Одна девочка, вместо того чтобы делать уроки, читала «Тома Сойера», спрятанного на тайной полке над столом. Один мальчик по утрам не хотел идти в детский садик, потому что у него еще не закончилась глава «Красной ленточки». А потом оба они выросли, и в них умерли читатели. Мало того, что этого никто не говорил, — этого никто не понял.
1. Чтение — это работа. То же относится к слушанию, смотрению и прочим созерцательным практикам.
2. Читательский вкус формируется так же, как вкус музыкальный: читатель в детстве научается любить тексты, с чьими ритмами и гармониями он находится в фазе. Музыку, по ритму чуждую, можно научиться слушать; равно и чуждую по ритму и подходам литературу можно научиться читать. Впрочем, это требует некоторой работы над собой.
3. Как ни странно, читатели обычно ожидают, что основную часть работы — собственно чтение — за них совершит кто-нибудь другой. В современном мире занятых людей это называется «делегирование ответственности». Бедные Очень Занятые Люди на полном серьезе рассчитывают, что высоколобый критик, или рецензент-любитель, или досужий зевака, случайно проходивший мимо, расскажет им, стоит ли читать эту книгу. Обуянные подобным самообманом люди организуются в специфические общества взаимного неприязненного обожания; задача таких обществ — предоставить трибуну любому, кого в начальной школе научили читать. Ни одному из участников не приходит в голову, что нельзя выяснить, стоит ли читать эту книгу, пока ее не прочтешь, и что никто эту задачу за них не решит. Ни одного не посещает мысль, что время, потраченное на чтение, не бывает потрачено впустую. Даже если читаешь книжку-раскраску.
В 1925-м Герман [Манкивиц] пытался меня хоть чему-то научить и для этого придумал «Литературное общество Луизы Брукс». Мы с девушкой по имени Дороти Нэпп были главными красотками Зигфелда. У нас была большая гримуборная на пятом этаже театра «Новый Амстердам», и к нам туда приходили такие люди, как Уолтер Уэйнджер и Гилберт Миллер, чтобы послушать, как я рассуждаю о книгах, которые Герман давал мне читать. На самом деле, конечно, приходили они посмотреть, как Дороти танцует стриптиз перед зеркалом в полный рост. Меня немного утешает тот факт, что я, дура дурой, хотя бы могла забавлять таких искушенных интеллектуалов.
(Цит. по: Кеннет Тайнен. Девушка в черном шлеме. Пер. Любавы Нечистяк)
5. За редчайшими исключениями читатель вообще не представляет, что творится в прочитанном им тексте. Дело осложняется, если текст переводной. Суждения о работе авторов, переводчиков, редакторов (порой — художественных, технических и ответственных) оглашаются этими людьми с изумительным проворством. Бывают и совершенно чудесные казусы: одному читателю не понравились повороты сюжета в «Улиссе», и читатель счел, что виноват переводчик. Другого не устроил казенный язык переводного романа — очевидно, виноват автор. Посреди этой увлекательной игры никому, как правило, не приходит в голову, что загвоздка тут — в самом читателе.
6. Случаи слишком личного прочтения людьми текстов неплохо описаны в истории практической цензуры. Костры из книг жгли тоже чрезмерно впечатлительные читатели. С прискорбием вынуждены констатировать, что времена идеальных читателей так и не наступили.
7. Евреи — этнические читатели. Они читатели упорные, порой маниакальные, хотя некоторые на всю жизнь остаются читателями одной книги. Этих последних мы уважаем за стройность мышления — и за вдумчивое чтение, конечно.
8. Everybody’s a critic. Границы между читателем, критиком и автором (или переводчиком) настолько размыты, что любой читатель полагает себя подготовленным и облеченным полномочиями высказываться по поводу любой книги и судить ее, исходя из личного — чаще всего крайне ограниченного — набора критериев.
10. Блогосфера — и, говоря строго, Интернет вообще — дурно повлияли на читательское пространство, явив авторам и читателям необоримые соблазны: автору — услышать якобы просвещенную похвалу, читателю — высказать якобы востребованное мнение. «Божья коровка, во всем прочем оставшись какою была, оснастилась могучими динамиками, и писк ее, оглашающий галактику, сделался громоподобен».
Отсутствие барьера между автором и читателем — нормальное погодное условие ноосферы XXI века — создает у читателя иллюзию того, что он может влиять на творческий процесс автора, а автора ставит в уязвимую позицию, когда любой, кто желает и может высказаться, автоматически оказывается в его референтной толпе. В таких условиях возможно писать романы с открытым исходником и коммерчески обусловленные тексты, но заниматься фердипюксом, каковой есть забава на одного, довольно затруднительно. В таком климате возможно заниматься разве что креативом.
11. Ни один автор не представляет себе Своего Читателя. При встрече со Своим Читателем автору рекомендовано убегать в страхе. Некоторым читателям вообще не хочется, чтобы какие-то авторы рождались на свет, только читателей, к счастью, не спрашивают. У Стивена Кинга тоже были соображения на этот счет, хотя казалось бы.
Большинству читателей достоверно известно, как автору надлежит работать и жить. Это данное свыше тайное знание редко дозволяет читателю промолчать, и автор рискует узнать в подробностях, что именно читатель желал от него услышать в последней книге и после какого романа автору следовало бросить писать навсегда (а лучше попросту умереть, чтобы новой работой ненароком не испортить читателю впечатления).
