За роман «Харбин» Евгений Анташкевич получил в прошлом году премию ФСБ России «за лучшие произведения литературы и искусства о деятельности органов Федеральной службы безопасности». Анташкевич называет свой роман «легенда-биография» — термином опять-таки из лексикона спецслужб, обозначающим «совокупность правдивых и вымышленных сведений о человеке, выполняющем секретное задание в стране противника». Роман художественный, но основан на документальных фактах биографий и событий в китайском Харбине.
Город основали русские в 1898 году, и вначале это была железнодорожная станция Трансманьчжурской магистрали. К началу революции в Харбине жили служащие Китайско-восточной железной дороги (КВЖД), к концу ее здесь появились беженцы, белоэмигранты и их семьи — всего около 200 тысяч человек.
«Русские этот город не только построили на песке, на пустой площадке, они его сделали комфортабельным. Харбин жил русской жизнью с момента своего основания до середины 1950-х годов. Город существовал по своим законам — без царя и центрального секретаря, просто опираясь на собственные силы и знания», — рассказывает Анташкевич в интервью.
Адельберг везет в Сибирь золото из царской казны. Под Иркутском на эшелон нападают чехи, барона арестовывают, а поезд с золотом конфискуют. Дальше главный герой пробирается в Харбин к семье, обходя красные кордоны, попадая в самую воронку гибели белого движения, выживая в тайге — событий хватило бы на нескольких персонажей. По дороге он встречает людей, которые в свое время тоже получат право голоса в романе; добравшись до дома, находит там живыми и здоровыми жену и сына. И с этого момента на первый план выходит город.
Анташкевич рисует широкое полотно многоязыкого, мультикультурного и многонационального харбинского сообщества:
«В Харбине мирно слились две нации — русские и китайцы. К русским примыкали украинцы, татары, грузины, армяне, евреи, литовцы, латыши, эстонцы, а китайцев было просто очень много. Для русских весь Восток был на одно лицо: что китайцы, что корейцы, а для китайцев, кроме них самих, все были русские. Особняком жили только японцы».
Белые офицеры находят себе дело кто где: кто-то служит китайцам, кто-то уезжает в Советскую Россию, кто-то пытается не служить никому, но тоже терпит поражение:
«Это дело совести — кому служить. Мы, белые, — вне России, и если служить нам — это служить России. Но Россия осталась там, где и была, а если служить тем, кто победил в России, — это тоже служить России. На самом деле здесь — Китай, а Россия — там. И большая часть народа русского — там! Подавляющая часть! Это и есть Россия! Если по совести, то совсем не мало наших, которые эту китайскую чумизу не переносят на дух! Они готовы вернуться под «родные берёзы», извините за банальность, даже если эти берёзы окажутся могильными крестами. Им уже всё равно! Им там всё милее, чем здесь, и даже наши, с вашего позволения сказать, лица. Я не с ними, более того, я служу в китайской полиции, как вам известно! Но я их не осуждаю, хотя и не оправдываю. Каждый имеет право найти географию для своей могилы. Это право дал Господь в виде нашей с вами совести! Это трудно оспорить. Но лично я никогда не вернусь туда, где мои родители были стёрты с лица земли и не осталось ни одного родного холмика. Всё было затоптано обозом нашего отступления через Сибирь».
Их дети читают русскую поэзию и вступают в фашистскую организацию Харбина, их родственники — кто в Хабаровске, кто в Шанхае, у них есть только их русский Харбин, который каким-то чудом еще сохранил что-то от старой России. Но и этой России осталось совсем чуть-чуть — Советский Союз встал на ее месте, и «бывшие» ему не нужны — они слишком «настоящие русские», как выражается советский еврей-перебежчик Юшков.
« — … русские, настоящие русские, вы например, странные люди! И весь ваш Харбин — русский, странный город, консерва, где вы жили так, как будто не было ни Февральской, ни Октябрьской, ни Гражданской… <…> Уж больно благостно вы тут жили, лавки полны хлебами, носы в табаках на выбор, мануфактурами можно дома упеленать, под самую крышу, война уже три дня, а ни одна бомба не упала…
Сорокин слушал, Юшков говорил, задрав локоть на спинку стула, сидя вполоборота, вразвалку:
— Но ничего, вот придёт Йёся, он вам покажет — бла-гость… а заодно и сытость…
Сорокин слушал.
— Он вас всех… построит в одну шеренгу… посчитает… и каждому назначит, кто чего заслужил…»
Русский характер, объясняет Юшков, набравшись, — дерьмо.
«Совершенно несамодостаточная нация, и даже не нация — сброд, татаро-монголы! Русским надо, чтобы их ругали, тогда они лезут в драку, правда, — часто побеждают! Русским надо, чтобы их хвалили, тогда они ближе к Богу, есть чем гордиться, небожители! <…> Вы вот не учили марксистско-ленинской философии и небось не знаете о единстве и борьбе противоположностей, а русский характер — это и есть внутреннее единство и борьба противоположностей — раба и барина. И всё это в одном человеке! <…> И всё дерьмо, и вы и ваш этот русский город Харбин — консерва, тоже дерьмо! Вот придёт Йёся…»
Слова этого самого неприятного персонажа исполнятся в точности: в 1945 году в Харбин вошла Советская Армия — здесь, по сути, заканчивается роман и завершается история русского Харбина.
Всех, кто участвовал в белом движении, а также всех, кто сотрудничал с японскими оккупационными войсками, отправят в лагеря, включая детей. Выжили тогда, надо думать, в основном секретные и не очень сотрудники советской разведки, завербованные задолго до входа советских войск в город.
Детективную историю исчезнувшего золота постепенно вытесняет история человеческая и тоже исчезает на глазах: вот была страна — и более нет ее; вот были русские уклад и память — и вот уже следующее поколение знает о них только с чужих слов; были люди, писали стихи, читали стихи, молились, любили и пытались уберечь друг друга — и вот никого нет. Герои у Анташкевича передают друг другу слово как эстафету, главным становится тот, кто переходит границу так или иначе: превращается, перерождается. Барон фон Адельберг, умирающий от тифа, бредущий через тайгу, спасающий китайского контрабандиста; его сын, который сначала с одними русскими шагает в черном мундире фашиста по Харбину, а потом помогает другим — советским — русским. Японский шпион Кэндзи, из заключения пишущий письма русской девушке; китаец Саньгэ; его сводный брат капитан Соловьев, который из чужака в Харбине становится свидетелем его последних дней.
Город, где русские храмы стояли нетронутыми почти до финала Второй мировой и мирно сосуществовали с храмами других 24 конфессий, куда попала в итоге часть золота из царской казны и где не учили марксистко-ленинской философии, канул в воду истории подобно Атлантиде. «Современные русские, живущие в Харбине, — сообщает Википедия, — переселились туда в 1990-е и 2000-е годы и не имеют никакого отношения к первой волне эмиграции или к КВЖД».
