Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Революция, которую мы забыли
Ксения Зорина  •  3 мая 2007 года
Мы еще живы. Прошло всего лишь семнадцать лет. Но мы уже всё забыли, почти совсем всё. Покопайтесь в памяти – что вы помните про 1990-й год?

Чтобы уловить вектор направления движения, надо оглянуться. Сегодня оглядываться начали все: в книжных магазинах одновременно появляются «Редкие земли» Аксенова, «Олигархи» Дэвида Хоффмана, потоки мемуарной литературы о недавнем прошлом, - все, что может, так или иначе, объяснить нашу недавнюю историю. Самое серьезное изыскание в этой области проделал журнал «Новое литературное обозрение», выпустив сдвоенный номер о 1990-м годе. Букник уверен, что этот спецвыпуск достоин отдельной рецензии: вместо очередного номера журнала «НЛО» читатели получили двухтомное социокультурное исследование, историческую драму, психологический триллер, которому обложка журнала оказалась тесновата. 1990 год – время, когда закладывалась сегодняшняя экономика, время очередной волны эмиграции, время распада привычных схем, и важность спецвыпуска «НЛО» в том, что журнал старается увидеть недавнее прошлое без ностальгии и с достаточной степенью остраненности.

Общеизвестно, что труднее всего фиксировать времена перемен. В годы застоя и стабильности живут «день за день, завтра как вчера»: в жизни бабушки и внучки может быть много общего, кусочек одной истории легко пришивается к другой, и из всего этого потомкам удается собрать пусть приблизительный, но единый, как им кажется, портрет времени. Революцию невозможно зафиксировать, она как вода в реке – каждый день новая. Только когда умрут те, кто помнит чудовищную разницу между августом и октябрем (год не так важен, важнее – распустились ли цветы и опали ли листья), лишь тогда кому-нибудь сможет показаться, что все это был один кусок времени. В учебниках останутся вехи крупные – февраль семнадцатого, например. Но кто помнит, что там было с хлебом, керосином, дровами и умонастроениями не в ноябре шестнадцатого, а, скажем, в апреле? Когда до сакраментального февраля, казалось бы, еще так далеко? Когда умрут все те, у кого в апреле порвался рукав любимой блузки, а в ноябре украли сумочку, не вспомнит никто. Но и блузку, и сумочку приходится потом с трудом вылавливать из мутного потока памяти – столько жизней с тех пор было прожито, всё забылось.

Мы еще живы. Прошло всего лишь семнадцать лет. Но мы уже всё забыли, почти совсем всё. Покопайтесь в памяти – что вы помните про 1990-й год? XXVII съезд – это еще 1987-й. Летом того года первый секретарь московского, уже не свердловского обкома партии Борис Ельцин ездил в трамвае – а осенью его исключили из кандидатов в члены Политбюро, и инструктор райкома говорил про «нож в спину перестройки». Первый Съезд народных депутатов – лето 1989 года (не надо спрашивать про 1988-й, я его не помню, нет, мыло, мыло хозяйственное помню – мыла не было, но вдруг его выдали на работе, десять кусков), выборы, «межрегиональная депутатская группа», Горбачев кричит на Сахарова с трибуны, включенные приемники по всей стране, все прильнули к ним на работе, все ходят с портативными, боясь упустить хоть слово, вся страна замерла, жадно, жадно вслушиваясь. Что хотели услышать? Хоть что-нибудь. Декабрь 1989-го, второй съезд, смерть Сахарова. Лето 1991-го, август, который помнят все – и декабрь, когда спускали советский флаг, флаг страны, в которой мы родились. Где-то там, между ними, уместился 1990-й – мы что-нибудь про него помним?

Журнал «Новое литературное обозрение» основан в 1992-м году, в 1990-м его еще не было. Но сам факт его появления есть один из первых, прекрасных плодов той эпохи, когда вчера еще нельзя было ничего – ни читать, ни видеть, ни говорить, - но так хотелось, чтобы все стало можно, так хотелось завоевать эту свободу, которую каждый понимал по-своему, что коллективным этим, общим, единым, как тогда казалось, желанием, этой на краткий миг единой волей, всё осуществилось. Свобода была обретена. Свободные люди редко идут в одном направлении – потом наши пути разошлись.

