Пятидесятидвухлетний Рафаэль Майер, старейший из мужчин династии, рассказывает о себе и своей неординарной семье. Любовь и ненависть к родным не дают ему покоя, и единственным выходом для него становится жизнь в одиночестве вдалеке от семьи. Вопреки всеобщим ожиданиям и семейным легендам, он пережил всех мужчин династии — деда, дядек, отца, чью неестественную смерть ускорили обстоятельства. Теперь Рафаэль живет на пустынном юге Израиля вдалеке от своей матриархальной семьи и вспоминает детство.
Рафаэля воспитывали пять женщин — мать, бабушка, тетки и сестра. Они окружали его чрезмерным вниманием и заботой и в то же время внушали неуверенность в себе и в возможностях мужского пола вообще.
«Ты маленький и ты мужчина», — твердила ты мне снова и снова. Что означало: «Ты тупица — тупица во всех мыслимых смыслах… Мой возраст и пол отделяют меня от понимания, моя слабая память заслоняет от меня целостность и точность, и даже методично перелистать семейный альбом я не способен».
Не раз, находясь в окружении «Большой женщины» — собирательного образа всех женщин семьи, некоего неразделимого существа, с несколькими парами ног, рук, грудей, которым правит единая, непонятная герою женская сущность, — Рафаэль впадает в отчаяние. Нерасторжимые семейные узы с женщинами, которые купают, ласкают его, стригут ему ногти, кажется, обрекают его на пожизненное неизбежное повиновение и зависимость.
Большая Женщина выбирается из машины. Ее десять рук расстилают на земле скатерть, ее десять ног складываются под ней в пяти восточных позах, ее пятьдесят пальцев вытаскивают из сумок термос, и хлеб, и сыр, и овощи, и селедку, и «острую зелень».
Жизнь Рафаэля, однако, складывается вопреки семейному фатуму. В отличие от всех мужчин династии, он не накладывает на себя руки, не становится жертвой несчастного случая, но выбирает жизнь отшельника. Однако, пресыщенный ласками теток, граничащими порой с эротическими играми, он обречен на любовные неудачи. Недаром во время встреч с бывшей женой ему страшно, и он, обращаясь к ней в мужском роде, возвращается к детской покорности и девичьей кротости.
Мои колени стали, как вата. Я присел на кровать.
— Чего ты хочешь от меня, Аарон? — Так я называю ее, когда хочу выглядеть серьезным.
— Тебя. — Она присела рядом.
— На, возьми.
— Почему ты злишься?
— Я не злюсь, — сказал я. — Я защищаюсь. Меня прижали к стене, и я сражаюсь за свою жизнь.
Гендерные смещения происходят и с другими героями романа. Черная Тетя, этакая бесстрашная амазонка, которая исчезает время от времени из дому и разоряет семью дорогостоящими абортами, отличается непомерной силой и юношеским телосложением. И когда мать Рафаэля после смерти мужа воссоединяется со своей подругой, Черная Тетя и Рафаэль тайком наблюдают их лесбийский акт. А со временем Рафаэлю открываются и другие семейные секреты. Он узнает о регулярных визитах Рыжей Тети к каменотесу Аврааму и о содержимом конвертов, в которых тот передавал деньги за эти удовольствия.
Как при взмахах простыни, мне открывались секреты. Секрет мертвого кота, и секрет Слепой Женщины, и секрет родственников по крови, и секрет Авраама, и секрет принятия в семью Рыжей Тети, кормившей меня и Большую Женщину. Белый «пакет» в обмен на гладиолусовый стебель ее тела, пахнувшего подобием любви. Они называли ее «курвой», а вы сделали ее проституткой. <…>
Я ушел оттуда, оставив позади пять своих матерей, снедаемых раскаянием, и четырех мужчин, пожираемых червями. И когда я сегодня размышляю об этом — а я часто размышляю об этом, мне кажется, что не только время, и взросление, и приращение орудовали здесь, но также вполне очевидные и конкретные события: убийство желтого кота, приход в наш дом Слепой Женщины и внезапно ударившая меня страшная догадка относительно дяди Авраама и Рыжей Тети. Она, он, кастрюлька куриного супа и белый «пакет».
Порой герои романа способны вызвать у читателя отторжение; женственность и нерешительность Рафаэля тоже выводят из себя, но с тем же отвращением относится к себе и сам Рафаэль. Отвращение вынуждает героя удалиться в пустыню, но любовь и ненависть к Большой Женщине сопровождают его и там.
Как и другие романы Шалева, «В доме своем в пустыне» – ностальгия по «старому» Израилю времен государственного становления. История семьи Рафаэля нерасторжимо связана с Иерусалимом, его кварталами и домами. Семья живет возле зоопарка – и мать Рафаэля помнит, как заселяли клетки новоприбывшие тигры и лани; рассказывает, как был зачат сын – в ту ночь, когда олени особенно сильно бились об ограждение. Дом Рафаэля словно в треугольнике зажат между Домом Слепых, Домом Сирот и Домом Сумасшедших, и для маленького мальчика его мир (и город, и страна) как будто возникает из рассказа слепого, вспоминающего предметы по их очертаниям и запахам; из песен сирот и грез сумасшедшего, ставших явью.
— Такой должна выглядеть эта Страна Израиля, — сказал Авраам. — Это же страна для слепых, разве ты забыл? Им всего только и нужно, что потрогать, почувствовать и запомнить.
Подобно Рафаэлю Майеру, удалившемуся в пустыню, чтобы разобраться в себе, Шалев погружается в коллективное прошлое, словно пытаясь понять, из чего вырос сам Израиль. Маленькие поселения превращаются в большие города, – так герои Шалева становятся старше, – но между собой герои общаются так, словно по-прежнему живут в одном мошаве, в их отношениях прошлое важнее настоящего. Роман полон описаниями Иерусалима, ностальгии по старому Израилю, его переулкам и скверам. Семейная история Майеров в этих декорациях – будто эскиз к портрету старого Израиля, со всеми его конфликтами, недоразумениями и панибратством, так порой напоминающими семейные.
Еще Меир Шалев:
"Как несколько дней…"
"Фонтанелла". Отрывок из романа
"Голубь и мальчик". Отрывок из романа
Меир Шалев для детей
Упомянутые книги
