Не хочу хвастаться, но мне удалось достичь уникального, почти мистического статуса среди родителей, которые приводят своих детей в Парк Иезекииль –место, которое мой сын любит больше всех прочих в Тель-Авиве. Не сказал бы, что это достижение – следствие моей ошеломляющей харизматичности; скорее, это результат сочетания двух широко распространенных, банальных качеств: я мужчина – и почти никогда не работаю. Поэтому в парке Иезекииль я известен как «Отец» - прозвище почти религиозное, но в то же время слегка нееврейское; завсегдатаи парка произносят его с огромным уважением. Судя по всему, большинство отцов в нашем районе каждое утро отправляется на работу; в моем же случае неистребимая лень, которой я терзаюсь столько лет, была принята за исключительную душевную тонкость, за нежную любовь, позволяющую мне глубоко постигать нежные детские души. В качестве Отца я мог принимать горячее участие в беседах на самые разные темы, до сих пор совершенно мне чуждые, и расширять свои познания касательно таких предметов, как грудное вскармливание, молокоотсосы и относительные достоинства матерчатых подгузников по сравнению с их одноразовыми аналогами. Есть нечто успокаивающее (со слегка извращенным оттенком) в беседах на подобные темы. Я - тревожный еврей, для которого вопросы немедленного выживания представляются исключительно важными и совершенно неочевидными; мои ежедневные Google Alerts ограничены узкой территорией между “Иран ядерное оружие” и “евреи+геноцид”. Поэтому ничто не приносит мне большего удовольствия, чем эти безмятежные часы, проведенные за обсуждением красно-розовых высыпаний на младенческой попе и методов стерилизации бутылочек органическим средством для мытья.
«Скажи-ка, — невинно поинтересовалась Орит, мама трехлетнего Рона, — Лев пойдет в армию, когда вырастет?» Вопрос застал меня совершенно врасплох. За последние три года мне немало доводилось задаваться спекулятивными вопросами насчет будущего моего сына, однако большинство из них носило пусть и раздражающий, но безопасный характер, - типа, «Будете ли вы советовать сыну выбрать для себя творческую профессию даже если, судя по вашей одежде, с деньгами в этом деле не очень?»
А внизу стоял маленький пухлый Лев в потрепанной полевой форме и армейском жилете, совершенно один, и смотрел на них. Великоватая зеленая стальная каска сползала ему на глаза, крошечными ручками он сжимал винтовку со штыком. Первая волна всадников в подгузниках уже почти докатилась до него. Он вжал винтовку в плечо, закрыл один глаз, прицелился.
«Ну-ну? — Орит пробудила меня от неприятного забытья. — Ты отпустишь его служить или нет? Только не говори, что вы это еще не обсуждали». В ее интонации было нечто обвиняющее, - как если бы тот факт, что мы с женой пока не обсуждали военное будущее нашего младенца, приравнивался к пропущенной прививке против кори. Я решил не поддаваться совершенно естественному для меня чувству вины и твердо ответил: «Нет, мы это пока не обсуждали. Время есть. Ему всего три года».
«Если вам кажется, что время есть — ради бога, не торопитесь, — саркастически парировала Орит. — Мы с Рувеном уже все решили про Рона. Рон не пойдет в армию».
Вечером, сидя перед телевизором, я рассказал жене о странном происшествии в парке Изекииль. «Разве не дико обсуждать призыв ребенка, который пока что даже трусы надеть не умеет?» — сказал я.
«Совсем не дико, — ответила жена. — Это очень естественно. Все мамы в парке говорили со мной на эту тему».
«А мне они до сих пор почему ничего не говорили?»
«Потому что ты мужчина».
«Ну и что, что я мужчина, — заспорил я. — Они без проблем обсуждают со мной грудное вскармливание».
«Потому что знают, что про вскармливание ты будешь говорить с пониманием и сочувствием, а когда дело дойдет до армии — начнешь язвить».
«Я не язвил, — попытался защититься я. — Я просто сказал, что странно задаваться этим вопросом, когда ребенок такой маленький».
«Я задавалась этой проблемой с того дня, как Лев родился, — призналась жена. — И если уж мы об этом говорим — я не хочу, чтобы он шел в армию».
«Я думаю, говорить такие вещи — очень контролирующее поведение, — сказал я в конце концов. — Тем более, что, так или иначе ему придется принимать это решение самому».
«Лучше я буду слишком контролирующей матерью, — ответила моя жена, — чем участницей военных похорон на Масличной горе через 15 лет. Если попытка не дать своему ребенку рисковать жизнью – это контролирующее поведение, то да, я такая. ».
Спор накалился, и я выключил телевизор.
«Ты себя слышишь? — спросил я. — Ты так говоришь об армии, как будто это экстремальный спорт. Но что мы можем сделать? Мы живем в такой части света, где наши жизни зависят от армии. Ты по сути заявляешь, что предпочтешь видеть, как чужие дети идут в армию и рискуют жизнью, пока Лев живет себе припеваючи вне опасности, свободный от исполнения долга, который на него возлагают».
«Нет, — ответила жена, — Я заявляю, что мы были способны достигать мирных решений в прежние времена - и сейчас тоже способны. И что наши лидеры позволяют себе этого не делать, потому что знают: большинство людей устроены, как ты, и не сомневаясь отдадут своих детей в безответственные руки правительства».
Я собирался ответить, но почувствовал, что на меня смотрит еще одна пара огромных глаз. В дверях комнаты стоял Лев.
«Папа, — спросил он, — почему вы ссоритесь?»
«Мы не то чтобы ссоримся, — попытался выкрутиться я, — Это не настоящая ссора, это просто учебная тревога».
С момента той самой беседы между мной и Орит ни одна мама в парке больше не заговаривала со мной про военную службу моего сына. Но я все еще не могу изгнать образ Льва, сжимающего винтовку, из собственного сознания. Вчера я видел, как в песочнице он толкнул сына Орит, пацифиста Рона, а позже, по дороге домой, погнался с палкой за кошкой. «Начинай копить деньги, папочка, — сказал я себе. — Начинай копить на адвоката. Ты растишь не просто солдата, а потенциального военного преступника».
Нам удалось закончить спор своего рода соглашением. Сначала я предложил справедливый, как мне казалось, компромисс: когда ребенку будет 18, пусть он решает сам. Но моя жена отказалась напрочь, заявив, что при существующем общественном давлении он никогда не сможет сделать по-настоящему свободный выбор. В конце концов усталость и отсутствие других вариантов вынудили нас остановиться на единственном соглашении, устраивавшем нас обоих: посвятить следующие четырнадцать лет достижению мира в семье – и в регионе.
Книга «Семь тучных лет»: от автора.
1. Защитник нации
2. Внезапно все то же
3. Выше плинтуса
4. Усы для сына
5. По воздуху
6. Реквием по мечте
7. Долгая перспектива
8. Спичечная война
9. Шведские фантазии
