Эрнст Юнгер, конечно, не был нацистом или поклонником политики Гитлера. Напротив, он, насколько это было возможно (живя и работая в Германии), дистанцировался от тех порядков, что установились на его родине в 1933-м. Отказался от официальных должностей и титулов, оставлял в текстах зашифрованные антигитлеровские послания. Однако отсидеться вдали от новых «стальных гроз» ему все же не удалось. Лейтенант запаса Юнгер в августе 1939 года получил повестку и как законопослушный гражданин отправился на призывной пункт. Свою Вторую мировую войну он начал в чине пехотного капитана.

Но о войне разговор начинается лишь на сотой странице «Садов и дорог» – первой части юнгеровского дневникового «секстета», посвященного событиям Второй мировой. Начало же книги окрашено в пасторальные тона. Опрятный сельский домик в Нижней Саксонии. 44-летний известный писатель заканчивает новую книгу с суровым и многозначительным названием «На мраморных утесах». Изрядная домашняя библиотека располагает к вечерним беседам с великими (Шпенглер, Шатобриан, переписка Эразма и Лютера). Не забыты и домашние труды – они тоже дают пищу для философских упражнений.

«Беспорядок мира в иные дни становится почти неодолимым, так что просто отчаиваешься когда-нибудь обуздать его. Тогда я привожу в порядок письменный стол, белье, садовый инструмент, но делаю все с глубокой внутренней неохотой. Не последнюю роль, видимо, играет сознание того, что все, что бы мы ни создали и ни накопили, обратится в прах».
Иногда же он пишет совершенно обычный дневник огородника: «Посеял лук, шпинат и майскую редьку. Увидел, что горошины проросли… После захода солнца сажал помидоры… Мотыжил картофель…»

То был последний предвоенный урожай на огороде Эрнста Юнгера. В августе 1939-го буколическим радостям писателя пришел конец. Вскоре он уже командует ротой на «линии Зигфрида». Работу над «Утесами», к явному неудовольствию автора, пришлось прервать. Служба, впрочем, оставляет ему время для чтения – в том числе и французских книг. Но в мае 40-го «странная война» окончилась, и подразделение Юнгера долинами Мозеля двинулось на Запад. Эрнст постоянно находился вблизи линии фронта, однако в настоящем бою ему побывать так и не довелось (хоть военный азарт и горячил кровь). Блицкриг состоялся и без него. Солдаты Юнгера шли по следу стремительно наступающих немецких частей, глядя на разрушения и мертвый скот, встречая колонны пленных, пируя у брошенных хозяевами винных погребов. Уже в июне французская кампания вермахта завершилась, маршал Петен заключил перемирие. Военная командировка капитана Юнгера подошла к концу. Война же только начиналась…

Такова событийная канва книги. Но «фронтовые записки интеллектуала» можно рассматривать в разных аспектах. В военно-историческом, например, или с точки зрения «времени действия» – и тут есть интересные моменты. Юнгер видит войну как бы глазами «человека 1914 года». Точнее, хочет, чтобы свирепая, безжалостная Вторая мировая с ее доведенными до совершенства механизмами уничтожения была похожа на ту, предыдущую войну, где еще было место немецкому рыцарству, прусской офицерской чести… Автор, по его словам, проводил во вверенной ему роте что-то вроде профилактики мародерства: «Солдат имеет право взять себе ложку, если потерял собственную, – при известных обстоятельствах даже серебряную, если наткнулся именно на нее, но ни в коем случае не тогда, когда рядом с ней лежит оловянная». И все-таки сегодня, зная о событиях 1941–1945 годов, трудно не почувствовать чудовищную фальшь в изображаемых Юнгером сценах «великодушия и щепетильности» победителей (за реквизированное у крестьян сено немецкие интенданты, мол, аккуратно расплачивались с крестьянами, и т.п.).

Еще один небезынтересный аспект «Садов и дорог» – фигуры умолчания. Здесь уже не все понятно: где автор-пехотинец намеренно ограничивал «горизонт взгляда», а где работала (само)цензура? Взгляд автора – это именно «взгляд из 1940 года», и неважно, что книга переиздавалась и позднее, в 70-х. Аутентичные наблюдения и мысли участника французской «экспедиции» Юнгер, судя по всему, тщательно оберегал от позднейших рефлексий и дополнений.

В конечном счете, это позиция человека, который не знал или не доверял бумаге того, что знать в Германии 1939-1940-х простому офицеру вермахта не полагалось. И этот «капитанский», «походный» ракурс книги тоже интересен. (Особенно если помнить, что Юнгер прожил затем долгую жизнь и умер в 1998-м, в возрасте 103 лет.)

Но этот же ракурс придает книге некую моральную амбивалентность. Описанная Юнгером война – если вычесть из текста «литературу» и «философию» – выглядит, конечно же, сильно подчищенной (что не странно, книга издавалась в Германии в 1942-м). Конечно, о чем-то он не хотел или побоялся написать. Но для своего времени, в ней, быть может, содержалась максимальная правда. И правда эта – не столько в фактах, сколько в самой ее свободной, эссеистической форме, в глубоком философском дыхании, даже в красноречивых намеках. Один из последних – вскользь упомянутый автором 72-й псалом (о «благоденствии нечестивых» ), говорящий посвященным что-то бесконечно правдивое и страшное о той войне и о той Германии.

Еще о войне и не только:

Трагический хронотоп
Пустые глаза присяжных
Немецкий техноантиквариат