Молоко и мёд

Арина Эглон • 2 июля 2006 года

Кто отличит кровную ненависть от кровного родства, кто расскажет про двойное сиротство - наша мама умерла, и теперь мы не просто сестры, теперь я твоя мама, ты моя дочь, хотя ни одна из нас не просила об этом, ни одна не согласилась бы добровольно играть в эту беспощадную игру.

Если бы у меня была сестра, я бы называла ее Роуз, доброе утро, Роуз, какая у тебя старомодная прическа, какая у тебя нелепая походка, каким неловким движением ты прижимаешь к груди черную адвокатскую папку, набитую белыми листами, усеянными неразборчивым перцем печатных строчек - твои бумаги, которые я не могу прочесть, твой взгляд, который я не могу поймать, твои деньги, которые я не могу вернуть, твой парень, который старается не смотреть на меня, но не может не смотреть. Знаешь, это ведь я испачкала кетчупом твои любимые туфли и разбила твою любимую машину.
Я бы тебя любила, Роуз. Я и любила тебя всегда.

Если бы у меня была сестра, я бы называла ее Мэгги, дурочка Мэгги, воровка Мэгги, челка ниже ресниц, взгляд ниже пола, стыренная мелочь, проглоченные слезы, вселенские планы, ты же знаешь, что я не умею читать. Я бы стеснялась ее, и ненавидела, и боялась, и перед сном подходила бы к ее взбитой в омлет постели, и натягивала холодные простыни на горячие плечи, и отводила бы с лица непослушные пряди, гладила маленькие твердые скулы, такие же, как у бабушки, такие же, как у мамы, такие же, как у меня.
Я бы тебя любила, Мэгги. Я и любила тебя всегда.

Мы бы, вероятно, не дождались русского перевода этого неплохого женского романа, если бы живой классик Голливуда Кертис Хэнсон («Секреты Лос-Анджелеса») не снял в 2005 году ((http://www.imdb.com/title/tt0388125 экранизацию)). Роуз сыграла Тони Колет, Мэгги – Кэмерон Диас, а бабушку Эллу – сама Ширли Маклейн. Фильму – точнее, его русским прокатчикам – мы и обязаны названием «Подальше от тебя», потому что в оригинале книга называется In Her Shoes, то есть «На ее месте» или, буквально, «В ее туфлях». В данном случае каламбур оправдан, потому что у двух сестер и бабушки одинаковый размер ноги - и туфли героинь путешествуют с одной ноги на другую самыми причудливыми путями.

Что можно сказать про двух сестер, двух американских девочек, двух урожденных евреек, кроме того, что они, кажется, тоже люди? Кто отличит кровную ненависть от кровного родства, кто расскажет про двойное сиротство, как это вообще расскажешь - наша мама умерла, когда мы обе были еще маленькими, и теперь мы не просто сестры, теперь я твоя мама, ты моя дочь, мы все друг для друга, хотя ни одна из нас не просила об этом, ни одна не согласилась бы добровольно играть в эту беспощадную игру.
А потом старшая выгонит младшую в ночь - вполне метафорическую, и вполне настоящую, тихую американскую ночь, полную теплого дождя, невыразимого одиночества и древних иудейских демонов на бесшумно свистящих крыльях. Роуз останется по эту сторону видимого мира, а Мэгги пойдет страшным путем Красной Шапочки - в поисках родной бабушки, во Флориду, во Флориду, во Флориду, позабыв горшочек с маслицем, собственное имя, имя Роуз.

Ах, обетованная земля, бабушкин поселок «Голден Эйкерз», текущий молоком, тем самым, и тем самым медом. Волшебные старики, застывшие в своем сладком времени, словно мухи в варенье, Левковиц и Хирш обсуждают мужчин и телешоу, Фельдман рассуждает о журналистике, а Джек и Дора пытаются вспомнить, как будет на идиш «отчуждение». Никто не вспоминает, как бабушка Двойра или дедушка Хаим приехали в Америку из Европы, спасаясь от Гитлера. Никто не рассказывает, как он выжил в Аушвице. Никто не говорит о каббале, отношениях с Б-гом и путях еврейства. Короче, никто не изображает то, что называется «американским еврейским романом».

Мэгги все-таки найдет дорогу в этот тихий рай, ведущий всех женщин в этой книге к бесхитростному, как гамбургер, и такому же сытному хэппи-энду. Мэгги избавится о своей дислексии и научится наконец читать. Роуз наконец поймет, как любит свою сестру - больше, чем саму себя, а ведь это так важно, когда на свете есть хоть один человек, который для тебя важнее всей остальной жизни.

Еврейского в этой книге - только несколько словечек, несколько шуток, да общий тон - грустноватый, грязноватый, неопределенный оттенок, аромат печенья, корицы и черного пирога из бабушкиного буфета, форма ушей, блеск глаз, поворот души, позволяющий нам всем безошибочно узнавать друг друга в любой точке времени и пространства. Истинный смысл общечеловеческих трагедий и частных историй только в том, что они никогда не бывают лишенными национальности. Даже если автор решила просто написать хороший женский роман. А мы - просто провести несколько легких и приятных часов над историей двух сестер, Роуз и Мэгги, в которых, кажется, нет ровным счетом ничего еврейского.
И никто рассказывает о том, как выжил в Аушвице.
Разве там вообще хоть кто-нибудь выжил?

**Реплика Сергея Кузнецова**<br> Самое удивительное в этом романе – то, что он разрушает стереотип еврейской книги. Рассказанная история могла бы случиться с любыми людьми. Как минимум – с любыми представителями национальных сообществ в Америке. С греками, китайцами, итальянцами, даже русскими. Стало общим местом говорить, что Америка – плавильный котел. Эта точка зрения все чаще вызывает сарказм у сторонних наблюдателей – слишком велико межнациональное напряжение в самой Америке. Но роман Дженифер Уайнер все-таки свидетельствует: евреи наконец-то переплавились в американцев. Позади остался антисемитизм, местечковая зашоренность, воспоминания о старых трагедиях Старого Света, Сол Беллоу, Исаак Башевис Зингер, Бернард Меламуд. Молодое поколение американских евреев полностью слилось с молодым поколением американских греков, ирландцев, китайцев и всех, кого накидали в этот котел. Это не ассимиляция – потому что и религия, и национальные традиции остаются, да и сама по себе еврейская община остается достаточно замкнутой. Можно ли считать это формой хэппи-энда – сложный вопрос, и рецензия на женский роман - не самое подходящее место, чтобы его обсуждать. Однако книге Дженифер Уайнер можно быть благодарным не только за несколько часов приятного чтения, но и за то, что она может послужить хорошей отправной точкой для размышлений об особенности существования евреев в современной Америке и – говоря шире – о том, какую цену платят национальные общины за вхождение в мультикультурное общество.