Роман Александра Иличевского «Перс» – роман-габбех, где разноцветные нити повествования сплетаются в причудливый и четкий узор. «Нить сакральных габбехов — шерстяных моделей вселенной — с примесью козьего волоса, способ окраски этих ковров — тайна за семью печатями; геометрический орнамент габбеха не спутать ни с каким другим…»
«Перс» – это жизнь Велимира Хлебникова на Востоке. История популяции дрофы-красотки, вымирающей птицы, чье мясо считается «молодильным». «Перс» – это практика разведения боевых соколов, основные принципы бахаизма и учения хуруфитов, биографический очерк Усамы бин Ладена, история Баку в начале и в конце ХХ века. Основной сюжет, фрагментами разбросанный по книге, собирает все темы воедино, цементирует многослойное повествование. В своем блоге Иличевский комментирует сюжетное построение «Перса» и возможное недоумение читателей:
А что всегда увлекало тех людей, которые наблюдали матч гроссмейстеров live?
Ведь для девяти десятых происходящее на доске кажется случайным.
Во всяком случае, они не способны воспроизвести ход мысли игроков.
Неужели только вульгарный азарт – выбывание фигур и смена диспозиций?
И только для небольшого числа людей игра выглядит полной смысла и драмы.
Однако никто из большинства не требовал забросать игроков помидорами, исходя из одного своего слабомыслия.
Его друг Илья Дубнов – бывший бакинец, ныне американец. Тоже поэт, он обладает уникальной способностью – слышит голос нефти, поющий из-под земли. Нефть – древнейшая биологическая среда, она поможет расшифровать ключ протожизни, ДНК первого микроорганизма – Last Universal Common Ancestor.
А начиналось все намного раньше, лет 20 назад, когда двое бакинских мальчишек, очарованные книгой без обложки, самозабвенно играли в Кееса и Караколя, «адмирала тюльпанов» и его друга-акробата. Карту Лейдена, где происходит действие романа Константина Сергиенко «Кеес – адмирал тюльпанов», мальчики накладывают на свой родной Артем, окраину Баку.
Реками и каналами — путеводной сетью морских гезов — нам служили мелкие канавы, в которые были заложены нефтепроводы — тонкие и толстые трубы, опутывавшие весь остров, дно шельфа, нагружавшие эстакады.
В Баку сойдутся все нити разных времен и мест: маленький Хашем со своей матерью, сошедшей с ума от горя, бежит в Баку из родного Ирана в 1978 году; каспийские нефтяные месторождения, способные дать ключ к расшифровке ДНК; в Баку живет и бывшая жена одного из героев. Круг странствий замыкается в этом городе.
Кровавые события семейной истории заставляют Илью и Хашема искать разгадки мистических тайн. Оба верят, что их работа может положить конец терроризму, несправедливости, насилию. Хашему, суфию новой формации, суждено стать создателем и пророком нового гуманистического учения, и рассказчик Илья постепенно отходит на задний план, из главного героя превращаясь в последователя и жизнеописателя своего вдохновенного друга.
В романе Александра Иличевского все зарифмовано, закольцовано. Юные Илья и Хашем встраивают в родной Баку призрачный пейзаж Голландии, а став взрослым, Хашем видит Ширван как карту Святой Земли, и совпадение не случайно – он верит, что здесь должна появиться на свет новая религия мира и справедливости.
Край Средиземного накладывается на Каспий, Соленый лиман — на Мертвое, Кинерет — Среднее озеро, насыщаемое Ширванским каналом, то есть Иорданом, уходящим в Соленый лиман, питаемый зимними штормами, которые перехлестывают через полосу суши.
Глядя на эту карту, я получил отгадку того упорства, с каким Хашем разыгрывал в Ширване библейские сцены.
В интервью порталу OpenSpace Иличевский говорит, что подобная проекция была необходима, чтобы Хашем почувствовал себя настоящим пророком. Сам Ширванский заповедник тоже нашел «рифмопару» – израильское поселение свободных художников в Лифте, куда приходят арабские дети: "Они приходят к нам дружить, учиться рисовать. В этой стране почти никто не умеет общаться с арабами. Да и наши юные друзья не говорят дома, что ходят к голым евреям в Лифту учиться размазывать краски по холсту".
