Идея выставки «Ein gewisses jüdisches Etwas», которая открылась в Еврейском музее Мюнхена 22 июня и продлится до 31 августа, такая: немецким гражданам было предложено принести в музей личные вещи и предметы обихода, так или иначе связанные в их сознании с евреями. При этом предлагалось описать эту связь в сопроводительной, так сказать, записке к предмету. После публикации объявления в музей явилось множество людей, притащивших всякую всячину, и кураторам оставалось только отобрать из принесенного столько объектов, сколько смог вместить зал на втором этаже.
Фотографии мне удалось сделать, несмотря на запрет. То есть один служитель муз не разрешил, но потом пришёл другой – его звали Кристиан Краффт, и разрешил, пока кто-то третий не поддержал первого… А пока они там разбирались, я снимал: альбомы с марками, книги и вазочки, какие-то шапочки, или вот – кроссовки, стоящие под стеклом в витрине рядом с другими экспонатами, несмотря на свою обыденность, изношенность и помятость.
Появление кроссовок объяснил мне Кристиан Краффт: «Они принадлежат моему приятелю, - сказал он, - который тоже работает в этом музее. При этом он, в отличие от меня, еврей. Поэтому на Йом Кипур и на Девятое ава должен носить одежду, в которой нет ни малейшего вкрапления из натуральной кожи. Эти кроссовки из кожзаменителя, и каждый год в указанные два дня он их надевает. А пока суд да дело, вот принёс их на выставку, и их приняли в качестве экспоната. Когда выставка закончится, мой приятель заберёт кроссовки и в следующий Йом Кипур снова наденет. По-моему, это очень хороший экспонат».
«По-моему, тоже», - сказал я и выслушал истории других предметов, например круглой белой печки для выпекания мацы, которая простояла в доме одной мюнхенской семьи (вроде бы изначально еврейской, по словам Краффта, но, что ли, совсем ассимилированной) несколько десятилетий в качестве подставки для цветочных ваз, пока, прочитав объявление, женщина не вспомнила, что на «подставке» написано что-то на иврите. Тогда она и решила принести эту вещь в музей, в том числе и потому, что ей самой стало любопытно – что же стояло в её доме всё время, сколько она себя помнит? При этом она рассказала, что в детстве использовала эту железную коробку как гараж для игрушечных машинок.
Все эти истории можно прочесть в каталогах выставки, несколько экземпляров разложено на скамейке в углу зала. 120 предметов – 120 историй, на одной из стен – фотографии всех соучастников выставки, которые держат в руках принесенные ими экспонаты. К. Краффт же рассказал мне, что некоторые предметы впоследствии вызвали критику своей, скажем так, двусмысленностью. Например он подвёл меня к тому месту, где в одном из стеллажей лежал складной маникюрный прибор, рукоятка которого была выполнена в виде фигурки еврея. «Эта фигурка, - сказал Кристиан, - сделана совершенно чётко в соответствии с канонами антисемитской карикатуры, поэтому некоторые считают, что её нельзя было включать в выставку. Хотя есть и те, кто придерживается противоположного мнения».
«И сны те вещи или зловещи, смотря кто спит…» Большая часть вещей принесена на выставку неевреями, хотя никаких ограничений тут не было. Есть предметы, стоявшие или лежавшие, висевшие или хорошо сидевшие на телах и головах их владельцев-евреев - футболки клуба «Маккаби»; или вот какая-то шапочка, упомянутые кроссовки... Но в основном это вещи, которые принадлежат немцам, но, wie gesagt, связаны в их сознании с «чем-то определённо еврейским…». Вот одна из сопроводительных записок к какому-то предмету домашнего обихода, кажется. сковородке. Я воспроизвожу сочинение по памяти, но почти дословно – почему-то запомнилось:
«Я родился в обычной мюнхенской семье, большинство членов которой в то время было настроено весьма национал-социалистически. Надо сказать, что многие из них и после окончания войны не сильно поменяли свои убеждения. Я помню, что мой дед еще задолго до войны, когда мы ходили с ним по улицам, то и дело говорил мне: «Вон там еврей» и «тот вон тоже еврей. Я смотрел туда, куда он показывал, но никогда не мог определить, кого он имел в виду; я видел там обычных людей, ничем не отличавшихся от других. Но дед их как-то определял. В 1943 году моя семья, спасаясь от бомбёжек, переехала из нашей мюнхенской квартиры в пригород… Когда мы вернулись, все дома в округе лежали в руинах. Жили мы после войны очень бедно, моя сестра болела туберкулёзом. Я помню, что к нам стал заходить сосед. Его звали Мойше, он был евреем и каждый раз приносил какие-то продукты для моей сестры, иногда он сам что-то готовил. Мой дед ворчал и приговаривал, что Мойше «не попал в газовую камеру чисто по недосмотру», на что Мойше смеялся в ответ. Мне почему-то кажется, что именно за этим он и приходил – чтобы ещё раз услышать эти слова».
Не все участники выставки способны к такой рефлексии. Вот женщина, которая принесла предметы своей коллекции, все как-то связанные с испанскими евреями - афиши, пластинки, хотя она немка. Она объясняет: «История евреев в Германии - слишком тяжелая для меня тема, я до сих пор не могу об этом думать. Поэтому я стала ездить в Испанию: евреи там совсем другие, и они настолько жизнерадостные, что это помогает мне избавиться от гнёта мыслей о нашей собственной истории».
Напоследок замечу, что выставка привлекла огромное количество посетителей – я имею в виду уже просто посетителей, а не тех 120 человек, что принесли экспонаты. Газеты сообщали, что в день открытия люди выстроились в очередь ещё до открытия музея, т.е. раньше 10 часов утра, хотя был воскресный день и прекрасная летняя погода. Причём многие приехали специально из других городов Баварии. Не знаю, может быть, причиной, помимо всего прочего, послужило то, что в одной из газетных статей, анонсировавших эту выставку, было высказано предположение, что это самое "определенно еврейское" - не что иное, как легендарный кулинарный секрет, известный некоторым еврейским хозяйкам и который невозможно объяснить словами.
