Русская архитектура все время питалась импульсами извне — из Византии, Италии, Германии. Русский авангард — это единственный момент в истории нашей страны, когда импульс нового, небывалого исходил изнутри. Это совершенно новая архитектура для новой жизни, и то, что в Советском Союзе была реализована эта социальная революция, давало надежду на то, что тут можно придумать совершенно новый, не связанный с грузом прошлого способ жить.
Но они у нас вообще игнорируются. Реставрация если ведется, то, как правило, абсолютно варварским способом, потому что очень трудно преодолеть систему школьного эстетического воспитания. Как в середине 30-х годов мы вернулись к эстетике конца XIX века и продолжали ее воспроизводить, так она и продолжает оставаться доминирующей.
Следить за тем, чтобы реставрация была проведена аккуратно и адекватно, по идее, должны органы охраны наследия, но они не справляются и не очень стремятся к этому. И поэтому удачно реставрируют те здания, которым повезло с собственником. А некоторые памятники под угрозой полного уничтожения. Ниже — некоторые самые яркие примеры.
1 из 6
Шуховская башня — построена в 1920–1922 годах по проекту Владимира Шухова, расположена в Москве на улице Шаболовка. Башня из несущей стальной сетки высотой 160 метров перестала работать по прямому назначению только в 2002 году. Находится на балансе Минкомсвязи. Сейчас под угрозой сноса с последующим восстановлением на другом месте, предлагаются разные адреса, от ВДНХ до города Севастополя.
Башня не падает, это пропагандистская бредовая идея. Башня не падает — об этом говорят все специалисты по конструкциям, в том числе специалисты из ЦНИИ строительных конструкций имени Мельникова — а там за башней наблюдают с момента ее постройки до самых последних лет. Она долго еще простоит: там даже если сильно коррозированы отдельные элементы, нагрузка распределяется по остальным. Кроме того, можно придумать проект, как ее укрепить, — ведь нашли же способ предотвратить падение Пизанской башни.
Переносить башню нельзя юридически: закон предусматривает перенос памятника, когда это необходимо для его спасения, так переносят деревянные церкви из брошенных деревень, например. Никаких других случаев не предусмотрено. В случае с башней люди, разбирающиеся в металлических конструкциях и знающие хорошо, как она устроена, говорят, что, если ее разобрать, собрать обратно будет невозможно — помимо прочего, потому, что не сохранились первоначальные чертежи. А кроме того, известно, что в процессе строительства Шухов лично вносил изменения в проект, когда что-то не сходилось. Так что если ее и построят когда-то где-то снова, то это будет нечто совершенно другое.
Очень странно слышать аргумент о недоступности башни сейчас — надо просто сделать ее доступной, там нет ничего сверхсекретного, сидят несколько организаций, в том числе подразделения космической связи, которые можно либо переселить, либо отгородить от доступа к башне.
Проблемы возникают потому, что Минкомсвязи не хочет заниматься непрофильным активом, хотя у них есть охранные обязательства и они много лет получали от эксплуатации башни прибыль. К сожалению, довольно правдоподобной выглядит версия, что башню хотят убрать ради редевелопмента участка, потому что она обеспечивает высотный регламент более вольготный, чем вообще в этой зоне, — то есть на ее месте можно построить здание 160-метровой высоты. В архитектурных кругах говорят о том, что готов проект вообще на весь этот район: компания «Баркли» уже ведет строительство достаточно высоких, около 82 метров, башен на месте снесенных Донских бань, на другом конце есть возможность построить здание в два раза выше на месте Шуховской башни. Это только версия — но нет иных объяснений, почему башню не хотят просто передать кому-то другому на баланс.
Есть все-таки реальные шансы, что Москва возьмет башню на баланс — но им нужен также участок земли, и это справедливое желание. Есть некоторый расчет на Министерство культуры. Да и со стороны Минкомсвязи уже есть какие-то сигналы — например они заявили, что готовы разрешить экспертам осмотр башни, хотя пока из этого ничего не получилось и эксперты до сих пор не попали в здание, но все-таки это явно их ответ на возмущение общественности и профессионалов.