Постепенно одна сюжетная нить габбеха становится все ярче. Тема Велимира Хлебникова, заявленная в начале повествования, к финалу будет ведущей. Тоже поэт и тоже дервиш, одновременно присутствующий и отсутствующий на страницах романа, Хлебников – третий главный герой «Перса».
Хашем в общем-то был не чем иным, как одушевленным памятником русскому поэту — высокому, сутулому Велимиру Хлебникову, дервишу с отрешенным лицом, с нечесаными волосами и гнилыми зубами, с лицом, похожим на мудрое лицо верблюда.
В лице Хашема Александр Иличевский одновременно примеривает образ Хлебникова на себя и смотрит на него со стороны – глазами Ильи, своего alter ego:
Боязно было применять на себя образ Хлебникова — он манил, вне всякого сомнения, но я не решался. Я не был уверен в своих актерских данных. Плохой актер отличается от хорошего тем, что не способен после спектакля сбросить с себя роль. Да и притом сложная система личностных характеристик лучше наблюдаема не изнутри, а снаружи. Человек сам никогда не способен увидеть себя целиком, ни в один из моментов жизни. Вот почему мне потребовалось, чтобы в этот образ вошел Хашем, а автобиографическому Илье отводится роль наблюдателя.
Помимо прочего, «Перс» – еще и модный «экологический» роман, с основной идеей мистического единения человека с природой. Пророческая миссия Хашема исполняется не в городах и селениях, а в степи, и объяснение этому находится в словах бакинского цадика Мюихеса, у которого Хлебников, связавший воедино буквы и цифры в работе «Числово», учился Каббале.
Хлебников спросил Миюхеса — есть ли предвестия, когда придет еврейский мессия? Миюхес ответил так:
— Спросили мудреца: что делать человеку, которого приход Спасителя застал с саженцем в руках, что делать ему прежде всего? И ответил мудрец: «Сперва посади свое дерево, а потом уж беги навстречу».
Хашем помолчал.
— Так вот, — сказал он, — я все еще сажаю дерево.
В романе есть и еще один поэт – его автор, Александр Илличевский. Известность он получил как поэт-метареалист, метафорист. В его стихах, как и в стихах Алексея Парщикова (ему и посвящен «Перс»), Ивана Жданова, Александра Еременко, Вселенная стягивается в одну точку, а детали обретают глобальную значимость.
как пчела на первом облете
над кромкой медовых слетов –
на ободке прянувшей слухом этих холмов чаши.
Стою, внимательно выпрямляясь,
как авгур (теперь я – авгур):
по вороху примет, вынутых из меня хлебами, гадаю,
что здесь такое будет – и будет ли? – дальше.
Зажженный густо, как нефть,
вертикалью яростного семисвечия,
перламутровый лабиринт моего нутра
пылает, сплетаясь в созвездья, на дне
новой, стекающей медом заката ночи
Роман «Перс» – гигантское стихотворение, глубокое, пронизанное единым ритмом и бесконечно красивое.
Все, что связано с этим местом — а связана жизнь, — все это накрыто толстенным стеклом. Детали видишь отчетливей самой действительности, свободно водишь рукой, чтобы фокус линзы вынес тебе, будто глоток от питьевого, стеклянного фонтанчика, ту или другую сцену, выражение лиц; шершавость листа инжира по скуле, размытую дугу, по которой бабушка опускает в горящий на солнце медный таз щепоть оборванных с роз лепестков; капельку млечного терпкого сока с зеленой еще смоквы; прикрыв глаза, дотронуться губами до вынутого из просвеченной теплой листвы персика, с бьющимся в горле сердцем представить, что касаешься девичьей щеки; лоскут паутины в луче солнца, ослепительно качнувшемся в зеркальце; дужку трубы, продавившей асфальт, начищенную до блеска подошвами; скарабея, все никак не умеющего забраться на шар, блестят налипшие песчинки. Все детали видишь, но ни до одной не дотронуться.
Еще Александр Иличевский:
Ротшильды и Нобели в истории Баку
Израильские апельсины писателя Иличевского
