Карлсон очень любил собирать деньги на благотворительность — то представление устроит, то свои большие пальцы на продажу выставит, и все очень удачно. Правда, признавал он при этом только одну благотворительную цель — заботу о Карлсоне. Увы, наше общество не столь безмятежно и благополучно, как уютный мирок сказочных романов Астрид Лингрен, и в помощи, в том числе и финансовой, нуждаются не только маленькие летающие человечки в самом расцвете сил.
Радоваться жизни, испытывать благодарность к ее дарам — естественно для человека. Но вещи мучительные, тяжелые, порой просто непереносимые — болезни, страдания, смерти людей, живущих рядом с нами, — отравляют нам радость жизни. И отчасти это хорошо: это значит, что сердца наши еще живы, отзываются на страдания других людей, и именно мера этой отзывчивости и обнаруживает наше истинное место. Пока человек способен к состраданию — он жив в нравственном отношении,
— говорит Людмила Улицкая в предисловии к «Книге, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно». Название этой прозаической антологии очень точное. В каком еще издании под одной обложкой можно встретить тексты Бориса Акунина и Эдуарда Лимонова, Владимира Маканина и Макса Фрая? А объединились эти и еще тринадцать современных писателей с благородной целью — деньги, вырученные за книгу, будут переданы в фонд помощи хосписам «Вера».
Эти тексты разные не только в жанровом отношении — у «писателей, которых объединить невозможно» разный взгляд на мир, зачастую почти не пересекающаяся система ценностей. Поэтому книга в целом дает представление не о современной русской литературе в целом, а об определенном ее срезе — писателях недостаточно серьезных, но при этом популярных.
Конечно, список таких авторов антологией не исчерпывается — здесь, например, не хватает Ольги Славниковой, Михаила Елизарова, да и еще могли бы найтись имена, — но в целом картина получается достаточно яркая и показательная.
Вначале, на первых рассказах — «Спокойствие» Евгения Гришковца, «Реабилитация Дантеса» Виктора Ерофеева, «Остался один» Эдуарда Лимонова – кажется, что тексты в сборнике ничего не объединяет, кроме доброй — в буквальном смысле — воли авторов, настолько они разные.
Например, стоящие не подряд, но в довольно близком соседстве Владимир Сорокин и Захар Прилепин отчетливо выступают антагонистами. В произведениях обоих представлена советская крестьянская утопия, но если герой рассказа Захара Прилепина «Бабушка, осы, арбуз» ностальгирует по детству и вспоминает дни в деревне как самые светлые в своей жизни, то Владимир Сорокин предельно ироничен. Понятно, что действие его рассказа «Черная лошадь с белым глазом» происходит в каком-то параллельном мире, а на самом деле у советских колхозников тридцатых-сороковых не было ни частных заливных лугов, ни полного хлева скотины, ни кринки топленого молока с жирным слоем густой белой сметаны.
Связь между эссе Татьяны Толстой и следующим за ним рассказом Людмилы Улицкой и вовсе очевидна. Эссе — а точнее, отрывок из новой книги Татьяны Толстой называется «Желтые цветы». Понятно, что это аллюзия на Булгакова, на известный пассаж из «Мастера и Маргариты». Речь в тексте идет о салате «Мимоза» как символе, воплощении всей унизительной убогости советского быта, вынуждающей человека ежедневно предавать себя ради банки сайры и других материальных «благ».
Героя рассказа Людмилы Улицкой «Отставная любовь» зовут Михаил Афанасьевич — снова прямая отсылка к Булгакову. Этот герой тоже предает себя и, что еще страшнее, – любимую женщину. Михаил Афанасьевич вынужден уволить Софочку, работавшую у него секретарем, когда та оказывается сестрой «врага народа», актера театра Михоэлса. В рассказе Улицкой личная трагедия двух человек переплетается и с политической трагедией огромного советского государства, и с трагедией насильственной гибели российской еврейской культуры.
— Здесь попрощаемся. Они не должны тебя видеть. Да и тебе не нужно. Знаешь, брата моего расстреляли.
«Знает, — подумал он. Сердце тошнотворно тянуло до самого живота. — Но что знает-то? Может, думает, что я на брата ее написал?» Знакомила его Софа с Иосифом, веселый был парень, актер в театре Михоэлса, но и писал еще на еврейском языке какие-то побасенки для сцены… Виделись раза два или три. Но подпись-то Михаил Афанасьевич поставил одну-единственную, к аресту брата отношения не имел.
Всех авторов волнует один и тот же круг тем — настоящее и прошлое России, мироощущение наших современников, милосердие, внимание к «малым сим». Однако рассматриваются эти темы на вполне современном материале, и оттого сюжеты в рассказах порой оказываются весьма нестандартными.
В рассказе Владимира Маканина «Однодневная война» действие происходит в недалеком будущем. Два экс-президента, российский и американский, одинокие, одряхлевшие, ждут суда за ошибки прошлого. Подготовка к суду в каждой из стран превращается в огромное всенациональное шоу, толпа с радостью улюлюкает и тычет пальцем в стариков, которым поклонялась, пока те были сильны и молоды, — и чем преданнее поклонялась, тем сильнее улюлюкает.
Важно уяснить до конца. Ведь именно больной его взгляд всем нам нужен. Нужна слюнявая текучка рта… Адвокаты… Родственники... Бомжи с плакатами — это-то все и есть процедура, она нас, припавших к экрану, завораживает — ритуал. Его, когда-то властного, везут (под вопли толпы) в каталке! Хотя бы раз, в выходной день (к вечеру) нам это необходимо — вздохнуть и душу отвести, понаблюдав... <…> Конечно, некоторые умники считают, что преследование стариков в конце их пути — это лишь отыгрыш, мелочный реванш толпы, у которой маловато, увы, оказалось радостей в жизни. Но тем самым (невольно, а то и вольно) умники защищают этих гадких властных стариков. Умники никогда не признавали величие и красоту процедуры, что с них взять! Им подавай кантовскую этику долга и звезд. А где она? В жопе она. Нет ее.
Ситуация очевидно экстраполируется не только на вымышленное антиутопическое будущее, но и на вполне реальное недавнее прошлое, причем не только российское.
Судили Пиночета, судили Хонеккера, судили Ким Да-Да и Ким Нет-Нет, старичок за старичком, кого только не загоняли в угол! Без сантиментов (с холодком высокой строгости) телеэкран засвидетельствовал всему миру их жалкие лица. Все это ради нас. Тиражировать повсюду раздавленность (смотрите же! смотрите!) очередного судимого старика — не в этом ли наше скромное гражданское торжество? И не в этом ли, если уж всерьез, она, наша ежедневная (ежевечерняя) духовная пища?..
И почему это — не молитва? Кроткая боязливая наша молитва о будущем (за самих себя) — молитва на ночь глядя перед голубящейся свечечкой телеэкрана. Мы просто люди, а ТВ — наша скромная церковь. Мы входим на коленках в телеэкран и молимся.
Рассказ Владимира Маканина — о том, что подлинное самоуважение обязательно включает в себя и умение прощать, и милосердие к тем, кто сегодня слабее и несчастнее нас; тексты остальных авторов — так или иначе — о том же. Оттого и «Книга, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно» — дело благое во всех смыслах.
И другие антологии:
СССР – территория любви
Еврейское государство в начале ХХI века. Антология современной израильской общественно-политической мысли
Роман-антология "Бумажный театр"