Дом Наркомфина — жилой дом-коммуна, построенный в 1930 году по проекту архитекторов Моисея Гинзбурга и Игнатия Милиниса для работников Народного комиссариата финансов СССР. Расположен в Москве по адресу Новинский бульвар, д. 25, корп. 1.
Потом оказалось, что там путаница с собственностью, что «МИАН» владеет не всеми квартирами и на значительную честь здания претендует «Альфа-банк». Но вдруг месяц-полтора назад ситуация разрешилась: «Коперник» выиграл у «Альфа-банка» суд, и теперь все принадлежит ему, кроме пяти квартир, где еще остались собственники, и, по-моему, коммунального корпуса, который находится на балансе Москвы. А когда-то Гинзбург поставил дом, который должен облегчать людям жизнь. В общем корпусе была столовая, а кухни во всех квартирах очень маленькие. Зато был детский сад, медкабинет. Все было рассчитано на то, что люди вместе работают, вместе живут, вместе общаются: широкие коридоры, балконы или крыши, где можно гулять, любоваться закатом или устраивать вечеринки. Но очень быстро наступили такие времена, когда никто уже не хотел останавливаться в коридоре, чтобы поболтать соседом...
Дом Гинзбурга, конечно, мог возникнуть только в Советском Союзе тогда — дом-коммуна переходного типа. И советские архитекторы, делая свое, также очень внимательно следили за тем, что делают их коллеги за рубежом — за тем, что делает Ле Корбюзье, например, и за развитием баухауса в Германии. Если посмотреть на журнал авангардной архитектуры, то там буквально в соседних номерах публикуются пять принципов современной архитектуры Ле Корбюзье и объявляется конкурс на проект дома-коммуны. И из этого конкурса еще через один этап вырастает эта архитектура дома Наркомфина. Сам Корбюзье приехал в Советский Союз в связи с конкурсом на здание Центросоюза, его привели на стройку, и он увидел, как тут местные архитекторы реализуют его принципы в таких масштабах, которых ему еще не доводилось, и с ревностью к этому отнесся, увез чертежи к себе в Париж и потом использовал принцип пространственной организации внутри дома Наркомфина в своей знаменитой жилой единице, которую он спроектировал во время войны для послевоенного периода.
Недавно оживилась ситуация с возможной реставрацией дома Наркомфина. Но с первой попытки прошло больше пяти лет, требуются новые обследования. Никакой реставрационный план еще не утверждался. И вдруг начинаются серьезные ремонтные работы. Начинают с весьма симпатичного дела: на кровле делают деревянный настил и открывают студию йоги. Дальше эта студия йоги въезжает в одну из квартир, там делается типичный евроремонт. Что самое неприятное — меняются окна: в доме Наркомфина уникальные совершенно окна, которые заменяются на стандартные стеклопакеты. Дальше, уже этой весной, в коридорах заливают бетоном полы. Там, конечно, в этих коридорах полы были дырявые; это было плохо, это было опасно, но сделайте вы настил, пока ожидаете реставрации. Потому что совершенно непонятно, как старые конструкции поведут себя в стыке с новыми — полы заливались безо всякого присмотра реставраторов, просто ремонт, как обычного здания. Дальше прибегают активисты и говорят, что под домом стоит бетономешалка и по трубе наверх гонят бетон. В итоге оказывается, что в пентхаусе, в квартире наркома Милютина на крыше, делается новая обмазка стен, мало того, там заменили все окна на новые. Все делается в нарушение закона, без реставраторов. Вроде бы там будет жить хозяин компании «Коперник», что на самом деле обнадеживает — потому что на каких-то архсоветах всплывали проекты надстройки дома Наркомфина двумя этажами, например. Все время идет речь о том, что он построен из таких непрочных материалов, особенно верхние этажи, что подлинные стены невозможно сохранить, — но приезжали немецкие исследователи, изучили, сказали, что знают, как реставрировать камышит. И если он действительно туда въедет, есть шанс, что верхние этажи не разберут. Но пока вот, что мы видим.
