Приятный голос пилота принес нам извинения по громкой связи. Самолет должен был взлететь два часа назад, а мы все еще оставались на земле. «Наш экипаж пока не может определить, что не так с самолетом, поэтому мы вынуждены просить всех пассажиров покинуть воздушное судно. Мы сообщим вам о дальнейших изменениях при первой же возможности».

Тощий молодой человек на соседнем сидении говорит: «Все из-за меня. Это я натворил. Помните, когда мы вошли в самолет, я говорил с женой по телефону? Она сказала, что они с дочкой и с нашей второй малышкой идут на пляж. Я сидел тут с пристегнутым ремнем и думал только об одном: “Какого черта я лечу в Италию? Почему вместо того, чтобы проводить воскресенье с женой и дочками, я собираюсь лететь шесть часов с пересадкой ради встречи, которую мой начальник считает важной и которая продлится один час? Я надеюсь, что самолет поломается”. Клянусь, я думал ровно это: “Надеюсь, что самолет поломается”, — и смотрите, как оно вышло».
Когда мы вернулись в здание аэропорта, крупная женщина в цветастом платье, тащившая за собой чемодан размером с гроб, подошла к тощему молодому человеку и спросила, откуда мы.

Через несколько часов я вхожу в маленький, битком набитый запасной самолет, который понесет меня в Рим, чтобы оттуда я мог добраться до Сицилии. Я иду по проходу и вижу, что тощего молодого человека в самолете нет. Весь полет я буду представлять себе, как он строит песочные замки с женой и дочкой на тель-авивском пляже - и завидовать.

Меня тоже ждут в Тель-Авиве жена и маленький сын. Для меня тоже эта поездка с самого начала складывалась неудачно - и с каждой минутой задержки нравится мне все меньше. Вечером воскресенья я должен буду участвовать в одном из мероприятий маленького сицилианского книжного фестиваля в городе Таормина. Когда организаторы позвали меня участвовать, я согласился, думая взять с собой семью, - но несколько недель назад моя жена поняла, что у нее на эти дни запланирована работа, а я оказался связан своим обещанием приехать на фестиваль. Поездка, которая должна была продлиться неделю, сократилась до двух дней, а теперь выясняется, что из-за сверхъестественных способностей тощего молодого человека, которому захотелось поиграть в песочек со своим ребенком, половина этих двух дней будет впустую растрачена в аэропортах.
Из-за задержки самолета я пропускаю свою римскую пересадку на Катанию. Когда мы наконец добираемся до острова Сицилия, меня ждет еще одна долгая поездка – в Таормину, и я оказываюсь в гостинице уже после наступления темноты. Усатый менеджер за стойкой регистрации выдает мне ключ от моего номера. На узкой кушетке в холле спит симпатичный маленький мальчик лет семи, похожий на этого менеджера - минус усы. Я забираюсь под одеяло прямо в одежде и засыпаю.

Ночь проносится, как один долгий, темный, лишенный сновидений миг, - но утро окупает все. Я открываю окно и обнаруживаю, что оказался внутри прекрасного сна: передо мной тянется потрясающий пейзаж – берег моря и каменные домики. Долгая прогулка и несколько бесед на ломаном английском, сопровождающихся энергичным жестикулированием, усиливают чувство нереальности этого места. В конце концов, я отлично знаю здешнее море, - это все то же Средиземное море, до которого можно дойти от моего дома в Тель-Авиве всего за пять минут, - но здешние жители излучают такую умиротворенность и такое спокойствие, какие мне еще ни разу в жизни не встречались. Может быть, Шимон Перес имел в виду нечто подобное, говоря о «новом Ближнем Востоке» в далекие дни невинности.

Это первый книжный фестиваль в Таормине. Группа организаторов – исключительно милые люди, атмосфера расслабленная; кажется, у фестиваля есть все, что нужно, - кроме посетителей. Не то чтобы я имел претензии к жителям этого города: если бы посреди жаркого июля вы оказались в самом сердце рая, где бы вы предпочли провести день - на одном из красивейших пляжей мира или в осажденном комарами парке под отупляющий монолог взлохмаченного писателя со странным английском произношением?

Но в гармоничной атмосфере Таормины даже очень плохая посещаемость не считается неудачей. Я думаю, эти милые люди, говорящие на таком красивом, мелодичном итальянском и живущие в такой потрясающей обстановке, восприняли бы даже мор и глад с понимающей улыбкой. После мероприятия мой кроткий английский переводчик указывает на темное море и говорит, что днем отсюда виден итальянский берег материка. «Видите вон там огни? — спрашивает он, указывая на мерцающие точечки. — Это Реджо-ди-Калабрия, самый южный город Италии».

Когда я был маленьким, мои родители рассказывали мне на ночь всякие истории. Во время Второй мировой войны их собственные родители никогда не читали им книжки, - книжкам было неоткуда взяться, - так что истории приходилось выдумывать. Став родителями, они продолжили эту традицию, и я с самых ранних лет очень гордился тем, что истории, которые я слушал каждую ночь, нельзя купить ни в одном магазине – они были моими и только моими. Мама всегда рассказывала про гномов и фей, а папа – про свою жизнь в южной Италии между 1946 и 1948 годами. Его товарищи по "Иргуну" хотели, чтобы он попытался закупить для них оружие, и папа, наведя справки и задействовав кое-какие связи, оказался в самой южной точке Италии; оттуда был виден сицилианский берег – Реджио-ди-Калабрия. Папа покрутился в компании местных мафиози и в конце концов убедил их продать ему винтовки, которыми "Иргун" сможет воевать против британцев. У папы не было денег на съем квартиры; местные мафиози предложили ему бесплатно жить в принадлежащем им борделе, - и, кажется, это был лучший период папиной жизни.

Я еще не знал, кто такие пьяницы и проститутки, но умел распознавать волшебство, а папины истории всегда были полны волшебства и участливости. И вот сорока годами позже я нахожусь совсем рядом с миром, в котором разворачивались истории из моего детства. Я пытаюсь представить себе, как мой девятнадцатилетний папа приехал сюда после войны, - туда, где жизнь, несмотря на все проблемы и все темные переулки, излучает спокойствие и умиротворение такой удивительной силы. Легко представить себе, какими папе виделись новые знакомые из нелегального мира после всех ужасов и жестокости, с которыми ему довелось столкнуться во время войны: они виделись ему счастливыми и даже участливыми. Вот он идет по улице, улыбающиеся люди желают ему доброго дня на медоточивом итальянском, и впервые в своей взрослой жизни он не должен бояться своего еврейства или скрывать его.

Когда я пытаюсь восстановить в памяти истории, которые папа рассказывал мне на ночь много лет назад, я понимаю, что дело там было не только в захватывающих сюжетах: эти истории должны были стать для меня важным уроком. Уроком о почти отчаянной потребности находить хорошее даже в самых неподходящих для этого местах. Уроком о стремлении не столько приукрашивать реальность, сколько упорно искать ракурс, способный представить уродство в более выгодном свете – и тем самым породить нежность и участие к каждой оспине и каждой морщине на покрытом шрамами лице. И здесь, в Сицилии, из которой мой отец уехал шестьдесят три года назад, я стою перед множеством пустых стульев под прицелом пары дюжин требовательных глаз - и внезапно вижу эту миссию более выполнимой, чем когда-либо.

Книга «Семь тучных лет»: от автора.
1. Защитник нации
2. Внезапно все то же
3. Выше плинтуса
4. Усы для сына
5. По воздуху
6. Реквием по мечте