С интервалом в несколько месяцев в Москве вышли две книги, объединенные общими лейтмотивами: революция, Урал, «ритуальное убийство». Последнюю фразу берем в кавычки, ибо и в истории с расстрелом семьи последнего российского императора, и в случае убийства Павлика Морозова никаких признаков ритуального обряда, конечно же, не найдено. Серьезным специалистам с самого начала было понятно, что «ритуальная» аргументация там держится исключительно на черносотенных предубеждениях поборников данной версии. Однако в свое время на эту тему было потрачено немало чернил и типографской краски; слишком много распространялось легенд, мифов и прямых фальсификаций, чтобы можно было просто отмахнуться от «ритуального» сюжета.

Историк Наталия Розанова в своей книге обобщила массу источников: материалы белого криминалиста Соколова, самодеятельных раскопок 70-х годов, современного официального следствия Генпрокуратуры и др. Она собрала сведения о предыстории убийства Романовых и о том, как это событие интерпретировалось в разных кругах в России и эмиграции.

Мертвые Романовы стали удобным знаменем для многих политических сил – в том числе и для крайне правого лагеря. Легенда о том, что семью православного самодержца умучили-де еврейские комиссары, да еще и совершили над телами ритуальный обряд, появилась сразу же после известия о расстреле. Ключевую роль в легитимации этой версии, по убеждению Розановой, сыграли как следователи Соколов и Сергеев, так и курировавший «дело» генерал Дитерихс. Цель расследования, проведенного в условиях Гражданской войны, состояла отнюдь не в установлении юридической истины. Следствию предстояло найти подтверждение заранее выработанной версии о «ритуальном иудейском» убийстве Николая II, его жены и детей. Улики беззастенчиво подгонялись под заданную схему. В эту историю, и без того мрачную и загадочную,

«следователь Соколов привнес фантастическую версию о расчленении и полном сожжении тел убитых. Этим выводом он во многом перечеркнул свои заслуги в расследовании екатеринбургской трагедии, которая стала всемирно известна благодаря ему. Идея сожжения – плод слепой веры следователя – подпитывалась известными антисемитскими мифами, в то время широко пропагандировавшимися в лагере белых. <…> Версия о сожжении тел была принята Дитерихсом-Соколовым именно с целью обосновать концепцию убийства в контексте средневековой ритуальной легенды, приспособленной к нуждам политического расследования».
Позднее, в эмиграции, Соколов выпустил книгу о своем расследовании. С точки зрения любого объективного криминалиста она полна грубых юридических ошибок и подтасовок. Однако именно эту брошюру, напоминает Розанова, использовали в своих целях русские монархисты. Материалы «дела» Соколова (уже после смерти следователя) были вывезены из оккупированного Парижа по личному приказу Розенберга. Но даже гитлеровцы не сумели найти в этих «уликах» следов ритуального убийства – а уж они бы этим антибольшевистским компроматом непременно воспользовались, убеждена Розанова.

В приложениях к книге Наталии Розановой, между прочим, имеется экспертное заключение Центра изучения религий РГГУ за подписями его руководителя историка Николая Шабурова и нескольких авторитетных гебраистов. В заключении говорится, что так называемые следы ритуального убийства, упоминающиеся и у Соколова, и у его единомышленников (тогдашних и нынешних), ничего общего не имеют с еврейскими традициями и обрядами. Казалось бы, фальшивка убедительно опровергнута. Но «народные» мифы подобного рода обладают, увы, феноменальной живучестью.

Другое знаменитое уральское убийство первых лет революции исследует в своей книге британский славист и культуролог Катриона Келли. Книга ее полна интересных фактов и зачастую парадоксальных выводов о юном пионере, «жертве кулацкого террора». Прослежен в книге и посмертный культ убитого при загадочных обстоятельствах подростка из Герасимовки. История Павлика, считает Келли, имеет очевидное сходство с убийством Андрея Ющинского и воспоследовавшего дела Бейлиса.

«Убийство братьев Морозовых тоже сначала расценивалось местными следователями как заурядное бытовое преступление, но после вмешательства начальства из центра оно приобрело большое политическое значение. <…> И там, и там жертвы преступлений получили многочисленные удары острым предметом, после чего с их телами были проделаны странные действия: на братьев Морозовых высыпали клюкву, перепачкав их ягодным соком».
Этот кроваво-красный сок (упоминающийся, кстати, и в первых газетных статьях о Павлике), по версии Келли, – не что иное, как «инверсия того же каннибальского мифа». К тому же, продолжает она, обвинения в антисемитизме были типичнейшим приемом антикулацкой пропаганды, а в 1933 году исполнилось 20 лет «делу Бейлиса» (была выпущена специальная книга А.С. Тагера об этом).

В общем, советская власть наносила удар сразу по двум пережиткам «темного, проклятого прошлого» – по зажиточному крестьянству и по национально-расовым предрассудкам. Такая логика может показаться извращенной, но она вполне соответствует тогдашним принципам марксистско-ленинской диалектики, полагает Келли.

Впрочем, в позднейшей, и весьма обширной, литературе о Павлике «ритуальная» линия продолжения не получила. Даже в пресловутой травле врачей и прочих «космополитов» на рубеже 40–50-х годов были задействованы главным образом социально-политические методы пропаганды. Клюква с уральской поляны так и осталась частным эпизодом сцены убийства подростков — власть предпочла не заигрывать с «низовыми» инстинктами и не вызывать из тьмы времен небезопасные мифы. Однако новый советский миф, имеющий в основании непрекращающийся поиск врага, то и дело обращался к ритуалу «охоты на ведьм» и «крови христианских младенцев» - даже если в реальных ситуациях не фигурировали ни младенцы, ни христиане.