В наказание за неосторожность учитель велит ученику съесть три зерна кофе. На следующий день родители мальчика погибают. Одна невыносимая горечь на всю жизнь связывается с другой. Отныне герой романа Марка Хелприна «Рукопись, найденная в чемодане» — яростный враг кофе. Все беды от этого дьявольского напитка, привычка к кофепитию должна быть искоренена, а тем, кто не смог ее побороть, — то есть почти всем — и руки подавать не стоит.
Первая же из них приводит подростка в психушку. Суд предоставил выбор между принудительным лечением и тюрьмой, но герой, конечно же, ни в чем не виноват — выталкивание соседа из поезда с кружкой дымящегося кофе было исключительно делом самозащиты. Если бы судья в момент вынесения приговора не был и сам одурманен мерзким кофейным наркотиком, непременно бы это понял.
Борьба с душевными недугами в лечебнице проходила не на ниве психоанализа, а на ниве сельскохозяйственной — пациенты жали и боронили. А тот факт, что заведение располагалось в Швейцарии, позволил герою впоследствии щеголять своим аристократическим образованием.
Посреди какого-нибудь крокетного матча или во время яхтенных гонок кто-нибудь мог обратиться ко мне с вопросом:
— Я знаю, что вы обучались в Гарварде, но где вы проходили подготовку?
Гарвард был необходим, но все еще оставлял тебя плебеем. Подлинную квалификацию предоставлял колледж Святого Павла, Гротон и еще пять-шесть частных школ, определявших причастность к высшей касте…. Всего-то и требовалось, что сказать:
— В Шато-Парфилаже.
— Ух ты! — обычно говорили при этом. — В Швейцарии?
— Бернские возвышенности. Великолепная возможность покататься на лыжах, а до Парижа рукой подать.
В Шато-Порфилаже герой встречает первую любовь — мисс Маевску, еврейку из Польши. Вместе с ней он проведет только год, но это чувство останется самым сильным в его жизни. Через много лет он узнает о трагической гибели любимой и ее семьи в концлагере. Осознание несправедливости мироустройства, нелепой жестокости истории обостряет старую любовь, делает ее почти невыносимой.
Скажите мне, почему позже, когда я совершал патрульные полеты над Средиземным морем, возвращаясь на базу в Тунисе, ее вместе с мужем и детьми сунули в вагон для скота и отправили в лагерь смерти, устроенный на равнинах Польши невдалеке от того места, где прошло ее детство? Это, полагаю, является одной из причин того, что любовь моя к ней возросла и продолжает расти, что я люблю ее так, как верующий католик любит какого-нибудь святого. Но даже и до войны, когда мы не могли представить себе, какая судьба ее ждет, я любил ее с серьезностью и нежностью, которые совершенно необычны для подростка.
Служба героя в авиации во время войны — один из самых ярких и насыщенных эпизодов книги. Тут аллюзии и на «Ночной полет» Антуана де Сент-Экзюпери, и на «Уловку-22» Джозефа Хеллера — автора очень важного для «Рукописи, найденной в чемодане», но прежде всего это биографический опыт Марка Хелприна, служившего в ВВС Израиля. Рассказ о днях и ночах летчика, о звездах на расстоянии вытянутой руки, о шелестящей под крылом пустыне звучит лирически, интимно и читается как одно большое стихотворение.
Светлейшим, прекраснейшим мгновением моей жизни, мгновением обещания жизни стало, как ни странно, то мгновение, когда, падая сквозь воздух, я был ослеплен невыносимым светом и поражен почти невыносимым ударом. <…> Если бы я не был в воздухе, я бы наверняка умер. И я уверен, что пусть и на мгновение, но пересек границу, отделяющую мир света от непроглядной тьмы.
«Рукопись, найденная в чемодане» — вообще на редкость поэтичная книга, которая больше тяготеет к стихопрозе, чем к традиционному повествованию. Очень удачно, что переводчиком романа оказался поэт Георгий Яропольский, чья собственная поэтика близка к метареализму, так же как и метод Марка Хелприна. Вот, например, фрагмент книги, посвященный прощанию героя с любимым Нью-Йорком, — мгновение, растянувшееся до бесконечности:
Я любил этот город. В некотором роде он заменил мне семью. Я оставлял его и возвращался обратно так много раз, что мое к нему чувство не могло не быть любовью. Я видел его во время войны, видел его богатым, изобильным и восторженным, видел его в серых металлических тонах, каким он представал после вьюги, — и видел его во время Депрессии, когда на его улицах горели костры, как на дорогах, ведущих из средневековых городов. Я любил его, а теперь уезжал прочь. Вбирая в себя тысячи улиц и перекрестков, которые покидал навсегда, я погрустнел, но не забыл о ценности мгновения, которое позволяет плести пряжу времени. Хоть и пугающе скоротечное, оно дает жизнь всему тому, что кажется навсегда утраченным. И теперь оно хранит в памяти образ любимого города, вернуться в который мне уже не суждено.
Обычно подобная стилистика характерна для малой и экспериментальной прозы, но книга Хелприна — объемный, подробный портрет героя и его времени: несущегося с немыслимой скоростью XX века. Лиричность рассказа обусловлена взглядом героя — ему восемьдесят лет, он родился в 1904 году, и его век родился и состарился вместе с ним. Финальной поре жизни свойственна особенная прозрачность взгляда, когда каждая деталь прошлого, видимая издалека, сразу и отчетлива, и туманна. Печальная красота жизни, ее избыточности и вечной недостаточности:
Я всегда восхищался воспоминаниями стариков. Как это так получается, недоумевал я, что им столь часто удается соединять элегичность и экономность? И мало что зависит от того, кто они. Дипломат, фабрикующий свои мемуары, эскимос, углубившийся в рассказ о китовой охоте, имевшей место полвека назад, старушка, тихонько воссоздающая затерявшуюся во времени семью… Они говорят так трогательно, потому что помнят умерших, и они должны быть экономны просто из-за нехватки сил.
Широкому кругу читателей Марк Хелприн известен прежде всего как автор знаменитой «Зимней сказки», создатель особого, «нью-йоркского» магического реализма. «Рукопись, найденная в чемодане» — роман реалистический. Несмотря на невероятные приключения героя, сюжет не выходит за пределы познаваемого мира. Но магия никуда не исчезает. Она в самой жизни, в том моменте озарения, когда осознаешь: нет на свете ничего более пугающего и прекрасного, плотски грубого и неизъяснимо волшебного, чем горькая кофейная правда каждого дня.
