Человек, взявший в руки эту книгу и начавший знакомство с ней с чтения сопроводительных отзывов, окажется в непростом положении. Вынесенные на заднюю часть обложки мнения критика с Amazon.com и рецензентов из The New York Review of Books безусловно комплиментарны; напротив, доктор Зурофф, директор израильского отделения Центра Визенталя, в своей статье-послесловии упрекает Ханну Арендт в том, что «ее исторические исследования периода Холокоста не соответствуют уровню ее познаний в… философии» – и в силу этого, пишет он, некоторые суждения автора выглядят «обидными и оскорбительными» для жертв гитлеровского террора.
Однако обратимся, наконец, к тексту. За рубежом и в кругах специалистов по философии и истории ХХ века эта работа хорошо известна. Арендт была командирована редакцией журнала New Yorker в Иерусалим освещать ход процесса над Адольфом Эйхманом.
Менее всего эта книга – публицистическая. Она даже не вполне журналистская, хотя в свое время стала «гвоздем» популярного и влиятельного еженедельника. Арендт не дает в этой книге волю эмоциям, хотя, казалось бы, имеет на то право. Она безжалостно вытравливает из повествования все личное, субъективное, чтобы отчетливее увидеть глубинную суть проблемы. Имя этой проблеме – «моральный коллапс Европы, в который наци повергли респектабельное общество – не только в Германии, но почти во всех странах».
На скамье подсудимых в Иерусалиме оказался человек, в котором словно бы воплотилась идея «абсолютного», образцово-показательного чиновника Третьего рейха. Арендт не жалеет красок, чтобы подчеркнуть заурядность, банальность Эйхмана, этого «практически необразованного, … узколобого служаки». Он исполнял приказы не задумываясь, был покладист и в своем роде предприимчив (как-никак бывший коммивояжер); саму мысль о таких вещах, как мораль, совесть и воздаяние гнал от порога. Он был отменным работягой, ударно перевыполнял план, депортируя все новые и новые партии евреев в лагеря смерти. После войны улизнул в Южную Америку, но был выкраден агентами Моссада в пригороде Буэнос-Айреса и привезен на суд – в страну, созданную людьми той нации, которую он столь энергично и безжалостно уничтожал.
«Вопреки стараниям обвинителя, всем было видно, что этот человек – отнюдь не монстр, но трудно было не заподозрить в нем клоуна <…> И что можно сказать о человеке, который неоднократно и демонстрируя полнейшую искренность заверял суд, что для него самое ужасное – попытаться избежать ответственности, сражаться за жизнь, молить о пощаде; а затем, следуя совету адвоката, собственноручно подал прошение о помиловании?»
Арендт выразительно обрисовала карьеру этого палача в контексте еврейской политики рейха в 30–40-е. Полное избавление от евреев было заветной мечтой Гитлера, но способы постоянно менялись. Выселение за границу к осени 1939-го было признано неэффективным, его заменили на концентрацию, но впоследствии поняли, что лучше всего – физическое уничтожение. Эйхман откликался на все колебания «партийной линии». Он даже считался в нацистской верхушке кем-то вроде эксперта по сионизму, так как мог с грехом пополам читать на иврите и знал, в общих чертах, историю еврейского народа. Впрочем, подобная «эрудиция» не принесла ему больших чинов: он так и не дослужился до желанного звания штандартенфюрера (полковника) и, по словам Арендт, во время процесса не раз жалостливо апеллировал к своей «неудачливости».
Когда Арендт опубликовала свои статьи (в дополненном и слегка измененном виде) отдельным изданием, далеко не все отзывы были одобрительными. Кто-то из критиков, например, счел, что автор не имеет морального права указывать на некоторые отступления от буквы закона, когда речь идет о суде над таким человеком. Писали, что она слишком увлекается изучением психологии Эйхмана и даже ставит под сомнение правомочность его похищения в чужом суверенном государстве.
Вообще позиция и амплуа автора здесь весьма необычны. Арендт – философ, пишущий для прессы судебную хронику с «процесса века». Но при всех попытках быть отстраненным наблюдателем, Арендт – лицо не вполне нейтральное: Ханна и сама родом из Германии, там она училась, делала первые шаги в философии. Оттуда уехала сразу после прихода к власти нацистов. Трагедия европейского еврейства – это и ее личная трагедия. Тем более странным кажется доктору Зуроффу то, что Арендт в своей книге «никогда не проявляет никакого сочувствия к… жертвам и к тем, кто старался привлечь их мучителя к суду». Возможно, его претензии основаны на том, что слишком крупный план убийцы заслоняет лица его жертв, а возможно, философский подход Арендт к проблеме Холокоста неприемлем в принципе.
Процесс этот был уникальным во многих отношениях, хотя тонкости юриспруденции – да еще и в изложении лучшей ученицы Мартина Хайдеггера – могут подчас показаться тяжеловатыми для чтения. Но надо окунуться в эту судебную процедуру и философское «анатомирование», ощутить атмосферу зала, вспомнить политическую обстановку в Израиле и в США в начале 60-х – и тогда история об Эйхмане в Иерусалиме покажется настоящим политико-юридическим триллером – чем она, по сути, и являлась в те годы. Триллером с единственно возможным и неотвратимым финалом.
Еще о Холокосте:
Концлагерный туризм
Пока ты спал
А также:
О Ханне Арендт на Jewish Ideas Daily
