Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Прелести кнута
Наталья Лесскис  •  30 октября 2006 года
Роман Кантора написан хорошо. Жертвы деструктивного пафоса автора кричат: «Как правильно! Как справедливо!» Положительный ответ роман дает только на один вопрос: «Что, все действительно так плохо?»
Если верить Кантору, то – да.

Непростая это задача – писать рецензию на роман, который уже получил с десяток хвалебных, если не сказать панегирических, отзывов. Поневоле возникает вопрос – а нужна ли еще одна рецензия вообще? Те, кто уже прочел роман, составили свое мнение и вряд ли заинтересуются чужими отзывами. Тех, кого не убедили такие маститые критики, как Г. Ревзин и Д. Быков, вряд ли можно сдвинуть с мертвой точки. К тому же реклама романа была столь масштабна, что вряд ли среди читателей Booknik.ru еще остались те, кто ничего не слышал о книге М. Кантора «Учебник рисования». Справедливости ради надо бы отметить, конечно, что появились и довольно сдержанные отзывы, но ожидаемых автором негативных как-то не случилось.
Роман М. Кантора «Учебник рисования» вошел в шорт-лист премии «Большая книга». В ноябре будут названы имена трех лауреатов.

Посему писать про сам роман лично мне не очень-то и интересно. Только ленивый и начисто лишенный Интернета человек не знает, что «Учебник рисования» – это сплав политического памфлета, гамлетовской ауторефлексии и эссеистически изложенной истории искусства. Читать саму книгу для этого нет необходимости. А уж содержание полуторатысячестраничного двухтомника пересказывать и вовсе грешно – тем самым сводится на нет многолетний труд автора. К тому же, если бы содержание было так легко пересказать, зачем было бы так мучиться автору (написавшему этот объемный труд) и читателю (мужественно одолевшему оба тома).
А вот ощущение от книги у меня осталось довольно любопытное. И картина сложилась совершенно в духе канторовского романа.

Главный герой «Учебника рисования» – «чудище обло, озорно, стозевно и лайяй», оно же - либеральная художественная интеллигенция, разменявшая, по словам автора, «понятие «либеральности» и «интеллигентности» на социальные блага». (Отметим в скобках, что в последнее время это становится популярной тенденцией: если в кране нет воды, то ее наверняка эта самая интеллигенция и выпила. И особенно хорошо под этим соусом отключить воду совсем.) Имея перед собой такую корпулентную (правда, с довольно расплывчатыми контурами) мишень, Кантору нетрудно попасть - иногда очень точно и талантливо, а потому и чувствительно - в самые, прямо скажем, болезненные точки самосознания, в том числе национального.

Возьмем, например, еврейского деда и русскую бабку героя романа. Старики живут и переругиваются в одной квартире шестьдесят лет. Дед рассуждает о социокультурной спирали истории, бабка из последних сил стирает белье и готовит деду чай. Оба – страстные натуры, но их сосуществование напоминает не кентавра, а Тяни-Толкая. Эта парочка – олицетворенное еврейское книжное сознание, пересаженное на русскую почву. С другой стороны, каких-либо национальных предпочтений у Кантора нет. Там, где речь идет о крушении всей европейской гуманистической цивилизации, для автора несть ни эллина, ни иудея, ни татарина. Просто Кантор дарит маску евреев-героев анекдотов - всей художественной интеллигенции разом.

«Чиновник, косясь на Гришу сквозь узкие стеклышки очков, поинтересовался, не еврей ли Гузкин. У Гриши затряслись руки. Какое это имеет значение! – выкрикнул он, и неожиданно немецкие слова, плохо заученные в школе, стали отливаться в предложения – Das spielt keine Role! Какая разница! Я – инакомыслящий, диссидент. Человек я, слышите, просто человек! Какая разница – еврей или нет? Понимаете меня? Mensch! Человек! – Ah, so, - сказал скучный очкарик, - а то я вам собирался выписать дополнительную социальную поддержку, еще пятьсот марок. – А что, по фамилии не видно, что я – еврей? – вывернулся Гузкин. Чиновник выписал еще пятьсот марок, и бумажки с портретом антисемита Лютера хрустнули в гузкинских руках».
Видимо, точностью попадания в больное место и обусловлен садомазохистический задор, с которым жертвы деструктивного пафоса Кантора кричат: «О, как хорошо! Как правильно! Как справедливо!» Читать «Учебник рисования» в поисках чего-то позитивного, что можно противопоставить отвратительной действительности, не стоит.
Положительный ответ роман дает только на один вопрос: «Что, все действительно так плохо?»
Если верить Кантору, то – да.