Чем темнее становилось во дворе, тем светлее становилось в комнатах. Когда взрослые возвращались из синагоги, на столе уже приветливо шумел самовар. Все были утомлены постом и молитвой, но никто не прикасался ни к еде, ни к питью; все терпеливо ждали, пока отец и остальные посетители синагоги умоются и причешутся – ведь утром это делать запрещалось.

«Мальчик, ты откуда»? Я ответил: «Я из Москвы и еду в Испанию». При этом у меня стучали зубы.

19 октября 1918 года родился Александр Галич. Галич, такой, каким он был, совершенно не нуждается в защите. Он был органичен во всем, что он делал. Неважно, зачем Галич начал писать песни — чтобы не отставать от моды, чтобы почувствовать себя молодым, чтобы продолжить традицию Вертинского или Жуковского, чтобы девушки в лицо смотрели, — важно то, что потом оказалось невозможно остановиться.

Виктор Франкл — австрийский психолог, прошедший нацистские концлагеря и на собственном опыте проверивший свою теорию логотерапии, гласящую, что выживает не абстрактно счастливый человек, а тот, кто видит в жизни смысл и умеет поставить себе цель. «Букник» публикует несколько отрывков из автобиографии Франкла, недавно вышедшей в издательстве «Альпина Нон-фикшн».

«Вспоминаю даму в парусиновых лаптях на голых ногах, которая ждала трамвая в Новороссийске, стоя с грудным ребенком под дождем. Чтобы дать мне почувствовать, что она “не кто-нибудь”, она говорила ребенку по-французски с милым русским институтским акцентом: “Силь ву плэ! Не плер па! Вуаси ле трамвей, ле трамвей!” На ней была котиковая шубка.
Удивительный зверь, этот котик. Он мог вынести столько, сколько не всякая лошадь сможет».

В специальном аудиопроекте «Букника» — шестая глава «Воспоминаний» Тэффи. В дороге голодные артисты мечтают о еде, а сама Тэффи размышляет о котиковой шубке как эпохе женской беженской жизни.

«Голоса падали до зловещего шепота, поднимались до исступленного крика. Оба собеседника говорили одновременно. И вдруг в самый грозный момент, когда оба, потрясая поднятыми над головой руками, вопили, казалось, последнее проклятие, так что Оленушка, прижавшись ко мне, крикнула:

— Они сейчас вцепятся друг в друга!

Гуськин спокойно повернулся к нам и сказал извозчикам:

— Ну, так чего же вы ждете? Въезжайте во двор.

А старик стал открывать ворота».

«Букник» продолжает свой специальный проект — аудиоверсию «Воспоминаний» Тэффи. Артисты, ведомые Гуськиным, пересекают границу с Украиной. Тэффи, не привыкшая к тому, что в новом мире все решается деньгами и умением безошибочно вычислить, с кем вступать в переговоры, наблюдает за виртуозом-антерпренером с явным восхищением.

Устройство ХХ века в России со всей его противоречивостью и непоследовательностью нынешние россияне все чаще представляют себе по старому кино. Тем ценнее становятся воспоминания людей, ставших, как бы пафосно это ни звучало, свидетелями эпохи. Людей глубоких, внимательных к деталям, имеющих собственное мнение и излагающих его живым (иногда довольно колючим и безжалостным), языком. «Букник» публикует отрывок из книги воспоминаний Людмилы Черной — журналиста, переводчицы книг Генриха Бёлля, москвички, родившейся в 1917 году.

2 июня поэт Григорий Петухов прочтет в Еврейском музее лекцию о Льве Лосеве — поэте, филологе, друге и биографе Бродского, педанте и чудаке.

Чтобы напомнить, почему туда стоит пойти, «Букник» публикует несколько отрывков из «Меандра» — неоконченной автобиографии Лосева.

«Букник» продолжает свой специальный проект — аудиоверсию «Воспоминаний» Тэффи. Маленькая труппа под предводительством антерпренера Гуськина дает вынужденный концерт на страшном приграничном полустанке.

«Что же, однако, я буду читать? Какая у нас будет аудитория? Робеспьер говорил, что все “светлые личности, сбросившие вековые цепи”, — каторжники, что ли? И вдобавок “глубокие ценители и знатоки искусства”. Какого искусства? Аверченко решил, что “блатной музыки”.
Что же читать?
— Надо читать нежные стихи, — решила Оленушка. — Поэзия облагораживает».

Как был устроен Песах в советской семье из полузакрытого города? О маце в чемодане, тайном супе с кнейдлах и единственной кошерной корове на весь город вспоминает Евгения Риц.

Страшная третья глава «Воспоминаний» Тэффи в специальном аудиопроекте «Букника». Артисты в сопровождении антерпренера Гуськина вынуждены спешно сменить маршрут. Они попадают на приграничную станцию, где творится крайняя степень беззакония, местную власть не отличить от бандитов, а человеческая жизнь ничего не стоит.

«— Гуськин, скажите, все благополучно? Выпустят нас отсюда? — шепотом спрашиваю я.
— Улыбайтесь, ради Бога, улыбайтесь, — шепчет Гуськин, растягивая рот в зверской улыбке, как “L’homme qui rit”. — Улыбайтесь, когда разговариваете, может, кто, не дай Бог, подсматривает. Обещали выпустить и дать охрану. Здесь начинается зона сорок верст. Там грабят».

«Танцующая в Аушвице» — история Розы Гласер, голландской еврейки, преданной возлюбленными, подвергшейся экспериментам нацистов, прошедшей через несколько лагерей смерти и выжившей, вопреки всему. После войны Роза решила не возвращаться на родину — и для этого были очень веские причины.

«Букник» публикует отрывок из книги «Танцующая в Аушвице», недавно вышедшей в издательстве CORPUS.

Как дедушка Цви давал показания против нацистов, а подсудимый получал деньги за проведенный в суде рабочий день. Саша Галицкий, израильский художник, работающий со стариками в домах престарелых, рассказал «Букнику» эту историю и напоследок — одну непереводимую внутреннюю семейную шутку.

Детские впечатления о войне и эвакуации: как пережить зиму, сохранить чувство собственного достоинства, суметь поделиться последним, видеть ужасное и не разучиться радоваться, любить и заботиться.

Представьте, что вы — маленькая москвичка, вокруг война и вас эвакуируют на Урал. Что вы запомните? Голод, поезд, избу с русской печкой, тревожные взрослые разговоры, дразнящихся детей, мальчика с волками, деревенских друзей — и свою первую чернильницу-непроливайку.

Сусанна Печуро: «Все, что происходило в квартире, обсуждалось дома мамой и бабушкой на идиш, и в их разговоре часто мелькали слова "гоим" и "шиксе". Я понимала, что бабушка и мама ругали соседей русскими, и это меня шокировало. Никто меня не учил ни национализму, ни интернационализму. Но, играя с детьми во дворе или в прогулочной группе, я слишком часто ощущала себя не такой, как большинство детей».

Воспоминания узницы сталинских лагерей, одного из первых членов общества «Мемориал» Сусанны Печуро (1933–2014) о жизни ее родителей и других родственников в еврейском местечке Шумячи в конце XIX — начале XX века.

Кампус моей альма-матер был выстроен в 60-х годах безумцем, воплотившим из собственных кошмаров мрачный запутанный лабиринт. В глубине проходов иерусалимского Хогвартса наверняка скрывались переходы в иную реальность.