Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Шоу пылающих лисиц
Александр Чанцев  •  20 ноября 2006 года
Гроссман рассказывает об инфантильности Самсона (со свадьбы ушел к родителям), его мазохистском стремлении к связыванию, зависимости от предающих женщин (филистимлянка и Далила), суицидальном комплексе и многом другом.

Книга Д. Гроссмана вышла под эгидой того же международного проекта «Мифы», в рамках которого у нас уже выходили книги В. Пелевина и М. Этвуд и, будем надеяться, еще выйдут переводы А.С. Байет и А. Смит. Оперативность издания вызывает гордость, тщательный перевод и комментарий – радость, но подзаголовку «Повесть о Самсоне» не стоит доверять. Потому что это никакая не повесть, а, скорее, большое аналитическое эссе. Или, если определить чуть иначе, воплощение мечты не только каждого филолога, но и просто думающего человека: поделиться своими мыслями о прочитанном не в беседе на бегу или в двух абзацах в своем блоге, а подробно, вдумчиво и на бумаге…

Буквально «пошагово» анализируя историю жизни «назорея Божьего» (в конце повести помещены соответствующие главы из библейской Книги Судей, рассказывающие о Самсоне), Гроссман задается многими вопросами и не скрывает чувств, возникающих в его душе под влиянием прочитанного.

В истории же библейского силача из племени данова, родившегося в то время, когда за греховные дела сыны Израилевы были преданы на сорок лет в руки филистимлян, действительно много непонятного. Почему отец Самсона Маной использует канцеляризмы («что нам делать с имеющим родиться младенцем?»), а его жена еще до рождения хоронит собственное чадо («ибо младенец от самого чрева будет назорей Божий до смерти своей»)? Почему Самсон никому не говорит о своей победе надо львом, а пчелы, которые, как известно, отличаются прекрасным обонянием, вдруг решили отложить мед в тухнущей на солнцепеке львиной туше? Почему богатырь Самсон на собственной свадьбе не показывает какой-нибудь атлетический фокус, а загадывает, будто он на «Что? Где? Когда?», довольно заумную загадку? И, наконец, если уж Самсон решил поджечь поля филистимлян, то зачем надо было устраивать настоящее «шоу с пылающими лисицами», прикрепляя по факелу к ровным счетом тремстам (!) лисицам, связанным попарно (!!)?

Последний поступок Самсона, заметим в скобках, Гроссман относит к одному из наиболее абсурдных и жестоких в Ветхом Завете, который, «как известно, пестрит деяниями, полными насилия, грубости и жестокости», другие же поступки его умиляют чуть ли не до слез – например то, что великовозрастный Самсон принес родителям мед и кормил их с руки…

"… Даже если время от времени Самсон заслуживает порицания из-за своей агрессивности, дебоширства и сластолюбия, в сознание еврейского народа он вошел как национальный герой и превратился в символ. Возможно, потому, что в его отверженности, в его страстной потребности сохранить свою исключительность и в его не знающем границ стремлении перемешаться и слиться с чужаками очень сильно выражены именно «еврейские» мотивы".

Но не стоит думать, что Гроссман акцентирует свое и читательское внимание только на парадоксальных кунштюках, избегая более серьезных тем и их анализа. Не хватает лингвистического подхода? Гроссман анализирует имя героя, которое восходит, скорее всего, к корню «солнце» и отличается от других библейских имен тем, что в тексте нет его истолкования. Гроссман также отмечает, что в имени Самсон явно чувствуется «языческая» основа. Стоит добавить психологической «перчинки» и психоаналитической «клубнички»? Автор приводит соображения об инфантильности (со свадьбы ушел к родителям), мазохистском стремлении к связыванию (то сухими, то мокрыми веревками), зависимости от предающих женщин (филистимлянка и Далила) и суицидальном комплексе «первого террориста» Самсона. Все хорошо, еще б политологии и страноведения? Но рассматривается в «Львином меде» и слишком развитое у израильтян «чувство потери безопасности, возникающее при каждой угрозе (чувство, свойственное и Самсону, когда в некоторых ситуациях он вдруг будто рассыпается на куски и сила его мгновенно иссякает). Чувство это, не соответствующее реальной мощи и силе страны, не раз влекло за собой преувеличенный боевой отпор»

Не на все заданные вопросы может ответить сам Гроссман, не со всеми его чувствами и выводами согласится читатель, но в целом, закрыв последнюю страницу «Львиного меда», можно, кажется, вспомнить машинистку Томаса Манна. После перепечатывания «Иосифа и его братьев» она сказала писателю, что теперь будто увидела все своими глазами. Гроссман же, что немаловажно, обошелся без манновских объемов…