Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Мошав, которого больше нет
Ариэль Бульштейн  •  2 сентября 2010 года
Мошав, которого больше нет

В предисловии к своей книге «Дни барака» Яаков Цур говорит читателям: не пытайтесь искать бейтаровский мошав Рамат Темкин на современной карте Израиля. Крошечное поселение, созданное в начале 1933 года и названное в честь Владимира (Зеэва) Темкина, давно поглотил город Нетания. Семьдесят лет назад здесь все было иначе.

Еврейский национальный фонд выкупил у арабского землевладельца землю для нового мошава, но работавшие там арабские батраки не придавали особого значения таким мелочам, как договоры и купчие, и не собирались даже близко подпускать евреев к этой земле. Отвоевывать собственность пришлось силой. Прибывшие из Восточной Европы репатрианты — воспитанники молодежного движения «Бейтар» — сначала поселились прямо в поле. Среди них были Шуламит и Гилель Цур, у которых вскоре родился мальчик. Маленький Яаков стал первым ребенком мошава. В Рамат Темкин прошло его детство — об этих годах Яаков Цур рассказывает в своей новой книге.

«Дни барака» из тех книг, которые помогают по-настоящему понять Израиль. Автор посвятил ее памяти трех дорогих ему людей: своего старшего сына — лейтенанта Эяля Цура, павшего в 1982-м в Первую ливанскую; памяти племянника — майора Рана Кохвы, погибшего во Вторую ливанскую; и своего дяди, майора Зеэва Амита, погибшего во время Войны Судного дня. Три человека, которые продолжили дело первых жителей Рамат Темкин, хоть никогда там не жили.

Лишения и трудности мошава автор описывает без пафоса, даже с юмором. Любопытно, что, по свидетельству Яакова Цура, многие жители Рамат Темкин говорили с сильным русским акцентом, а ивритские имена зачастую произносились на русский лад (Шуламит становилась Шуламиткой, а Элияху — Элешкой). Потихоньку поселенцы обживались на песчаной земле мошава, родители Яакова построили для семьи деревянный барак. О настоящем доме никто даже не думал — для постройки основательного дома понадобилось бы много денег и разрешение от британских мандаторных властей — и то, и другое было недостижимо.

Холодная вода текла из устройства, оборудованного на возвышении, а внизу был еще один кран, из которого наполняли ведра и под ним же мыли ноги. Мои родители привыкли принимать холодный душ зимой и летом. Горячая вода считалась роскошью, и когда она действительно требовалась, воду грели на примусе в большом чайнике, а потом купались в тазу. Когда в бараке стало много детей, папа решил побаловать нас и установил жестяной чан; чан стоял на деревянных досках, внизу у него была выемка, куда с великой осторожностью — чтобы не сгорел весь барак — ставили горящий примус.
Цур с иронией отмечает, что его родители выросли в абсолютно разных «культурах еды». В рижском семействе Штейн, где родился отец, ели мало овощей, и «правильная трапеза» была немыслима без внушительной порции говядины и картошки. Позволить себе такую роскошь Штейны могли далеко не всегда, однако идеал от этого не менялся. И хотя прошло немало лет с тех пор, как отец репатриировался и успел привыкнуть к новой кухне, его представление о «хорошем питании» не изменилось. Мать Яакова выросла в сельскохозяйственном поселении Нахалаль, где ели в основном то, что сами выращивали: фрукты, овощи, зелень и бобы — из этого готовили простые овощные супы. Куриное мясо было большой редкостью, не говоря уже о говядине. В те годы шутили, что крестьянин из Нахалаля ест курицу, только когда болеет сам или когда болеет курица. И вот в бараке столкнулись два кулинарных мира, два гастрономических подхода. Победила мама. Не только потому, что она готовила еду, — гастрономические предпочтения отца требовали денег, а их всегда не хватало. Выходцу из Латвии оставалось только вздыхать о том, что «приходится есть траву, как коровам», и дожидаться праздников. По праздникам мама готовила фаршированную рыбу и котлеты, благо для котлет не требовалось много мяса: в фарш добавляли остатки старого хлеба, лук, морковь и другие овощи.

По вечерам перед бараком Цуров собирались все соседи — у семьи был радиоприемник, единственный во всей округе, по которому жители мошава слушали сводки о продвижении немцев на Восточном фронте и поражениях англичан в Северной Африке.

Папа повесил на деревянной стене барака большую карту Европы, куда втыкал булавки с бумажными флажками. Когда по радио сообщали ужасные известия, папа вытаскивал булавки, обозначающие расположение воюющих армий, мрачно передвигал их на новые, не радующие позиции и вздыхал.
Хроника простой и тяжелой жизни мошава продолжается и после Второй мировой. Цур описывает нападения арабов, переросшие в полноценную войну, и арест отца британскими властями — Гилель Цур участвовал в операциях антибританского подполья и был одним из командиров ЭЦЕЛя. Автор вспоминает, как страдал отец, что после образования Израиля его по возрасту не взяли в боевые части, и как счастливы были все, когда Война за независимость завершилась победой. В 1949 году закончилась не только война, закончилось и детство автора, а с ним — и его рассказ. История одной семьи и в то же время — страница в истории еврейского возрождения.

И другие неизвестные истории:

Из Астрахани в Галилею
Кто там стоит с ружьем и бородою
Британская тюрьма в картинках