Чуть меньше двух недель назад появились совсем тревожные сигналы: спилены последние подлинные батареи — часть первоначального дизайна, а в идущем через все здание коридоре, соединяющем квартиры, стоят наготове стеклопакеты. То есть речь идет уже не о локальных вмешательствах, а о варварском уничтожении подлинности здания. Когда об этом стало известно, в соцсетях поднялся шум, к распространению информации подключился архитектурный новостной портал archi.ru, и только после этого 15 апреля Департамент культурного наследия Москвы наконец выдал предписание остановить незаконные работы на памятнике.
Студенческий дом-коммуна, общежитие текстильного института (теперь общежитие Университета стали и сплавов) — экспериментальное общежитие для студентов, в котором радикально воплощена идея домов-коммун, сведение к минимуму индивидуального быта. Построен по проекту архитектора Ивана Николаева, памятник архитектуры регионального значения. Расположен в Москве, по адресу 2-й Донской проезд, дом 9. Продолжается реставрация.
Спальный корпус сильно разрушился, потому что его начали реставрировать и бросили на несколько лет. Сейчас реставрация спального корпуса закончена, и она уже была отмечена какими-то наградами как большое достижение. Ею занимается профессор Всеволод Кулиш. Он знает этот дом, очень его любит, очень красиво о нем рассказывает. Но при этом подлинность не сохраняется абсолютно. Сейчас приступили к общественному корпусу, который был в относительно приличном состоянии. Действуют точно так же, остался только каркас: все стены, все перекрытия, все материалы меняются на новые. Это здание останется общежитием, что очень хорошо. И понятно, что невозможно сохранить первоначальную планировку: ни один студент так не выживет. Но можно было бы, скажем, объединить две шестиметровые кабины в блок и в одной из них сделать душевую и все, что надо. А вместо этого там оставили демонстрационный музейный кусочек, а все остальное — стандартное общежитие. Снаружи облик восстанавливается достаточно точно: пропорции окон, переплеты — это все сделано достаточно культурно. Но факт остается фактом: никто не пытался сохранить подлинные стены, и, так или иначе, мы имеем полный новодел. И еще одна совсем грустная вещь — то, как там встраивается лифт. Самая красивая и абсолютно сохранившаяся часть здания — это пандус санитарного корпуса, который еще не начали реставрировать. И вот в треугольник в этом пандусе встраивается лифт — то есть разрушается абсолютно все пространство. Это почему-то у нас считается допустимым.
Дом культуры имени Русакова (клуб Русакова Союза коммунальников) — рабочий клуб, построенный по проекту Константина Мельникова. Первое в мире здание, где балконы зрительного зала вынесены наружу и находятся в зубцах-выступах. При строительстве клуба Мельниковым были применены прогрессивные для того времени технологии: железобетонный каркас, система трансформируемых перегородок, стеклянные окна-стены в зрительном зале. Двигающиеся стены позволяли разделять или, наоборот, совмещать несколько залов. В 1996 году здание было передано Театру Романа Виктюка, реставрация здания началась только в 2013 году. Находится в Москве по адресу Стромынка, дом 6.
Как появились все эти клубы? В 1927 году была принята программа Моссовета по строительству рабочих клубов для культурного развития трудящихся (клуб Русакова и клуб Зуева, например, были для транспортников). Идея была в том, что если построить какие-то новые, прекрасные, интересные здания, то людей туда будет легче заманить. В какой-то степени, между прочим, сработало, особенно после того, как в программу клубов включили столовые и там можно было легко и быстро поесть. Профсоюзы обязали 10% своего бюджета выделять на строительство клубов, и за несколько лет их было построено много. В Москве появились клуб имени Русакова, клуб «Каучук», клуб Дорхимзавода, клуб фабрики «Свобода», клуб фабрики «Буревестник» — пять абсолютно разных построек Мельникова. А также замечательное конструктивистское сооружение — ДК имени Зуева архитектора Ильи Голосова на Лесной улице. Это единственный клуб, который всегда работал как дом культуры, и там руководство понимает ценность архитектуры и бережет. Его, правда, покрасили в неприлично розовый цвет недавно, но это совсем не страшно и поправимо.
