При слове «мутанты» воображение рисует чудовищ из голливудских ужастиков или заспиртованных уродов из петербургской Кунсткамеры. Однако не все так просто. Любой живой организм подвержен изменениям, а всякое отклонение от общепризнанной нормы можно, с научной точки зрения, считать мутацией. Все мы немного мутанты.

Британский биолог Арман Мари Леруа в своей книге классифицировал и подробно описал людей с телесными странностями, попутно рассказав о мифах, преданиях и фобиях, которые неизбежно сопровождают их жизнь. Книга эта – не энциклопедия уродств, не коллекция монстров, а размышление о тайнах человеческого тела. Попытка дать ответ на вопрос: как мы становимся тем, что мы есть? Окончательно расшифровать геном человека не удавалось еще никому, и тайна человеческой природы (и ее аномалий в том числе) до конца, по-видимому, не будет раскрыта никогда, но все же «эта область уже не является для нас закрытой книгой», пишет Леруа. Пожалуй, излишне впечатлительным людям читать и рассматривать его труд не стоит – здесь много описаний экспериментов и примеров мутаций. Он подробен, как учебник анатомии, а местами ужасен, как средневековая гравюра.

Человек ХХI века твердо знает, что мутация человеческого организма есть в первую очередь генетический феномен, факт биологии. Но 500 или 1000 лет назад большинство европейцев (особенно те, кто не читал Аристотеля) все представляли иначе.

«В эпоху, когда религиозные чувства были крайне выражены, уродство часто воспринималось как знак божественного недовольства или предвестие какого-нибудь неприятного события».&&

Мутанты имели ореол не то сакральный, не то демонический. Правители коллекционировали уродов, натуралисты их каталогизировали, теологи употребляли для нужд религиозной пропаганды, антрепренеры учили мутантов актерскому мастерству. Из уст в уста передавались легенды про Равеннского или Краковского монстров – самых знаменитых страшилищ Средневековья.

В эпоху Возрождения интерес к мутациям (как и вообще ко всему телесно-материальному) вырос многократно, приобрел рационалистический, прикладной аспект. Уже не все объяснялось исключительно «гневом Божьим». Монстрами весьма интересовались в период Просвещения – именно тогда в Европе были созданы коллекции, подобные собранию из петербургской Кунсткамеры. В ХIХ веке французский медик Жоффруа Сент-Илер сформулировал основные принципы новой научной дисциплины – тератологии (монстроведения). В 20-е – 30-е годы ХХ столетия лидером «биологии развития» стала Германия. А вскоре перед некоторыми специалистами этой страны открылись, по выражению одного франкфуртского профессора, «необыкновенные исследовательские возможности». Одним из тех, кто в полной мере этими возможностями воспользовался и стал известен всему миру (увы, не за научные достижения), был выпускник Мюнхенского университета, врач и антрополог Йозеф Менгеле.

&&«Менгеле был лишь одним из представителей многочисленного медицинского персонала в Аушвиц-Биркенау, к тому же не занимавшим высоких постов. Но после войны люди, пережившие лагерь, будут вспоминать именно его. Он запомнится им своей физической красотой, всегда идеальным состоянием военной формы, очаровательными манерами и улыбкой. Они запомнят его благодаря непостижимому свойству его личности: он мог мило поговорить с ребенком, а потом отправить его в газовую камеру <…>. Когда заключенные выходили из телячьих вагонов на платформу в Биркенау, они слышали, как он кричит «налево» или «направо». «Налево» означало немедленную смерть, «направо» – что им сохраняют жизнь, по крайней мере на время».
Оставили в живых и семью Овиц – трансильванских евреев-музыкантов. Большинство членов этого семейства отличались особым видом наследственной карликовости – псевдоахондроплазией (нормальное тело и укороченные конечности). Семейство Овиц со своим «Джаз-оркестром лилипутов» гастролировало по Европе и перед войной, и в ее первые годы. Но в 1944-м все они были схвачены гестаповцами в Будапеште и отправлены в лагерь. И там, как пишет Леруа, эти артисты «платили за свое выживание тем, что исполняли заглавные роли в нелепой и безумной программе экспериментальных исследований Менгеле». Антрополог в нацистском мундире подвергал Овицов (как, впрочем, и других своих пациентов) страшным экспериментам, более похожим на пытки; демонстрировал их высшим нацистским чинам; читал лекции о феномене карликовости, используя Овицов в качестве живых иллюстраций. Других заключенных Менгеле после опытов убивал и препарировал, Овицов спасло наступление Красной армии и освобождение Освенцима. Семья эмигрировала в Израиль в 1949-м, Элизабет Овиц, последняя из жертв зловещего доктора, умерла в Хайфе в 1992-м.

Мир мутаций велик и многообразен. Леруа в своей книге приводит все известные ему разновидности уродств. «Зеркальность» организма и циклопия. Остеогенез (костная хрупкость) и полидактилия. Фокомелия и гомеозис. Даже рекордное долгожительство, указывает Леруа, является особым видом мутации. Среди героев книги есть и знаменитости – например, чрезвычайно низкорослый художник Тулуз-Лотрек, жертва близкородственного брака. Впечатляет и рассказ о южноафриканской женщине из 1970-х годов, чья кожа дважды меняла цвет – из белой в темную и обратно (трудно представить, каково ей жилось с этим в эпоху апартеида).

Многие причины мутаций известны ученым, но еще больше остается тайной. «Мутации – это игра случая, в которую играем мы все – и все проигрываем», – констатирует автор. Плохое зрение, вздернутый нос или неровные зубы — тоже в своем роде проявления мутаций. Идея книги в том, что не стоит демонизировать слово, вынесенное в название, а лучше попытаться отнестись к этому понятию философски и, по возможности, толерантно. Не как к «курьезу природы», а как к одному из проявлений разнообразия жизни. Мутанты ведь тоже плачут.

Еще мутанты:

Травоядные и белокожие
Мутанты духа
Московские метромутанты