- Я очень рад, что наконец, впервые в жизни, посетил Россию. На самом деле для человека, подобного мне, у которого обширные русские корни, этот первый раз - далеко не первый. Всякий, кто воспитан на великой русской литературе, много-много раз бывал здесь в своих снах и мечтах. Мои родители разговаривали между собой по-русски, но меня русскому языку не обучали. Они хотели, приехав в Израиль, оставить все позади и начать с нового, чистого листа. Но совершенно очевидно, что никакого чистого листа не было, нет и он в принципе невозможен. Тоска родителей по России, их память о России наполняет мои книги. Тот иерусалимский квартал, в котором я вырос, был, по сути, огромным лагерем еврейских беженцев. В основном - беженцев из России, но были и уроженцы Польши, Румынии, Германии и других стран. В нашем квартале жило очень много толстовцев, которые истово исполняли заповеди учения великого писателя. Среди нас жили люди, которые одевались в точности как Толстой в старости. Это было изумительно. Когда я впервые увидел портрет Толстого, я подумал, что он живет в нашем квартале. При этом все наши толстовцы, казалось, сошли со страниц романов Достоевского. Мятущиеся, мучающиеся души, которые едят себя поедом. Наш квартал был наполнен воспоминаниями и тоской по тем местам, которые беженцы оставили за собой. Так что в нашем квартале и толстовцев, и «достоевцев» объединяла эта неразделенная любовь к далеким местам – совсем как героев Чехова.

- Кого из современных, то есть живших после Чехова, Толстого и Достоевского русских, советских и российских писателей вы могли бы отметить?
- Я, конечно, читал русских писателей. Например, Платонова – увы, в переводе на английский, на иврит его не переводили. Естественно, я читал и на иврите, и по-английски Булгакова. И время от времени я читаю современного русского писателя, который повествует о хаотической действительности… Его зовут Битов, Андрей Битов.

- Должен ли писатель, подобно Толстому, быть учителем читателей и внушать им моральные и социальные идеи?
- Я не пишу романы, чтобы воспитывать читателя, кроме, разве что, одного совета: «Постарайся представить, как думает твой ближний». На моем столе всегда лежат две ручки: синяя и черная. Когда я хочу что-то поведать читателю, рассказать историю, я беру одну из них. А когда я хочу написать статью и посоветовать своему любимому правительству: «Ступай-ка ты ко всем чертям!» - я беру другую ручку. Но эти две вещи, как и эти две ручки, я никогда не смешиваю.

- Как вы относитесь к тому, что в последнее время интерес к чтению сильно упал? Так ли это в Израиле?
- Да, увы, в Израиле всё так же. Однако до сих пор и Израиль, и, я полагаю, Россия – одни из самых читающих стран в мире. Я полагаю, что для книг рай длился сто пятьдесят лет - с конца XVIII столетия до середины прошлого века. Ныне мы вступаем в эпоху, когда книга принадлежит только тем, кто ее любит. Миллионы будут продолжать читать книги, но десятки миллионов, возможно, их не будут даже открывать.

- Какую книгу - кроме Вечной Книги, разумеется, - вы считаете лучшей в истории?
- Моя любовь путешествует и изменяется от книги к книге, и в этом вопросе я отнюдь не моногамен. Но все же я считаю, что самый великий роман всех времен и народов – «Дон Кихот» Сервантеса.

- Над чем вы сейчас работаете?
- Я пишу новый роман. Но я принципиально не делаю рентген во время беременности – это вредно для младенца.

- Должны ли читатели быть посвящены в биографию автора, чтобы понимать его книги?
- Книги, которые я написал, в большей степени моя биография, чем моя реальная биография. Тот, кто читает мои книги, может не читать мою биографию.

- Скажите, а как вы оцениваете взаимоотношения России и Израиля?
- Я считаю, что, вне зависимости от каких-либо политических событий, отношения России и Израиля должны быть более дружественными, интимными, потому что Израиль, приняв в себя столько людей, покинувших Россию и ностальгировавших по ней, не мог не впитать в себя и часть русской культуры.

- Кем вы в большей степени ощущаете себя в России – писателем или «послом доброй воли»?
- Я никогда не смогу быть послом чего бы то ни было, потому что я с большим трудом могу представлять даже самого себя – и то только в свои самые лучшие дни.

- Какую свою книгу вы бы порекомендовали российскому читателю прочесть в первую очередь?
- Я бы порекомендовал прочесть мой большой автобиографический роман «Повесть о любви и тьме» - сага о моей семье и о целом поколении уроженцев России, которые прибыли в Израиль в тридцатые-сороковые годы, которые принесли в Израиль Россию и никогда не могли ее забыть. И еще – недавно вышедшее в издательстве «Амфора» второе издание романа «Мой Михаэль», потому что этот роман, как никакой другой, представляет собой суть, квинтэссенцию иерусалимской жизни в пятидесятые годы.

- Что вы думаете о ваших современниках и коллегах по перу в Израиле – Меире Шалеве, Давиде Гроссмане и других?
- Их творчество – впечатляющая часть израильской литературы. Но нельзя обобщать. Меир Шалев, Йехошуа Кназ и многие другие – у каждого свой индивидуальный творческий почерк, и каждый из них, на мой взгляд, по-своему замечателен. Некоторые – мои близкие друзья. Вообще я могу сказать, что взаимоотношения между поэтами и писателями моего поколения в Израиле очень хорошие, теплые, приятельские, в отличие, к сожалению, от взаимоотношений между авторами разных поколений – наверное, дело в возрастных противоречиях, вечной проблеме «отцов и детей». Молодые считают, что старики должны вовремя сходить со сцены. Я тоже был молодым и помню, что тоже так же думал. Это естественно.

- Вы могли бы жить где-либо, кроме Израиля?
- Нет, потому что я должен слышать, как вокруг меня говорят на иврите, мне это нужно, как рыбе вода. Я не могу долго пребывать вдали от моего языка. Год, может быть, но никак не больше. Я провел некоторое время в Америке и Англии, мне нравятся эти страны, Россия мне тоже нравится – но только если я не буду задерживаться в ней надолго.

- В зарубежной прессе, а следом и в России проводят параллели между духом и сюжетом «Моего Михаэля» и «Мадам Бовари». Согласны ли вы с такой ассоциацией?
- Я полагаю, что героиня «Моего Михаэля» уже успела прочитать «Мадам Бовари» и извлекла из ее ошибок и ее любви должные уроки.

- А что такое любовь для вас?
- Это вопрос, на который не ответишь «на одной ноге». Очень сложно определить любовь одной фразой, но я полагаю, что любовь – это такой же элемент, слагаемое нашей жизни, как воздух, вода, огонь и ветер – а ветер и дух на иврите обозначаются одним и тем же словом.