Реконструирован первым был клуб Дорхимзавода на Бережковской набережной, еще в середине нулевых. Он был приспособлен под банк, и там проведена корректная реконструкция. Клуб «Буревестник» успели переделать под спортивный клуб, зашили там все гипсокартоном. Потом его приобрел фонд «Русский авангард», сенатор Сергей Гордеев собирался провести научную реставрацию, но из этого ничего не вышло. Клуб «Каучук» уже несколько лет в непонятном состоянии — там началась реставрация и кончились деньги. Но я надеюсь все-таки, что он не разрушается, там все-таки контур закрыт. Клуб фабрики «Свобода» превратился в банкетный центр, который то ли принадлежал ЛДПР, то ли использовался как штаб-квартира ЛДПР. Там совершенно феерические интерьеры сделали внутри, в стиле Большого театра — с лепниной, с золотом, что-то невероятное совершенно.
Есть также ДК ЗИЛа — важнейший памятник архитектуры братьев Весниных, где сейчас, по-моему, совершенно прекрасно. Я там читаю лекции — и это удивительное ощущение, когда выступаешь в полукруглом лектории, где сделано ленточное окно, и ты видишь своих слушателей, которые сидят амфитеатром, а дальше у тебя пейзаж открывается. А потом ты выходишь — и там в этих огромных веснинских холлах с тонкими круглыми колоннами люди танцуют. Это прекрасно! Но и там есть проблема — его немного почистили, но предстоит настоящая реставрация. И выясняется, что у нас вообще очень плохо с реставраторами — просто очень мало реставраторов, которые способны делать квалифицированную работу, а таких, у которых был бы опыт работы именно с памятниками этого периода, практически нет, и им неоткуда взяться. Очень нужен опыт реставрации с западными специалистами.
И есть еще сложный концептуальный вопрос. Здание было уже реконструировано в 60–70-х годах, и там есть слой этого времени, и он уже стал фактом истории здания. Вообще по современной идеологии консервации предполагается, что слои должны сохраняться, тем более что это не просто грубая перестройка, а осознанное архитектурное действие. Там появились, например, паркетные полы с супрематическим рисунком. Или колонны были облицованы мрамором — наверное, можно их от облицовки освободить, но нельзя сказать, что это уродливо. В холле первого этажа появились линейные светильники, то есть светящиеся полосы через все пространство. В малый зал, где теперь работает лекторий, во время войны попала бомба, то есть под его нынешней отделкой 1970-х годов — весьма стильной, с совершенно необычным светильником на потолке — нет подлинной основы 1930-х годов. В итоге — это художественная интервенция другого периода модернизма. И есть дискуссионный вопрос как минимум — как в этих случаях поступать. Но пока задача стоит однозначно — вернуть все, как при Весниных.
Здание Центросоюза — построено в 1928–1936 годах по проекту Ле Корбюзье. Одно из первых в мире офисных зданий со сплошным остеклением. В настоящее время здесь располагается Федеральная служба государственной статистики — Росстат. Находится в Москве по адресу Мясницкая, дом 39.
Дом-мастерская архитектора Константина Мельникова — пример частного строительства эпохи авангарда. Построен в 1927–1929 годах, находится в Кривоарбатском переулке в Москве. В этом доме Мельников опробовал несколько новаторских инженерных и архитектурных решений. Кирпичные стены сделаны сетчатыми, а перекрытия представляют собой решетку из поставленных на ребро досок — так нагрузка равномерно распределяется между разными элементами и можно использовать гораздо меньше материала. В этом явно отразился опыт совместной работы Мельникова с Шуховым.
1 из 6
