Так постепенно в моем сознании стала вырисовываться вторая книга Аристотеля. Вернее, то, чем она должна быть. Я могу пересказать тебе ее почти целиком, даже не читая.
Умберто Эко, «Имя Розы»
– А вам, что же, мои стихи не нравятся? — с любопытством спросил Иван.
— Ужасно не нравятся.
— А вы какие читали?
— Никаких я ваших стихов не читал! — нервно воскликнул посетитель.
Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»
Обсуждать и даже осуждать непрочитанное — кого этим удивишь? Кто из нас не беседовал о книгах, которые в классификации Итало Кальвино попадают в категорию «Книг, Которые Читали Все, Поэтому Можно Считать, Что Ты Их Тоже Читал». Однако воображаемые книги скорее следует отнести к отсутствующей у Кальвино категории «книг, содержание которых известно всем, хотя не все их читали, потому что некоторые из них и вовсе не существуют».
Сущностная характеристика «воображаемой книги», по мнению Мельниковой, заключается в том, что она известна всем членам некой группы, и они единодушны в оценке значения этой книги, представлении о ее содержании и т.п. Как говорит один из героев романа Переса Реверте «Клуб Дюма или Тень Ришелье» (где, к слову, «воображаемой» оказывается книга Дюма «Три мушкетера»):
Стоит упомянуть определенных авторов и некоторые волшебные книги, как мы снова чувствуем себя сообщниками… Они – воистину наша общая родина.
Однако монография Мельниковой посвящена не столько содержанию тех или иных воображаемых книг, сколько попытке определить их Sitz im Leben. Книжное знание и сам факт обладания книгами в глазах русских крестьян наделяли человека особым авторитетом, особенно в религиозной сфере. И хотя отношение к печатному тексту как к авторитетному источнику — феномен характерный не только для русского крестьянства и очевидно выходящий за пределы религиозной сферы, но именно здесь он проявляется ярче всего.
Мельникова рассматривает, как обращались к книгам и как различали «истинные и ложные книги» в старообрядческой традиции; сюжеты о «начитывании чертей по черной книге» и практику «отчитывания бесноватых»; влияние популярных публикаций по астрономии на характер эсхатологических настроений и нарративов в крестьянской среде на рубеже XIX-XX веков, и, наконец, практики чтения и способы воображения Библии.
Последний сюжет — сквозной, и потому интереснее всего. С одной стороны, в православной традиции рядовые прихожане относились к чтению Библии, как правило, отрицательно, — до сих пор распространено представление об опасностях, которые сулит ее прочтение: «Кто, говорят, Библию прочитает, пять процентов ума теряет». (Аналогичное суждение находится, например, у Лескова в рассказе «Однодум»: «На Руси все православные знают, что кто Библию прочитал и «до Христа дочитался», с того резонных поступков строго спрашивать нельзя».) Особую опасность сулило чтение «еврейских писаний» — Ветхого завета, и в некоторых случаях чрезмерная начитанность могла интерпретироваться как «прельщение бесом».
С другой стороны, представление об «опасности» библейского текста соседствует с весьма распространенной уверенностью в том, что «в Библии все сказано»:
Там написано, что в городах все небо будет опутано паутиной... А вот, провода-то – ходят ведь эти... как... забыла... троллейбусы-то. Все, говорят, небо опутано проводами.
Библия, таким образом, выступает чем-то вроде борхесовской Книги песка, или, по меткому замечанию английского историка Кристофера Хилла, «сундуком, из которого можно было вынуть все, что угодно». Вероятно, именно поэтому к ней обращались в самых разных контекстах: полемика старообрядцев с «никонианами», экзорцизмы, эсхатологические нарративы. В некоторых группах, оставшихся за рамками исследования, таких как молокане или субботники, к Библии принято апеллировать по самым, казалось бы, невероятным поводам. Так, одна из наших информанток-субботниц обосновывала ею как свое увлечение уринотерапией, так и правила кошерования посуды, которые, по ее мнению, содержатся в книге Псалмов: «В Техелиме сказано, что если кастрюлю подержать час в воде, то она становится кошерная».
Главы «Воображаемой книги» — по сути, самостоятельные очерки, что, по справедливому и самокритичному замечанию автора, приводит к «отсутствию в качестве результата единой картины использования письменного, и, соответственно, единого объяснения именно таких способов его использования». Но не исключено, что чтение этих очерков доставит вам, воображаемые читатели, невообразимое удовольствие. И на этом, пожалуй,
Довольно с вас. У вас воображенье
В минуту дорисует остальное...
И другие мифические истории:
Что вы знаете о кострах? Проверьте себя!
Народный иудаизм от Мордехая
На Jewish ideas daily:
