"Меня здесь нет"
США, 2007
Режиссер: Тодд Хейнс
В ролях: Кристиан Бейл, Кейт Бланшетт, Шарлотта Гензбур, Ричард Гир, Брюс Гринвуд, Хит Леджер, Бен Уишоу, Маркус Карл Франклин

Раз уж открываешь рот, неплохо бы понимать, о чем говоришь. Но, с другой стороны, можно говорить, не понимая, — в надежде, что, когда, наконец, захлопнешь рот, хоть что-нибудь прояснится.

Примерно понятно, чем «I’m Not There» Тодда Хейнса не является.

Это не биопик про Боба Дилана.
Не история бунтаря.
Не история поэта.
Не история изгоя.
И не история пророка.
Прямо скажем, не «шесть историй, шесть персонажей, каждый из которых символизирует определенный период в жизни легендарного исполнителя или особенности его творчества», как мы с изумлением узнаем из аннотации на сайте ММКФ.

Это вообще никакая не история.

Это коллаж. Миф на лабораторном столе. Уже препарированный. Готовый к употреблению.

Я очень, очень надеюсь, что этот скальпель в начале фильма означает, что человек, который этот коллаж клеил, тем и занимался: препарировал миф — и по крайней мере сознавал, что это у него такое под скальпелем.

В начальных титрах значится: «Вдохновлено музыкой и множеством жизней Боба Дилана». Внутри шесть персонажей. Одиннадцатилетний негритенок по имени Вуди Гатри, очень взрослый, очень серьезный — товарняки, побеги из Миннесоты, песни протеста, гитара с надписью: «Эта штука убивает фашистов», «он что, не в курсе, что мы бросили профсоюзничать двадцать лет назад?». Артюр Рембо перед каким-то — судом? комиссией? — Кафка? Беккет? whatever — рассуждает о природе поэзии и о многом другом. Фолк-музыкант Джек Роллинз — «голос поколения», «трубадур совести» и все прочее, чем ему полагалось быть. Джуд Куинн — рок-музыкант, бывший фолкник gone electric, дерганый кузнечик в исполнении Кейт Бланшетт (и вот тут, стыдно признаться, я чуть было не поверила, что он настоящий). Малыш Билли, выживший после выстрела Пэта Гарретта и ушедший на покой. Ну и на задворках этого прекрасного маскарада шныряет киноактер Робби Кларк, чья карьера пошла в гору после того, как он в 1965 году сыграл Джека Роллинза в кино. Этот несчастный, в отличие от всех прочих, наделен личной жизнью, женой, детьми и адюльтерами. Ибо куда же без них, если речь о «жизни». Говорят, в первоначальном сценарии фигурировал еще седьмой — примерно Чарли Чаплин, — но этот появляется в фильме дважды, на считанные секунды, и исчезает, толком не оставляя по себе памяти.

Шесть историй, отчасти склеенных закадровым голосом (Криса Кристофферсона, между прочим, в 1973 году сыгравшего Малыша Билли в фильме, саундтрек к которому писал Дилан). Шесть историй, которые отзвучивают друг в друге, сплетаются, обрываются, полны узнаваемых аллюзий или дословных цитат — точных, надо сказать, до малейшего оттенка интонации, до последнего микроскопического нюанса мимики. Всякий, кто имеет хотя бы смутное представление о Бобе Дилане — по прессе, по фильмам — в «I’m Not There» найдет горы подарков. Умопомрачительные фрагменты пресс-конференций из «Don’t Look Back», гневные диатрибы разочарованных поклонников из «Eat the Document», обрывки интервью и любимый прием всех кинобиографов — вписывать цитаты из песен в проходные реплики звезды: вроде как ничего особенного, наш герой и сам уже позабыл, что сказал, а потом раз — и вышла песня. В итоге — вот вам Боб Дилан. «Поэт, пророк, изгой, обманщик, звезда электричества». Ну и рок-звезда, само собой, и проповедник. В естественных средах обитания. Получите. Распишитесь.

Мне сейчас придется излагать — как бы это сказать? — bluntly. Как топор примерно, которым Пит Сигер вроде как хотел перерубить провода, когда Дилан в 1965 году впервые вышел на Ньюпортском фолк-фестивале с электрическим составом. Вот вам, кстати, миф как он есть: Пит Сигер в «No Direction Home» рассказывает, что «ему хотелось взять топор», а все прочие, включая Дилана, по сей день, похоже, убеждены, что Пит Сигер топор взял.

«I’m Not There» — блестящая аллегория. Блистательная. Без дураков. Драйвовое, многообразное, многослойное, умное — и просто очень красивое кино. Великолепный, может быть уникальный пример того, как сравнительно скучные — ну хорошо, предсказуемые жанры мокьюментари и биопика можно довести до абсурда, выпихнуть за рамки и в результате сотворить фейерверк. И вроде бы этого блеска — вкупе с цитатами, аллюзиями, коллажной техникой в целом и прочим привычным постмодернистским инструментарием — более чем достаточно.

Но режиссеру не светит умолкнуть навсегда после того, как фильм смонтирован, — как музыканту не грозят деликатность публики и просвещенность журналистов. Вопросы Хейнсу, кстати говоря, вполне достойны вопросов, которые задавали Дилану. Тогда: «Сколько, по-вашему, народу, который возделывает те же музыкальные виноградники, что и вы, — сколько человек поют песни протеста? Много таких?» — «Я бы сказал, 136». И теперь: «В эпизоде с Кейт Бланшетт есть момент, когда [Джуд Куинн], очевидно, очень расстраивается, поскольку всем стало известно, что он еврей. Вы хотели здесь поднять какую-то важную тему?» — «Все эти персонажи рискуют лишиться маски, все они надевают новый маскарадный костюм, новую личность, новый нарратив, и поэтому очень уязвимы». Хотя еврейство Дилана — это, конечно, важная тема, что уж тут: не как факт биографии, но как элемент мифологии оно дарит нам изобилие странных плодов и не объясняет вообще ничего, как тридцать лет назад ничего не объясняло новообретенное христианство Дилана. Сходил пару раз в синагогу на бар-мицву — и объявлен приверженцем Хабад Любавич. Еще один ярлык, еще одно простое объяснение. Еще один кирпич в стене, как раздраженно пели совсем другие люди.

В то время как музыкант — реальный музыкант, а за ним и Джуд Куинн и даже Артюр Рембо — последовательны и достойно — честно — парируют дурацкие вопросы и бредовые умопостроения, режиссер проговаривается: «В ту минуту, когда пытаешься уловить Дилана, он испаряется. Он как пламя: если схватишь — точно обожжешься. Смотришь на его жизнь, на эти вечные перемены, исчезновения, превращения — и хочется ухватить его, поймать. Поэтому его поклонники так одержимо ищут правду, и абсолюты, и ответы — то, чего Дилан никогда не даст…»

И вот меня пугают попытки поймать и понять, если они требуют человека — просто человека, который делает что-то прекрасное, — расчленить на составляющие, чтобы стало понятно. Разъять на части творца, разъять на части творение, все перемешать, поселить автора мифа в созданный им миф — в калейдоскоп мифов, кому какой нравится. Изучаемый препарат сам приготовил нам немало удобных чашек Петри — грех не воспользоваться. Изящный художественный ход, но как-то чересчур просто для постижения, у которого путь всегда сложен и всегда интереснее пункта назначения. Что непонятно? Что одна личность может быть беглецом, фолк-иконой, рок-музыкантом, проповедником и еще черт знает чем, последовательно или параллельно, а может и вовсе ничем подобным не быть? Чтобы примириться с такой вот человеческой историей, непременно нужно разложить ее на простые множители?

Now how does it feel? Стало понятнее?

Никто не хочет, чтобы его поняли. Это избыточно. Это низачем не нужно, а порой опасно. Хочется — если об этом задумываться, — чтобы приняли. Скажем, «Дилан gone electric» — это история не о понимании, а о приятии. Никому ничего не объяснишь. Можно лишь сделать так, чтобы услышали: делать свое дело, и рано или поздно докричишься. Поймут или нет — вопрос третьестепенный. Но если примут — промолчат. Обычно музыку слушают молча.

Тодду Хейнсу тоже, видимо, хочется, чтобы приняли. Он, правда, слишком многоречиво объясняет в интервью, что хотел сказать своим творчеством, — это всегда настораживает. Но, возможно, это просто уступки жанру. Тодд Хейнс любит то, что делает — ну, такое всегда видно, — и предмет рассмотрения он тоже любит по-честному. «I’m Not There» легко принять — потому что это великолепное кино, если смотреть его как кино, а не как кино про Боба Дилана. Тогда легко выбросить из головы, что человек, снявший этот фильм, пытался понять: допустимо снимать кино, не понимая, — в надежде, что поймешь. (И к тому же мы знаем, что сначала он принял — все-таки бывает польза от интервью.)

Но вообще-то никому не нужны чужие интерпретации Боба Дилана (и, если уж на то пошло, чужие интерпретации чего бы то ни было) — всякая интерпретация порождает миф, и вот сейчас — коряво, косноязычно — мы тут творим весьма убогий миф про фильм про миф про Боба Дилана. Мифы, конечно, бывают и получше. Но от этого они не перестают быть мифами.

Слушай музыку. Думай головой. Только ни у кого не спрашивай. Нет ничего, кроме музыки. Или же — для желающих — кроме фильма про Боба Дилана — якобы про Боба Дилана, про целую толпу разномастных Бобов Диланов, ни один из которых не есть Боб Дилан. Фильма, после которого заново вспоминаешь, как романтичен миф о черно-белых шестидесятых, как прекрасна — сейчас, спустя сорок семь лет — Гринич-Виллидж образца 1961 года, как не хватает в нашем необратимом благополучии побегов с гитарой на товарняках, как обаятельны окаянные герои Фронтира. Вот так примерно можно смотреть фильм про Боба Дилана, не видя в нем Боба Дилана.

For he’s not there. Thank goodness.

Еще:

«Меня здесь нет» на сайте ММКФ
Разные стороны Боба Дилана