советских песен, эрудит, шармер, бонмотист.
— замечательное интервью Фрейдкина Дмитрию Ермольцеву, где среди прочего есть такие фрагменты:
В журнале «Искусство кино» сотрудничал и еще в журнале — «Сельская молодежь». Я даже одно время там вел колонку диск-жокея. Громил, причем совершенно искренне, «Аббу», «Бони-М» и Майкла Джексона... <...> ..Только не подумайте, что я стою за безголосых, потому что сам такой. Безголосыми были Бернес, Утесов, Брассенс, Азнавур, Нопфлер, Вертинский… Хотя при наличии пресловутых харизмы и дикции хороший голос тоже не помешает, особенно если уметь им пользоваться и вообще понимать, что делаешь... <...> Моей крестной матерью в этом деле (переводческом. — Прим. ред.) была Наталия Леонидовна Трауберг, и свои первые переводы я публиковал под ее фамилией. Она помогала многим молодым переводчикам — набирала огромное количество работы, а мы ее делали. Наталия Леонидовна редактировала и подчищала наши слабенькие тексты, публиковала их под своим именем, а деньги отдавала нам. Замечательный человек, а уж какая переводчица… Она меня многому научила.
— рецензия Максима Немцова на книгу Фрейдкина «Каша из топора»:
...Основной прием в прозе у Фрейдкина — double entendre, что называется, говоря проще — фига в кармане. Автор искренне рассказывает, но не о себе, а о некой проекции себя вовне (или, как выражаются медики, которым в обеих книгах посвящено много прочувствованных страниц, «кнаружи»), которая, надо полагать, от реальной личности таки отличается. Иными словами — автор плетет кружево словес. Иными словами — беззастенчиво треплется. <...> Что-то общее с повестью Сэлинджера есть и в этой книге Марка Фрейдкина. Он, собственно, и не скрывает, что со слушателем попрощался уже некоторое время назад (как еще раньше попрощался с покупателями, закрыв культовую книжную лавку «19 октября», о чем в книге имеется вставная новелла-пикареска), и глухо намекает, что «Каша из топора» вполне может оказаться сходным прощанием с читателем. Не случайно, видимо, завершает книгу странный обрывочный мемуар «О Венедикте Ерофееве» — явная попытка говорить о непроизносимом, попытка оправдания за что-то, и в попытке этой читатель не найдет ни воспоминаний, ни анекдотов, ни Ерофеева, ни автора. Как в повести Сэлинджера не было Симора. Но где «это все», вместе с тем, было «о нем».
Так и здесь. О Ерофееве. О времени. О друзьях и знакомых, о Z.Z. и J.J. О самом Марке Фрейдкине. От которого не только потомству, но и нынешнему читателю на сетчатке, когда закроешь глаза после книги, остается единственная сцена: 78-й год, где-то под Абрамцевым — Фрейдкин, молодой и увлеченный поэзией, сидит с Ерофеевым на поваленном дереве, курит и «озвучивает соображения». А Веня морщится и не отвечает.
А там вскоре и дождь зарядил…
— а также — десять выпусков рубрики «Плагиат в советской песне», десять экскурсов в историю легкой музыкальной клептомании — Утесов и польская эстрада, pod samowaem я и моя Маша, галичевская «Принцесса с Нижней Масловки», впитавшая в себя напевы феллиниевской Сарагины; дуэт Ива Монтана и Нонны Мордюковой, Шарлотта Генсбур с галлюциногенным текстом на мотив блантеровского «В лесу прифронтовом» и три американских гимна — не обошлось без еврея. И многое-многое другое.