«Новое литературное обозрение» выбрало путь в сторону изучения не столько «чистой литературы», сколько социологии и истории. Закономерным на этом пути стала попытка осмысления нашего недавнего прошлого, кажущегося сегодня столь далеким – попытка, которую авторы этого журнала осознают как профессиональную задачу, которую кроме них не выполнит никто.

На авантитуле спецвыпуска написано:

«Посвящается всем отважным мужчинам и женщинам, в конце 1980-х рискнувшим войти в бурлящий поток истории и ставшими главными созидателями и действующими лицами уникальной эпохи 1990-х».
Это нам с вами посвящается, всем, без исключения. А если кто-то родился после 1990-года – не сомневайтесь: ваше рождение есть результат этого времени, оно познакомило ваших родителей, без него вас не было бы. Таково свойство всех революций.

Это тоже важная часть 90-х. Фото из журнала НЛО
Это наше время. Но мы его уже почти забыли. Сейчас есть шанс хоть что-нибудь вспомнить. Не всё, только малую часть, только рукав блузки.

Материалы этого номера настолько обширны, что не вместились даже в два толстых тома – к ним прилагается диск с текстами, некоторые из них только упомянуты в содержании. Бумага в данном случае является усеченным вариантом полной электронной версии. (В 1990-м нам это и в голову бы не пришло. В 1990-м бумага была «наше всё», бумага – и еще телевидение. Уже вертелось питерское «Пятое колесо», уже был «Взгляд» – мы не можем представить себе сейчас тот накал страстей и ту свободу художественного жеста, которые вдруг возникли тогда на телевидении, чтобы вскоре исчезнуть. Теперь компьютер и Интернет «наше всё». Так что появление диска более чем закономерно – маленький гроб, в который собрали то, что осталось от нашего времени). Здесь есть статьи, дневники, интервью и хроники – почти пятьсот страниц хроники 1990 года. 2 января: охраняемая автоколонна с азербайджанцами обстреляна и забросана камнями жителями Степанакерта. 27 декабря: Верховный Совет УССР впервые объявил праздник Рождества нерабочим днем. Ткнем пальцем – попадем как раз в Съезд народных депутатов, не СССР, РСФСР. Борис Ельцин избран председателем Верховного Совета РСФСР. Это основа для августа 1991-го – когда, слушая пресс-конференцию Янаева, мы думали, что все еще может повернуться назад, но не повернулось. Ткнем еще – на конференции в Ростове-на-Дону учреждена Всесоюзная ассоциация иудаики и еврейской культуры в СССР. Ткнем в третий раз – Главная военная прокуратура начала расследование обстоятельств расстрела польских военнослужащих в 1940 году.

Демонстрация в Питере 1 мая 1990 года. Фото из журнала НЛО
Революция – а это, разумеется, была революция – началась не в 1991-м. Это был просто пик ее, высшая точка. Она развивается постепенно, она зреет в высоком и низком, и, вглядываясь в каждый осколок этого прошлого, в первый или последний день какого-то, пусть вот этого, года, думаешь – это уже она? И она ли? Или это еще прежняя жизнь, мышиная возня, неизбежное описание прежнего, предшествовавшего, того, что сейчас вспомнить так трудно и без чего объяснить все произошедшее невозможно? Что ели, что носили, как даже подумать не могли о том, чтобы выехать за границу, а выехав, боялись зайти в кафе во вполне «благонадежной», вроде бы, социалистической Праге, – вдруг запрещено? Вот эта бытовая сторона жизни описывается исследователями с неизбежным уклоном в годы, предшествовавшие 1990-му: как объяснить, что изменилось, если многим кажется уже, что в советское время полно было разнообразной «колбасы» – холодильники ломились, проблем с деньгами ни у кого не было, а кооперативную квартиру мог купить каждый? После прочтения статей, быту посвященных, встает вопрос, что же есть свобода: еда, тряпки, возможность свободного выезда за границу – или что-то еще? Даже пресловутые тряпки оборачиваются свободой выбора – то, что потом было названо «обществом потребления», даже это тогда было мечтой о свободе. О праве каждого идти своим путем.