С другой стороны, сложно себе представить нормального фердипюкса, которого всерьез интересует мнение читателей. Если такие авторы существуют, жизнь их коротка, уныла и мучительна. Умирают они, как правило, от разбитых сердец или несварения желудка.
Все прочие авторы — и их читатели — умирают от разлития желчи.
12. Не нами замечено, что ответственность автора заканчивается в ту минуту, когда он ставит последнюю точку. Никем, похоже, не замечено до сих пор, что ровно в ту же минуту начинается ответственность читателя.
13. Многие читатели имеют раздражающее свойство постоянно жаловаться, что книга у них «трудно идет». Средство от этого малоприятного недуга одно — бросить читать вообще. Вот так, очень просто. Не читайте даже вывески. Вы можете быть гениальным маркетологом или мудрым политиком, но для чтения не предназначены. Бывает. Анекдоты тоже не все умеют рассказывать.
Некоторые клиницисты, вроде Маршалла Маклюэна (открывателя «Галактики Гутенберга», между прочим), советуют клистиры — читать только страницу 69, — но это помогает не всегда. При знакомстве с литературой духовного свойства иногда применим совет Кристофера Мура — «не грех помолиться чуточку ревностнее». Но если непроходимость текста запущена, то и это не панацея.
14. Если кто-то полагает, будто акт творения заканчивается, когда книга выходит из печати, он ошибается. Нет, книги, существующие только в головах, ящиках столов, записных книжках и на жестких дисках писателей или на полках книжных лабазов, не умирают — не дождетесь; они, конечно же, живут своей тайной жизнью. Но лишь в читательских руках создаются новые вселенные — возможно, совершенно параллельные намерениям автора. Подобно тому, как всякое поколение переводчиков заново переводит «Гамлета», всякое поколение читателей отстраивает себе Эльсинор. Поэтому странно слышать жалобы на то, что вместо уникальных хоро́м и штучных палат ручной отделки нынешние генерации читателей обитают в многоэтажных бараках типовой застройки.
15. Талантливые читатели читают глазами, а также ушами. Некоторые читают носом и пальцами. Особо гениальные умеют при этом включать голову. Им некуда торопиться, они дозволяют себе роскошь думать, и никогда, никогда не описывают процесс чтения словом «глотать». Мы искренне восхищаемся этими людьми.
16. Между тем, большинство читателей подвержены тяжелой и заразной делюзии, будто чтение сродни потреблению пищи. Эти люди считают возможным называть книги «вкусными» и вообще при любом намеке на литературную беседу обращаться к кулинарно-гастрономической метафорике. Застольные манеры многих оставляют желать лучшего.
Авторы этих строк много лет по сему поводу недоумевали, однако секрет прост: если читателю продают книгу как йогурт, отвертку с двенадцатью насадками или горшок с петуниями, неудивительно, что вскоре читатель начинает принимать книгу за йогурт или отвертку. И кто знает, за кого при этом принимает читателя горшок с петуниями.
17. Некоторое время назад авторы этих строк работали над проектом «Book Police». Техническое обеспечение проекта сводилось к двум удостоверениям устрашающе красного колера. Их надлежало предъявлять произвольному читателю книг в метро и с непроницаемыми физиономиями осведомляться, что это он читает, а главное — зачем. Весь проект изначально задумывался как метод воздействия на неокрепшие читательские души, орошаемые серийными детективами отечественного производства. Проект был завершен в связи с кошмарным, но объективным осознанием того, что большинство пассажиров метро читают отражения в окнах, а также карманные зеркальца.
18. СССР, как известно, был самой читающей страной в мире. Ну и что хорошего?
19. В нынешних условиях расхожий советский тезис «книга найдет своего читателя» приобретает инфернальное звучание. Сейчас книги находят своих читателей, как правило, в «книжном раю», куда уходят все недооцененные книги, пострадавшие от скоропалительных приговоров тех, кто желает выглядеть Просвещенным и Современным Потребителем.
20. «Неразборчивость я буду защищать до судного дня — поскольку она приводит к здоровью и некоему реальному, завидному счастью. Следовать чисто — это путь Дао, без сомнения — высочайший путь. Но достичь такого разборчивому человеку — это отказаться от поэзии, оставить поэзию позади. То есть он ведь не сможет научиться или же заставить себя полюбить плохую поэзию отвлеченно, не говоря о том, чтобы приравнять ее к хорошей. Поэзию ему придется отбросить совсем».
Так писал Симор Гласс у Сэлинджера.
«Но задача науки… не делить цветы на красивые и некрасивые. Английский филолог-классик А. Э. Хаусмен — сам очень талантливый поэт — говорил: «Если для вас Эсхил дороже Манилия — вы не настоящий филолог».
Так писал (и не раз говорил) Михаил Гаспаров.
Настоящему читателю необязательно быть филологом. Настоящий читатель, следующий чисто, — тот, кто среди своих профессиональных обязанностей числит любовь к слову. Любому слову.
Авторы полностью отдают себе отчет в том, что ни один человек, считающий себя читателем, не воспримет всего вышеизложенного на свой счет. А зря. Человек рождается читателем. Похоже, что со временем человек в читателе отмирает.
А также:
Дневник наблюдений за переводчиками
Дневник наблюдений за редакторами
