Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Здравствуйте, доктор
Ксения Рождественская  •  30 мая 2007 года
Прогноз: неблагоприятный. Лечение: неизлечим.

Пациент: Филип Рот, род. 1933, Ньюарк, штат Нью-Джерси; род деятельности – писатель, автор таких романов, как «Прощай, Колумб» (1959), «Случай Портного» (1969), «Американская пастораль» (1997). Симптомы: саркастичность, опасная склонность к психологич. реализму, крайняя обеспокоенность проблемами самоопределения евреев в Америке, на прямой вопрос отвечает: «Американо-еврейская тема? Что за фигня, зачем вешать ярлыки?» (NB! Отрицание симптома). Возможно раздвоение личности, иногда называет себя Натаном, на прямой вопрос отвечает: «Филип я или Натан? Это все я. Я – ни тот, ни другой». Лечение: свободные ассоциации+creative writing, пациент должен писать все, что приходит в голову, высвобождая таким образом все свои страхи. Прогноз: благоприятный.

За «Американскую пастораль» Филип Рот получил Пулитцеровскую премию. Америка высоко ценит тех, кто, как хороший психоаналитик, ставит перед ней зеркало, пусть даже это зеркало и слегка искажает действительность. «Американская пастораль» - роман о том, как американская мечта 50-х сменилась бунтарством 60-х и как поколение отцов оказалось не в состоянии понять, что произошло с их детьми, с их страной и что им теперь делать.

Пациент: Натан Цукерман, родился в одной из книг Филипа Рота, в конце семидесятых в Нью-Джерси, род деятельности – писатель, персонаж, еврей (это важно). Симптомы: опасная склонность к психологич. реализму, крайняя обеспокоенность проблемами самоопределения евреев в Америке. Не считает себя альтер эго Филипа Рота, вообще никогда о нем не говорит (отрицание симптома раздвоения личности). Лечение: свободные ассоциации+creative writing, пациент должен писать все, что приходит в голову, высвобождая таким образом все свои страхи. Прогноз: неблагоприятный.

Когда Натан Цукерман, старый, больной Натан Цукерман приезжает на встречу бывших одноклассников, он понимает, что должен написать историю школьной легенды, Шведа Лейвоу, идеального американца, которого он сначала считает пустым и банальным, тихим счастливчиком, который, как толстовский Иван Ильич, прожил самую простую и обыкновенную жизнь. А потом понимает, что жизнь Шведа была кошмаром.

Пациент: Сеймур Лейвоу, по прозвищу Швед, еврей, «скроен по общей мерке, жил самой обычной, приличной жизнью, о которой все мечтают». Женился на красавице "Мисс Нью-Джерси-49", воспитывал дочь, продолжил дело отца – управлял перчаточной фабрикой. Идеальный исполнитель, всегда старался сделать так, чтобы никого не обидеть. Прогноз: безнадежен.

В конце шестидесятых жизнь Шведа была взорвана: дочь-заика, протестуя против войны во Вьетнаме, подложила бомбу в местный магазин, чтобы тихие американцы поняли, что такое война. Погиб случайный прохожий. Дочь ударилась в бега. Всю оставшуюся жизнь Швед пытался понять, что он сделал не так, за что ему это, можно ли что-то исправить. Всю оставшуюся жизнь он понимал: исправить ничего нельзя. Он ни разу не поступил дурно – может быть, в этом и дело? Может, это означает, что он никогда и не жил?

Пациент: Великая страна Америка, родилась известно когда, известно где; диагноз: мания величия, мания преследования и другие неврозы и мании, свойственные великим державам. Раздвоение личности, обостряющееся – демократы или консерваторы? – раз в четыре года. Симптомы: сами знаете. Лечение: само пройдет. Прогноз: крайне благоприятный.