«В массовой памяти остались годы – вехи значительных изменений. А годы, что стояли перед ними <…> образовали некие провалы в массовой историческом сознании. В ряду этих годов, оказавшихся в тени последующих, 1990-й отличает пребывавшая в нем надежда. Надежда, как стало ясно теперь, несбывшаяся»,

– пишет социолог Алексей Левинсон. Он считает эту надежду несбывшейся, но честно добавляет ссылку на версию Е.Ф. Сабурова: «Надежда, которая сочла себя несбывшейся». Мы сами решили, что надежды наши не сбылись.

В 1990-м свобода рухнула разом и накрыла с головой – хотя формально прежнее государственное устройство еще держалось, старые правила действовали, но многие их уже самостоятельно, для себя – сами, а не по указу сверху, – отменяли. Каждый делал свой выбор: одним дрожать, а другим – говорить. Приехавший в Москву после многих лет эмиграции поэт Михаил Гробман не смог дать интервью передовой, по тем временам, газете «Московский комсомолец» («сказал, что у израильтянина они не могут его взять») – и тут же отправился давать интервью программе «Взгляд». Рядом создается радио «Эхо Москвы», и ведущие там высказывают свое мнение, что, согласно негодующему замечанию Владимира Познера, совершенно немыслимо и невозможно даже где-нибудь на Би-би-си.

Семьдесят страниц интервью, взятых Ильей Кукулиным и Марией Майофис, с этими безбашенными, никакого чужого опыта не знавшими и не признававшими создателями первых свободных СМИ. Мальчик выехал драться с драконом, и, к его изумлению, у него всё получилось. Они начинали с нуля всё – и у них получалось.

У них получалось не уезжать, у многих. В 1990-м году страна раскололась – на тех, кто уехал, и тех, кто остался. В этот год начали выпускать всех – и уехавших было столько, что, кажется, каждый потерял друга или брата. «Уезжающим – Синай, остающимся – Голгофа!», неточно цитирует Левинсон Бориса Чичибабина. У уехавших началась новая жизнь – но и здесь жизнь не стояла на месте, она начала вращаться с бешеной скоростью. С тех пор оставшиеся прожили уже минимум три жизни.

В 1990-м году обрушились все запреты, и в образовавшийся пролом ринулись все, толкая друг друга, закрывая друг друга, так что важное и неважное иногда смешивалось. Но и это была необходимая плата за свободу. Фильмы 1990 года, которые анализирует Ян Левченко, – наскоро слепленные комедии о «кооперативщиках» и шедевры, подобные «Матери» Панфилова, которые просто никто не заметил. Распад того, что прежде называлось «неофициальным искусством», исследованный Оксаной Саркисян. Смерть советского рока глазами Григория Дурново. Чистое искусство переживает расцвет и одновременно отходит на второй план – политика вытеснила его на периферию общественного сознания.

Блок статей о первых предпринимателях, блок статей о национальных элитах, журналистика, на которую постарались посмотреть со всех возможных сторон, шахтеры, церковь и школы 1990 года… И большой блок статей, посвященных теории: принципам исследовательской работы с таким текучим материалом, с современностью как историей.

Визитная карточка покупателя. Фото из журнала НЛО
От высокой теории до записок о походе в ближайшую забегаловку – попытка собрать все, что удается собрать, рассмотреть в первом приближении, если уж этот, столь близкий нам материал, столь очевидно безграничен. Первая попытка.

&&«То, что Россия за эти годы сменила политический режим, геополитический контекст, экономический строй, обсуждается в публике очень мало. Это коллективно забыто, оттеснено на зады – как весь демократический дискурс. Об это мне говорят потому, что «чего об этом говорить». Слово демократов сказано, им нечего к нему добавить, и это очень точно отразилось в коллективных настроениях и оценках времени. Их (демократов) квалификация периода находится примерно там же, где находятся первые (их) президенты – в не очень почетной отставке, или там, где находятся прочие герои той эпохи – в забвении».&&

Спецвыпуск «НЛО» вышел в свет в начале апреля 2007 года – а в конце апреля скончался Борис Ельцин. Таким образом, эпоха, попытка описания которой была, наконец, предпринята, закончилась. Это было время движения. Если наступил черед говорить о нем, значит, движение завершилось.