6 мая, в 3 часа дня по вашингтонскому времени, в Нью-Гэмпшире скончался русский поэт, писатель и литературовед Лев Лосев. 15 июня ему должно было исполниться 72 года. Лев Владимирович родился в 1937 году в Ленинграде. После окончания отделения журналистики филфака ЛГУ работал редактором в детском журнале «Костер», писал пьесы для кукольного театра, стихи для детей. Он эмигрировал в США в 1976 году. И сегодня я держу в руках один из номеров парижского литературного журнала «Эхо» за 1979 год и беседую с первым издателем и близким другом Лосева - писателем Владимиром Марамзиным:

Кира Сапгир: Володя, когда я впервые прочла в твоем журнале стихи Лосева, я их пережила как тепловой счастливый удар - словно в бане, когда поддадут жару на каменку...

Владимир Марамзин: Ну, конечно, на Западе это была его первая публикация - даже просто первая публикация его зрелой поэзии... Но тем не менее, вся его поэзия абсолютно подлинная - и, конечно, стихи для детей в том числе, которые в России знали. Я его стихи помню еще с 1954, кажется, года: "В зоопарке умирает слон, / он уходит, как корабль, на слом" - замечательные строчки! И какой пристальный взгляд на мир! А ведь ему тогда и 20-ти не было. Он был человеком очень сдержанным, стихов своих, кроме детских, которыми зарабатывал на жизнь, просто не хотел показывать. Но мы всегда знали, что он - поэт. А еще не надо забывать о его отце - тоже детском писателе и поэте Владимире Лифшице, удивительной фигуре. В 1950 году Лифшиц переехал в Москву, спасаясь от ареста, - ведь в «доме на Литейном» он как «безродный космополит» был под прицелом... Это отец придумал ему псевдоним - Лосев, «чтобы не путали».

К.С.: Лосев был редактором в детском ленинградском журнале «Костер», который Довлатов называл «журналом имени Джордано Бруно».

В.М.: И там он всячески пытался публиковать стихи своих друзей, напечатал впервые стихи Бродского.

К. С.: Лосев - ленинградский поэт. Не петербургский, как Бродский, как поэты университетского круга. Как ты относишься к подобной градации?

В.М.: Я не совсем понимаю такую градацию. Что ты хочешь этим сказать?

К. С.: То, что он не вглядывается в себя через перископ собственного пупа. Лосев глядит по сторонам. У него в стихах нет нарочитой надмирности. У него - пыльная окраина, порт, а не царскосельские куртины... Есть прекрасные стихи, которые следует воспринимать в гомеопатических дозах. А стихи Лосева смакуешь. Он ведь мастер, владеющий всеми затейными секретами и тайнами ремесла. Можно сказать, что он - поэт тактильный: его стихи осязаешь, нюхаешь! Слышишь запах ржавого железа, смоченного дождем, ощущаешь, как в палец вонзается заноза из неструганой доски... Все за счет абсолютного видения, слуха.

В.М.: Слух и зрение на службе осязания и обоняния! Но какая обостренность ощущения: «Гладит мягкая звездная лапища бездыханную землю кладбища...» Тут ведь лермонтовское что-то - звезда с звездою говорит.

К. С.: И как же интересно отслеживать в его лирике то Лермонтова, то Пастернака, то Гейне. Его реминисценции - точно светляк в кулаке... Пушкин писал о том, что поэзия должна быть глуповата. Так вот, у Лосева поэзия умная, временами разъедающе-едкая, цианистая. Как у Ходасевича.

В.М.: И как у самого Пушкина, или у Бродского.

К. С.: Лев Лосев - автор замечательной биографии Иосифа Бродского, которая вышла в России в серии ЖЗЛ. На твой взгляд, что роднило Бродского с Лосевым - дружба или поэзия?

В.М.: Это тот случай, когда и то и другое переплеталось. Лосев был образцовым другом, сдержанным, щепетильным. Он тесно дружил с Мишей Ереминым, с Уфляндом, с Олегом Целковым. Что касается их дружбы с Иосифом, между ними не было ни подражательства, ни зависти, ни даже соперничества - была перекличка. Они были разные, с разным темпераментом, с разным знанием. Сходство было в богатстве и многообразии просодии. В предисловии к первой публикации поэзии Лосева в «Эхе» Бродский назвал его «поэтом крайней сдержанности». Но Лосев был бинарен: профессор престижного университета - и автор сборника с лапидарным названием «Жратва»...

К. С.: Лосев на три года старше Бродского, однако в их дуэте Бродский, конечно же, первая скрипка.

В.М.: Не скрипка, а орган!

К. С.: Все-таки, согласись, по-настоящему Лев Лосев прозвучал как поэт уже в эмиграции: махал-махал крыльями - и взлетел!

В.М.: Когда Бродского не стало в России, Лосев мне сказал: «Ты знаешь, его не зря зовут Иосиф. Он нас постепенно всех туда заберет». И, конечно, великая сила обретенной свободы дала ему и крылья, и все возможности. Лев Лосев на Западе обрел себя: закончил аспирантуру Мичиганского университета, стал славистом, заведующим кафедрой, с 1979 года преподавал русскую литературу в Дартмутском колледже в штате Нью-Гэмпшир.
К. С.: Если уж заговорили об иронии и реминисценциях - как тебе такой вот «Памятник»:

Как же, твержу, мне поставлен в аллейке

памятник в виде стола и скамейки,

с кружкой, пол-литрой, вкрутую яйцом,

следом за дедом моим и отцом...

В.М.: Жан Кокто как-то написал: «Poète fait semblant d’être mort» - «Поэт лишь притворяется мертвым». Дело поэзии продолжается от одного поэта к другому. А по сути дела, есть единый Поэт.

К. С.: Как близкий его друг, можешь одним словом сказать: что было в нем главное?

В.М.: Благородство.

О книге Льва Лосева - рецензии на "Букнике"