По привычке читаю предисловия. Бывает познавательно, знаете ли. И зачитался. Лев Аннинский создал образец рецензии-вступления. Так увертюра, некая техническая придумка — только чтобы занять время, пока зрители рассядутся, — с XVIII века стала полноправной частью постановки. Аннинский в этом смысле — Иоганн Штраус-младший, довел искусство предисловия до самостоятельного шедевра. И эти три страницы с удовольствием перечитываю. И сознаю тщетность суетливой потуги высказываться после него. Пожалуйста, если возьмете книгу в руки, — простите меня за все написанное ниже. А лучше забудьте.

О стиле романа Аннинский все сказал: «Если бы я писал об этом романе как литературный критик, я дал бы читателю почувствовать уверенность руки, экономность штриха, чувство меры». Кстати, я бы назвал произведение повестью. Ограниченное количество действующих лиц и линий, текст осмысленно краток.

И все же — участвовали ли евреи в войне 1812 года? Ну конечно, участвовали. Разве можно игнорировать войну, которая скачет через твою деревню, ломая мосты и убивая соседа? Мировые силы за евреев решали, какой империи они нынче подданные. Но в тот конкретный исторический момент Россия чудилась евреям избавительницей от польских притеснений. И все соблазнительные посулы Наполеона не вызывали доверия у местечковых евреев. Не надо им никакого братства и равенства с поляками. Тьфу на них.

«И равенства с ними мне тоже не надо. Даже если бы мне вдруг сказали, что я им, оказывается, равен и они мне теперь разрешают жить на самой главной улице в Варшаве, то я все равно туда не пойду. Я всегда буду жить там, где мне совсем не надо думать ни о братстве, ни о равенстве».
Но это надо было записать. А чтобы записать, и был отправлен прямо перед войною чиновник по особым поручениям с умом глубоким и старательным в западный край — дознать, грозит ли опасность от племени еврейского Российскому Государству. Бескорыстный Гридин ткнул пальцем в карту, прочел «Борисов» и отправился туда не мешкая.

И что открылось чиновнику? Привычная нищета, разумное нежелание жаловаться на соседей. Когда надо было бы высечь плетьми лжесвидетеля, что пытался обвинить еврейское семейство в убийстве девочки, «сами евреи и воспротивились, чтобы не ожесточать народ православный».

Чиновник знакомится с семьей зажиточных и трудолюбивых евреев. Встречают его радушно — да настороженно. Мудрая беседа убеждает Гридина в добронравии народа, и присоединяется чиновник ко мнению Державина: «коль Божий промысел сохранил сей маленький рассеянный народ, то и нам следует заботиться о его сохранении».

«В своей записке государю он рекомендовал призывать на воинскую службу также и российских граждан Моисеева закона, а для усиления благонадежности требовать от них принятия особой присяги. Однако же по причине известной российской медлительности соображения Гридина так и остались на бумаге никем не востребованными».
Но вот накатила война. Пылают усадьбы, смерть шляется бесцельно, заглядывая в случайный дом, последнюю скотину оголодавшие солдаты делят у костра. Надо же было такому случиться, что промысел Божий вновь посылает Гридина в тот же Борисов, где у реки Березина будет шанс у русской армии захватить в плен отступающего Наполеона. Две великие нации Франции и России, разрешая свои споры, евреев привлекли и разменяли. И весь разговор — «приглашали ли их» — неуместен. Разменяли. Тут мы дискутируем с автором, отчеркивая ногтем его же текст.

Путаные передвижения войск с той и другой стороны обязательно смотрите на карте, пока будете читать текст (прилагается). А в общей трактовке — французам для отступления надо было перейти через реку, но на противоположной стороне уже стояли русские войска, и к ним спешило подкрепление, оставляя Наполеону все меньше надежд на маневры. И Наполеон прибегнул к уловке. Солдаты как бы невзначай при местных жителях обмолвились, где предполагают переправляться. Что делают честные евреи? Те самые, в чей дом вошел Гридин? Разумеется, с риском для жизни переправляются на другой берег в ставку адмирала Чичагина и пересказывают планы противника. И русские войска оттягиваются к указанному месту, освобождая проход для Наполеона.

Есть и другие мнения. Что Чичагин сам восхищался Бонапартом и не хотел брать его в плен. Чтобы не был Наполеон пленником Александра. А возможно, местные жители солгали. Кто же теперь скажет наверняка? Но дальше — дальше пришлось снова встретиться Гридину и трем евреям. Лейба Бенинсон, Борух Гумнер, Мойше Энгельгардт.

Имена этих троих разыскал в документах Израиль Мазус. В послесловии он описывает, как ездил в Борисов, как безуспешны были его поиски потомков трех повешенных евреев. Но минуты переживаний сроднили его с этим городом. С сожалением полагает,

«Что до лазутчиков-евреев, которых он [Чичагин — М.С.] распорядился повесить, так они и без того были обречены с самого начала, когда еще только спускались к реке, ища лодку. Ведь шел спор между двумя великими народами, и никто не приглашал евреев принять в нем участие».
Еще раз — пригласили. И разменяли. Пытаясь понять, почему же Чичагин не пленил Наполеона, Мазус признает, что восхищается адмиралом. Поэтому и прощает ему расправу.

«И вот я предполагаю, что пропуск Наполеона был совершен адмиралом совсем неслучайно, хотя произошло это как бы стихийно, под влиянием некоего очень сильного чувства, которого в нужную минуту он, сам того не сознавая, просто не смог в себе обуздать. А донесение евреев-лазутчиков удивительным образом оказалось созвучным этому чувству, подталкивая адмирала к тому решению, которое этим чувством и подсказывалось».
А евреи все равно получили равенство и братство. От одного дара спаслись, да другой настиг.

Еще:
Еврейский портрет в польском интерьере
Какой еврей не любит быстрой езды
В поисках утраченного штетла