Американская пастораль – это и есть раздвоение личности: бунт против системы и подчинение системе. Попытки никого не обидеть и желание обидеться на весь мир. Все герои книги – от Шведа Лейвоу до самого автора – не понимают, что происходит вокруг них. Они знают, что заблуждаются, они признают, что не понимают друг друга и самих себя, но, как говорит Рот, «правильное понимание людей – это не жизнь. Жизнь – это их неправильное понимание, все большее в него углубление, добросовестный пересмотр своих умозаключений и снова неправильный вывод. Заблуждения – вот что позволяет нам жить дальше». Это роман о заблуждениях – из них и состоит любая пастораль, неважно, американская ли, еврейская, общечеловеческая.

Отец и дочь; отец, воплотившаяся американская мечта, и дочь - террористка, нигилистка, убийца. Отец, дед которого не умел говорить по-английски, и дочь – сама Америка, сошедшая с ума, потерянная, отчаявшаяся. Это не история семьи, это история страны, в которой тихое существование сменяется яростью, - и так происходит всегда, одно поколение сменяется и сметается другим. Чистая история Америки, история мира, в котором «разговор шел о вещах, еще более значимых, чем католичество или иудаизм, разговор шел о Ньюарке и Элизабете». История мира, в котором место, где ты живешь, важнее веры, которую исповедовали твои предки. И разговор этот происходил в День Благодарения – внерелигиозный праздник, «ни клецок, ни фаршированной рыбы, ни горькой зелени – одна лишь индюшка, огромнейшая индюшка на двести пятьдесят миллионов граждан». Америка предложила своим новым гражданам новую религию, и ее индюшка оказалась больше пяти хлебов и двух рыб Христа. Как написал кто-то из американских критиков по поводу романа Рота: его Америка - это страна, где «евреи празднуют с ирландцами День Благодарения, как будто никто никого не распинал».

Но нет, распяли. Не Христа, а американскую мечту, и не евреи, а собственные дети. «Американская пастораль» - это еще и история отрыва от корней, отказа от самих себя. Дочь католички и еврея, тайно крещеная Мерри Лейвоу, заблудилась во взаимоисключающих религиозных предпочтениях своих предков и отмела их все, чтобы через нигилизм и коммунизм прийти к джайнизму, развоплотиться.

«Что, черт возьми, случилось с нашими умненькими еврейскими детьми? Если родителям удается – тьфу-тьфу, не сглазить! – вырваться на время из-под гнета и перевести дух, так дети тут же бегут и сами себе находят какой-нибудь гнет».
Этот вопрос – что случилось с нашими детьми? - задавали себе все американцы в 60-е годы. Что случилось с нашими детьми, почему они ушли из дома?

«Каждое следующее поколение распознавало ограниченность предыдущего, умнело и делало шаг вперед – дальше от местечковой косности, ближе ко всему спектру прав, даруемых Америкой, к образу идеального гражданина, отбросившего ветошь еврейских манер и обычаев, свободного от доамериканских страхов и неотступно мучающих идей, ни перед кем не склоняющего голову, равного среди равных. И вдруг – выбывает из игры дочь, дитя четвертого поколения <...>. Дочь депортировала его из вожделенной американской пасторали в мир, противоположный пасторали, дышащий яростью, неистовством, отчаянием, - в кипящий американский котел».
И получается, что «Американская пастораль» - это еще и роман о насильственной ассимиляции, о том, что отказ от корней, отбрасывание ветоши еврейских (в данном случае) обычаев ведет к вырождению. И, воля ваша, это какой-то слишком мелкий, скучный и очевидный вывод для такого страшного, мучительного романа. Как будто долго-долго посещаешь психоаналитика лишь для того, чтобы через несколько лет понять: все твои проблемы связаны с детской травмой - ребенком ты хотел убить папу и жениться на маме.

Прогноз: неблагоприятный. Лечение: неизлечим.

Что стало с нашими еврейскими детьми?

Воображаемые евреи в Штатах

Настоящие дети в Израиле

Лечиться надо было Шопенгауэром